Секрет государственной важности - Бадигин Константин Сергеевич. Страница 6
У входа в кинотеатр собралась толпа. Пьяный японский офицер грубо толкнул пожилого русского подполковника. Женщина, которую тот держал под руку, упала. Подполковник резко обернулся к японцу. Курасов услышал пронзительный взвизг. Толпа расступилась, и подполковник быстро прошел мимо. Народ стал расходиться. На тротуаре остался зарубленный шашкой японский офицер. С другой стороны улицы бежали японские солдаты. Курасов мысленно пожал руку подполковнику.
Замешательство на улице продолжалось недолго. Солдаты унесли труп, дворники засыпали кровь песком. Несколько человек, первые попавшиеся под руку, были арестованы японской полицией.
И снова потекла обычная жизнь.
«Распоясались господа самураи, — думал Курасов, — если не учить — совсем на шею сядут».
На Светланской оживленно. Даже слишком оживленно для серого, будничного дня. Улица полна разношерстной публики. Много японцев, китайцев и корейцев в национальных одеждах. Среди военных — не только русские. То и дело над головами прохожих виднеются коричневые панамы американских солдат. Японские и американские патрули… Курасов сжимал кулаки, встречаясь с отрядами низкорослых солдат в мундирах цвета хаки с узкими красными поперечными погончиками. Уже четыре года они стучат по русской земле грубыми ботинками. Сбоку, красуясь, шли офицеры с короткими саблями.
Цокают копытами лошади. Кричат разносчики газет. Квакают автомобили. Заборы, рекламные тумбы и щиты густо заклеены пестрыми, броскими объявлениями.
Во Владивостоке найдешь людей со всех концов России. Разные люди, но одно у них общее: это беженцы. Их пригнал сюда страх перед Советской властью. Кого только здесь не было!.. Город не мог разместить всех беглецов (многие годами жили в вагонах), не мог предоставить работу. Процветали азартные игры, грабежи и убийства. Авантюристы всех мастей, жулики, громилы нашли здесь превосходную среду. Все торгуют и всем торгуют. Некоторые приехали во Владивосток с чемоданами, набитыми золотом и драгоценностями, другие снимали последнюю рубаху и несли на Семеновский базар. И всех их томил ужас перед новым, грядущим, необоримым. А как же местные, владивостокские? Здесь не только Меркуловы. Большинство коренного населения — скромные трудовые люди. Им нечего продавать, нечем торговать. Они не боялись Советской власти, ждали ее. И не только ждали… Уж кому-кому, а Курасову хорошо известны подполье и партизанские дела.
«Грозный» полковник контрразведки имел веские основания для беспокойства. Все явственнее надвигалась развязка. Советская Республика набирала силы, народ повсюду стоял за свою власть. Белым силам и японцам приходилось все жарче.
Огромный красочный плакат в окне магазина отвлек внимание Курасова от невеселых мыслей. Он остановился, прочитал:
В субботу, 20 июля, состоится организованный газетой «Вечерняя звезда» конкурс женской красоты с выбором первой красавицы г. Владивостока в 1922 году. В жюри конкурса входят: литераторы, поэты, журналисты, художники и представители общественности. Число билетов ограничено.
«Как раз время… Эх-хе-хе», — вздохнул полковник.
На углу Китайской ему встретилась полная высокая женщина с пустыми глазами, смотревшими поверх толпы. На груди белая лента. По ней черными буквами написано: «Я гибну — но вас я презираю».
Женщина шла прямо на Курасова. Он посторонился.
Международный клуб. Светланская, 23. У дверей объявление:
«Буфет снабжен самыми лучшими заграничными винами. Единственный клуб во Владивостоке по своей художественности и уютности. Карточный стол. Готовят вкусно, подают красиво. Ежедневно карты и лото с котлом и призами».
В этот час в клубе было свободно. Полковник сел за столик у окна и развернул газету. Китаец с восковым лицом и в белой куртке принес кофе и рюмку коньяка.
В газете мало интересного. Зверства большевиков, голод в Москве и в Петербурге. Карикатура на комиссаров… Речь Спиридона Меркулова с пророчествами на август. Компания «Кайзерлинг» сообщает об отходе в очередной рейс пароходов «Тунгус» и «Алеут».
На третьей странице — подробности ареста председателя правления Добровольного флота Компаниона и его помощников. Всесильного Компаниона содержат под стражей на канонерской лодке «Манджур». Директором-распорядителем Доброфлота назначен капитан первого ранга Харин.
Курасову хорошо известна подоплека дела Компаниона: он не захотел выполнить приказ Меркулова — отдать доходы флота правительству.
Интервью атамана Семенова. Сообщение специального корреспондента из Дайрена «Русский самурай»… Как ненавидит полковник этого атамана! На мгновение перед ним возникла коренастая фигура в казачьей папахе, заплывшее жиром лицо цвета малосольной семги, самодовольно закрученные черные усы, чуть раскосые глаза. Ненасытное вожделение к власти сделало этого человека японским прислужником. Под их диктовку он заключил соглашение о созыве в Чите Народного собрания… «Заигрывать с гнилыми демократишками… Дурак! — Курасов сжал кулаки. — Политика Семенова повела к дальнейшему расколу в армии. Многие командиры отказались признать его главнокомандующим. А демократишки? Атаман решил, что завоюет их признание, — как бы не так! Народное собрание большинством голосов выразило ему недоверие… Говорили, что у Семенова чай подают полковники. Неизвестно, полковники ли за лакеев, или лакеи возведены в полковники. Тьфу!..»
Курасов не стал читать сообщение специального корреспондента из Дайреиа. «Газетные звонари, подрукавные литераторы…» Он перевернул страницу. Эта усеяна рекламой и короткими сообщениями:
«Суточный приток экспортных грузов за вчерашний день — 160 вагонов».
«Восстановление мертвого города. Жители Николаевска-на-Амуре направляются обратно в свой город. Из двух тысяч сохранилось 60 домов».
«Для проверки действий отдела снабжения военно-морского ведомства назначена комиссия под наблюдением члена правительства И. И. Еремеева»…
В клубе тихо, будто в церкви после службы. Официанты ходят неслышно, как привидения. Редко-редко звякнет ложка — кто-то размешивает сахар. Или прошелестят газетные листы. Кашлянет кто-нибудь. И опять тихо.
«Лекция старейшего депутата Народного собрания князя А. А. Кропоткина»… «Старая лиса, хлебом не корми — дай покрасоваться на любой трибуне».
«Вернулся из Посьета катер „Призрак“. Готовится к отходу по побережью пароход „Монгугай“…»
Наконец, на вкладном листе полковник обнаружил обширную статью о земском соборе времени XVII века.
«Артиллерийская подготовка, — подумал Курасов. — Дитерихс рыхлит себе историческую почву. Что ж, посмотрим».
Он знал гораздо больше, чем напечатано в газете. За каждой строкой прятались недомолвки, сомнения, тревоги. Мало кто теперь верил в то, что написано, все старались догадаться, что стоит за красивым словом, за каждой пышной фразой.
Огромные часы, гордость клуба, пророкотали четыре. К Курасову подошел худощавый японец. Подняв шляпу, японец раскланялся.
— Разрешите присесть за ваш столик, полковник?
— Прошу, рад вас видеть.
— Оо-о, я также…
Курасов не был намерен тратить время на лишние любезности и заявил прямо:
— Я вас слушаю.
— Японское командование было бы вам очень благодарно за услугу. — Офицер изобразил улыбку. Каждую фразу он сопровождал извинениями и поклонами. — Конечно, все совершенно доверительно.
— Десять тысяч иен, — не ожидая дальнейшего, сказал полковник. Разговор об этой услуге начался не сейчас.
Японец перестал улыбаться.
— Японское командование считало…
— …считало, что нашло простака, — перебил Курасов. — Подумайте сами, капитан, какой мне смысл отдавать вам документы? Ради чего? За вашу улыбку? Я никогда не питал к вам, дорогой коллега, нежных чувств. Как русский, я считаю большим хамством вашего командования захват Приморья. Как монархист, я не признаю никаких республик, поэтому терплю вас как неизбежное зло. Надеюсь, вы не обиделись?