Заманчивые обещания - Симмонс Сюзанна. Страница 2

Находившийся в это время в библиотеке Грантвуда младший партнер «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин» чертыхнулся.

Кора Грант не обратила никакого внимания на эту вспышку раздражения. Трейс последовал ее примеру.

— Что было дальше?

Трейс плотно сжал губы. Он вовсе не обязан рассказывать ей все о своей частной жизни. На то она и частная. Он мотнул головой:

— Я решил уйти.

— Бросили работу на заводе? Он кивнул.

Изогнув брови, Кора вперила взгляд в Трейса:

— И в конце концов вы оказались на юридическом факультете Гарварда?

Трейс коротко ответил:

— Да.

— Однажды я захочу услышать продолжение вашей истории, — настойчиво, но все же в рамках вежливости сказала Кора.

— Возможно, однажды я доскажу вам ее, — произнес он, не давая никаких конкретных обещаний.

В этот момент Кора Лемастерс Грант, изувеченные артритом руки которой покоились у нее на коленях, наклонилась вперед на своем стуле, который был еще более старым, чем она сама (Трейс отметил, что этот богато украшенный предмет меблировки — музейная редкость и скорее всего принадлежит к периоду правления французского короля Людовика XIV), и изрекла:

— Говорят, вы достигли заметных высот в своей области?

Терпение и труд все перетрут.

— Это так.

Его самонадеянность ничуть не покоробила Кору.

— Я бы хотела, чтобы вы стали моим поверенным. Эти слова заставили всех находящихся в комнате поднять головы.

Трейс размышлял всего лишь секунду или две.

— Я согласен.

— Это будет нелегко, — предупредила его Кора.

— Все, что чего-нибудь стоит, дается не без труда, — ответил он.

И тут Кора улыбнулась ему:

— Уверена, мы отлично поладим, Трейс Баллинджер.

— Я тоже в этом уверен, Кора Грант.

И они действительно нашли общий язык.

Оглядываясь назад, Трейс отчетливо понимал, что тот день стал поворотным пунктом в его карьере и жизни.

— Твоя карьера и есть твоя жизнь, Баллинджер, — пробормотал он себе под нос, делая очередной поворот на скорости шестьдесят миль.

Он ехал слишком быстро. Черт побери, он вечно куда-то спешил. Он чересчур много работал. И слишком много развлекался. Стремясь к достижению профессиональных вершин, он прошел путь от классического неудачника до классического любимца фортуны-.

Фактически он работал по восемнадцать, порой даже по двадцать часов в сутки. Единственным способом расслабиться для него были пробежки в парке с Бадди. Идеальным вечером вне дома было посещение соревнований по бейсболу, когда он мог достать билеты.

По радио чувственный женский голос пел: «Обещаю, ты никогда не будешь одинок».

Он и не был одинок.

Он был один.

Разница огромная.

Не отрывая глаз от дороги, Трейс протянул руку и потрепал Бадди за шею. Этот охотничий пес светлого окраса тоже был изгнанником общества. Как-то позапрошлой зимой, утром, Трейс наткнулся на заблудившегося пса — без ошейника, без бирки, наполовину замерзшего, с ввалившимися боками, — когда тот бежал по Центральному парку. Он позвал собаку с собой, и с тех пор они не разлучались.

— Хочешь прогуляться, дружище?

Бадди заскулил и приподнял голову.

— Подумай как следует, — предупредил его Трейс. — Дождь льет как из ведра. Мы оба насквозь промокнем, если остановимся и вылезем из джипа.

Бадди заскулил снова.

Трейс снизил скорость, подыскивая место, где бы лучше съехать с шоссе.

Он не смог бы объяснить, что именно предупредило его об опасности. Возможно, это был звук лопнувшей шины, а может, вибрация руля в его руках, но внезапно оказалось, что единственное, чем ему удастся удержать джип под контролем, — это съехать на обочину.

— Сукин сын!

Трейс заскрежетал зубами и бросил все свои силы на то, чтобы не дать автомобилю врезаться в деревья, росшие вдоль дороги.

Время остановилось.

Дождь стоял сплошной серой стеной.

И сверху, и снизу, и по бокам не было ничего, кроме непроглядной тьмы.

К счастью — опять это слово, — скорость на спидометре стала быстро падать — пятьдесят, сорок, тридцать — и наконец достигла нулевой отметки.

Трейс резко ударил по тормозам. Джип замер как вкопанный. Трейс обернулся назад, чтобы проверить, как там Бадди. Помахивая хвостом, пес стоял на своем сиденье и лаял — один, два, три раза.

— Я не смог бы выразиться лучше, — согласился Трейс, с облегчением отдуваясь и почесывая шею собаки. — Давай отдадим должное зову природы, а затем я сменю колесо. — Он выглянул из окна в холодную, темную, дождливую ночь. — Похоже, Бадди, нам суждено промокнуть до нитки.

Глава 2

Она никогда не считала, что Кора сумасшедшая.

Странная? Да. Одержимая? Это точно. Слабая? И да, и нет. Одинокая? Но разве одиночество не удел большинства людей? Отшельница? Конечно, и с годами все больше и больше.

Ее двоюродная бабушка всегда была необычна, но она не была душевнобольной.

— Во всяком случае, не больше и не меньше, чем все остальные, — вслух произнесла Шайлер Грант, ведя свой «ягуар» сквозь пелену дождя.

Сколько же прошло с тех пор, как она в последний раз была в Грантвуде и виделась с Корой?

Слишком много.

Годы.

Девять лет.

У Шайлер защемило в груди. Той весной ей исполнилось двадцать. Она изучала историю искусств в Сорбонне (как раньше ее мать и старшая сестра Катерина — для своих просто Кит), когда получила ошеломляющее известие о произошедшей трагедии. Два судна столкнулись и пошли ко дну у берегов Мексики: одно — мощный быстроходный катер, на котором предположительно перевозились наркотики, другое — яхта ее семьи. Все, кто был на борту, погибли. Шайлер немедленно вылетела в Штаты на похороны своих родителей, сестры и ее жениха и спустя несколько дней снова улетела, не в силах оставаться дольше.

Шайлер глубоко вздохнула и сосредоточилась на темной ленте дороги, вьющейся перед ней.

Прошло почти десять лет с тех пор, как она в последний раз видела бабушку, и вот теперь похороны самой Коры — вернее, поминальная служба — и необычные условия ее завещания, которые в конечном счете и привели Шайлер домой.

Согласно семейным преданиям (а их было немало), Кора Лемастерс Грант была типичной представительницей своего времени и сословия — послушная дочь, признанная красавица, благонравная и скромная дама, жена и мать, идеальная хозяйка, столп общества и обладательница утонченного вкуса, но все это — до трагедии.

Жизнь Шайлер тоже совершенно изменилась, после того как в нее вторглась смерть.

Несмотря на шестьдесят лет разницы, на долгую разлуку и на то, что между ними, казалось, было очень мало общего, их с Корой объединяло одно — обе они потеряли всех, кто был им дорог.

«Нет, я не буду сейчас об этом думать», — приказала себе Шайлер, поправляя черный шелковый шарф, повязанный вокруг головы на французский манер. Ей сейчас надо сосредоточиться на вполне конкретной цели — доехать из аэропорта в Грантвуд.

Ночь была дождливая и темная. Воздух был явно холодноват для конца апреля. Шайлер устала — просто-таки лишилась сил — после долгого перелета из Парижа, и, как ей вскоре стало ясно, она уже знала трассу номер девять не так хорошо, как когда-то.

Она никого не винила в сложившейся ситуации, кроме самой себя. Это было ее собственное решение. Поверенный Коры прислал за ней в аэропорт лимузин с шофером. Но по прибытии в Нью-Йорк она вдруг решила взять напрокат автомобиль. Дала чаевые шоферу в униформе и отпустила его на все четыре стороны.

Она хотела остаться одна, и вот она одна. Ну и что с того, что темно? Что с того, что идет дождь? Она неплохой водитель. Чертовски хороший водитель! Разве она не попадала в парижские пробки?

И тем не менее последние несколько миль, чтобы не сбиться с пути, она ориентировалась лишь по свету фар ехавшего впереди автомобиля.

Шайлер еще раз глубоко вдохнула и, досчитав про себя до трех, задержала дыхание. Затем медленно выдохнула и расслабила плечи. Из стереосистемы «ягуара» доносился голос неподражаемого Шарля Азнавура, поющего на своем родном французском. Она тихонько замурлыкала вслед за ним. Песня была совершенно во французском духе и при этом весьма грустная: об обретенной и вновь утраченной любви и об одиночестве, которое неизбежно следовало за этим.