Последнее лето - Арсеньева Елена. Страница 49

– Трудно найти свидетелей, вы правы. Рассчитывать на случайный захват прелюбодея «на месте преступления» не приходится. Поэтому как поступают умные люди, которые желают развестись во что бы то ни стало? Они заранее уговариваются между собой выставить лжесвидетелей, которые как сам «факт» смогут подтвердить, так и мельчайшими подробностями его проиллюстрируют.

– Ага... – после некоторого раздумья кивнул Скорняков. – Якобы они там либо за дверью стояли, либо под кроватью лежали.

– Да-да. Или, как вы очень точно выразились несколько ранее, со свечкой стояли или за ноги держали. Смысл тот же самый, верно?

– Ага... А они, значит, это не просто так говорят, да? Они за деньги небось?

– Ох, господин Скорняков... – Константин Анатольевич сел и устало подпер подбородок ладонью. – Вы же не ребенок. Да кто же даром в этакой, господи прости, грязище копаться будет?

– Ну да, ну да...

Скорняков выставил перед собой ладони с растопыренными пальцами и внимательно посмотрел на них:

– Тогда что ж получается? Потрачусь на вас... правильно? Вам же платить придется, так или не так?

– Вообще-то, задаром никто не работает, – пробормотал несколько озадаченный Константин Анатольевич.

– Да уж, – с явным сожалением пробормотал Скорняков и загнул почему-то оба больших пальца одновременно, как если бы предполагал, что адвокат потребует за свои услуги двойной гонорар. – Потом что – коли жена моя развода не хочет и ни копейки не выложит, стало быть, придется мне и ее адвоката оплачивать. Правильно?

– Есть такая вероятность, – согласился Русанов. Так, теперь понятно, для чего был загнут второй палец! Он означал второго адвоката, а не двойной гонорар. Жаль, деньги бы не помешали...

Русанов кашлянул и постарался скрыть усмешку.

– Дальше... Свидетелей греха искать и платить им – тоже мне придется. – Клиент загнул оба указательных пальца, потом еще средний на левой руке – наверное, счел, что менее, чем тремя свидетелями, в такой ситуации не обойдешься. Видно было, что ему ужасно неудобно держать эти пальцы согнутыми, а остальные прямо: те тоже норовили согнуться. Скорняков посмотрел-посмотрел на них, да и согнул тоже, чтоб зря не мучиться. И объяснил свой жест: – Судебные издержки тоже на меня лягут...

– Это как суд решит, но, скорее всего, на вас, вы же прелюбодей.

Скорняков возмущенно вытаращился, но тотчас смекнул, что речь идет о гипотетической ситуации, и вяло махнул рукой:

– Да уж, грязью меня зальют почем зря, надо привыкать.

– А надо ли? – пожал плечами Русанов, беря с письменного стола красно-синий карандаш и принимаясь черкать на старом конверте то синей стороной, то красной.

Русанов хорошо рисовал, дети, когда были маленькие, обожали сидеть рядом и смотреть на рожицы, которые так и сыпались из-под его карандаша или ручки. Однако сейчас Русанов тупо черкал какие-то ромбики и штриховал их красной или синей полоской. Скорняков внимательно смотрел на исчерканный конверт и шевелил губами: то ли ромбики считал, то ли полоски на них, то ли деньги, которые придется затратить на развод.

– Может, и в самом деле... – пробормотал он вдруг с нерешительным выражением и искательно уставился на Константина Анатольевича.

– Послушайте, господин Скорняков! – Русанов отбросил карандаш. – Пойдите-ка вы домой и еще хорошенько обдумайте все, что я вам сказал. Сочтите все pro et contra. Неужели развод вам столь уж жизненно необходим? Денег на него уйдет... Хотя деньги – это не суть важно, если рассудить. Сами говорите, что жена ваша – женщина хорошая, она ведь и детей вам нарожает, конечно же, хороших, которые будут вас любить, уважать, почитать... А разведетесь с ней, охомутает вас какая-нибудь вертихвостка, да еще, не дай бог, попадется настоящая стерва, нарожает вам таких же стервозных деток, которые знай будут с вас деньги тянуть да еще в пакостные революционные дела впутаются... Вытянут с вас последнее, помрете вы в богадельне! Тогда-то небось вспомните наш нынешний разговор и пожалеете, что развелись с вашей... как ее... Натальей Тимофеевной, что ли...

– С Натальей Богдановной, – прошептал, поправляя адвоката, Скорняков.

– Вот видите, еще и Богдановна она, Богом данная... Честное слово, послушайтесь моего совета, идите к жене... Плюньте вы на это дело, а?

Скорняков вскочил, схватил котелок, тросточку:

– Разве что пойти?

– Идите, идите! – махнул рукой Константин Анатольевич.

– А... а за визит-с? – нерешительно спросил Скорняков.

– Пять рублей, пожалуйста.

– За что же сразу пять? – испуганно спросил Скорняков. – Я же вашими услугами не пользовался. Так-с... зашел-с поговорить о жизни-с, можно сказать...

– О жизни-с? – переспросил Русанов. – Ну, коли о жизни поговорить, то платить не нужно, наверное.

– Вот и я так думаю, – пробормотал Скорняков, пятясь к двери. – Благодарствуйте, господин Русанов. Всего наилучшего. Счастливо оставаться. Я ежели надумаю... я все же ежели надумаю, так снова приду к вам. Хорошо-с? Прощайте-с пока!

– Прощайте-с. – Русанов привстал, кивая, но лишь только дверь за Скорняковым закрылась, показал вслед фигу и воскликнул: – Наше вам с кисточкой!

Фига хоть и была показана вслед Скорнякову, имела, пожалуй, отношение к самому Русанову. Ну зачем, спрашивается, спровадил клиента? А главное, даже денег не взял за визит! Тоже мне, альтруист нашелся. Последнее время гонорары были неважнецкие. А впрочем, с этим Скорняковым все равно процесс был бы обречен. Не на чем строить дело... Это не блистательный прошлогодний бракоразводный аттракцион, который Русанов устроил одному местному заводчику, жена которого попалась на своих проказах, как глупая девочка. Дама сия имела дорогую вещицу – фамильный, начала прошлого века, лорнет, который обожала и которым постоянно пользовалась. Постоянно также пользовалась она услугами молодых кавалеров. В число этих услуг входило, кроме иного прочего, собственно, и ставшего предметом обсуждения на процессе, также и носить в починку непрерывно ломающийся лорнет. И владелец ювелирной мастерской поневоле сделался одним из главных свидетелей на процессе, перечислив семерых (!) красавчиков, которые приносили ему пресловутый лорнет за последние два только месяца. Выходило, что дама меняла любовников чуть ли не раз в неделю. Некоторые, ей-ей, перчатки гораздо реже меняют!

Вот это было дело, вот это были доказательства.

А со Скорняковым – бессмысленная трата времени. И уж если он за ничтожный визит не пожелал платить, так черта с два можно было бы содрать с него более серьезную сумму. Сначала торговался бы как безумный, обговаривая гонорар, потом начал бы скашивать по рублику, а то и по десятке, и остался бы господин Русанов, как та старуха, у совершенно разбитого корыта...

– Не везет мне, – проговорил Константин Анатольевич вслух и повторил, словно наслаждаясь звуком собственного голоса: – Не ве-зе-ет...

Да уж, велико наслаждение – голос неудачника слушать! Савелий может сколько угодно демонстрировать свой пиетет по отношению к Константину Анатольевичу и гордиться дружбой с «интеллигентом» и «благородным», однако «трактирщик» Савелий гораздо крепче стоит на ногах, чем Русанов со своими интеллигентностью и благородством. Еще Василий из своего города Х. намеревается приехать, тоже небось явится живым укором: благополучный заявится Василий, богатый, начнет метать деньгу направо и налево, как это всегда делают тороватые сибиряки, дорвавшиеся до матушки-Расеи... Ах да, Савелий вечно норовит поправить: не сибиряк, мол, Васька, а дальневосточник! Да велика ли разница для Русанова? Главное, что у него денег нет и взять их неоткуда. Ладно, жалованье, но, между прочим, за процесс Баскова ничего не получится, это точно... Представлять интересы «Сормова» явится из Петербурга знаменитый Базилинский, который в два счета обставит провинциального адвоката. Базилинский своей репутацией известен! У него железная логика, которая душит в своих объятиях доводы противника. И разногласия Русанова с заводским доктором Туманским по поводу его заключений и особенно – по результатам врачебной экспертизы будут заезжему громиле-юристу только на руку...