Последнее лето - Арсеньева Елена. Страница 66

– Врач? Кто такой? Откуда? – насторожился Смольников.

– Я не знаю, кто он, каково его настоящее имя, но они называют его товарищем Павлом. Может быть, он, кстати, и не врач вовсе... Хотя нет, от него исходит едва уловимый запах лекарств, карболки... Думаю, Павел все же врач. Иногда ампулы передает мне Виктор.

– А это еще кто?

– Тоже товарищ, – с откровенной ненавистью проговорил Грачевский. – Он молод, лет двадцати пяти, высокий, очень красивый и опасный, как змея. Боевик. Я бы назвал его убийцей. Он рожден убивать, это видно с одного взгляда. У него синие глаза, ледяные глаза...

– Как его зовут? Кличка?

– Не знаю.

– Имена Бориска или Мурзик вам что-нибудь говорят?

– Я их в жизни не слышал.

– Из какого он сословия?

– Думаю, парень из Сормова. Есть в нем что-то такое... перманентно-заводское. Ну и выговор, конечно... Если бы мне пришлось играть рабочего-хулигана, я бы играл именно такого, как он.

– Давно эти люди и вы связаны с Тамарой Салтыковой?

– Я ее видел первый и последний раз недели две или три назад. Она пришла с... с одной девушкой. Мы с одним человеком...

– Полно, Грачевский, – с мягкой укоризной перебил Смольников. – Ну какие теперь могут быть недомолвки? «Одна девушка», «один человек»... Это не разговор. Имя, кличка, описание, вот что мне нужно!

– Кличка того человека – товарищ Феоктист, на самом деле он фармацевт Николай Степанович Малинин. Живет где-то на Пожарской улице. Невысокий, полный, с обвислым лицом пропойцы и багровым носом. Отталкивающая фигура, но полностью предан Павлу. Виктора боится до умопомрачения, что и понятно.

– Ты такого Феоктиста знаешь, Охтин? – спросил Смольников.

– Не наша епархия, небось в жандармском его знают, – пожал плечами «извозчик».

– Ладно, продолжайте, Яков Климович.

– Мы... мы с Феоктистом... – Грачевский задохнулся. – Пожалуйста, господа... Можно мне домой? Я больше не мо...

– Выпейте. Это на время поможет, – хладнокровно посоветовал Смольников. – И не тяните время. Чем быстрей на мои вопросы ответите, тем скорей мы вас отвезем. У вас ведь есть фляжка или что-то в этом роде?

– Откуда вы знаете? – простонал Грачевский, шаря во внутреннем кармане и наконец добывая спасительную фляжку.

– От вас несет коньяком, – чуть поморщась, сообщил Смольников. – С конспирацией у вас слабовато, да-с. Ну, полегчало? Я же говорил. Продолжайте, чем вы были заняты с Феоктистом? Кто еще с вами был? По какому поводу собирались? Быстро и коротко, если нужно, я уточню, что меня заинтересует.

– Новые члены организации явились на встречу с товарищем, прибывшим из Центра, – чуть задыхаясь, проговорил Грачевский. – Представление вышестоящему лицу, так сказать. Пришли Марина Аверьянова – товарищ Лариса, мадемуазель Салтыкова – ей впоследствии тоже дали кличку, конечно, но я не осведомлен, какую. Был также молодой человек по имени Александр Русанов.

– Случайно не сын присяжного поверенного Русанова? – с удивлением спросил Смольников.

– Он самый.

– Батюшки, что деется на свете... – Смольников с искренним огорчением покачал головой. – И этот идиот туда же. Надо думать, кузина затянула в болото.

– Наверное, – согласился Грачевский, снова отпивая из фляжки и больше не убирая ее в карман. – Кто ж еще? А впрочем, Русанов-младший хоть и неустойчивый, но голова у него хорошая. Просто возраст такой, когда на подвиги тянет. Безразлично, у отца любовницу отбивать или с подпольщиками связываться. Или, ну, я не знаю, по деревьям лазить, собак гонять. Он еще ребенок, сущий ребенок по духу. Впрочем, мне кажется, в мальчишке врожденное тяготение к добру и порядочности, больше он в эту шайку не сунется – если, конечно, его силком не затащат. Когда они уходили, я был уже... плохой, совсем плохой, я ампулу свою ждал, но помню, как Русанов озирался панически и явно мечтал оказаться подальше оттуда.

– Встречались где?

– На Малой Печерской, близ Сенной. Неподалеку отсюда. Зрительно помню, если хотите, покажу, хотя толку, думаю, в том мало. Дом стоит заброшенный, используется редко, только для встреч с новичками. Думаю, товарищи туда больше не вернутся, ждать их там будет бессмысленно.

– Я тоже так думаю, – сказал Смольников. – Боевики были?

– Двоих я видел, но Виктор обмолвился, что есть еще.

– Серьезный малый, как я погляжу, – пробурчал Охтин.

– Ну да, – кивнул Грачевский и убрал в карман фляжку, из которой высосал последние капли. Отер лоб, привычным движением поправил aсcroche-couer.

– О Салтыковой что можете сказать?

– Да почти ничего. Тогда она была на встрече в первый раз, больше, говорю, я ее не видел. Наверное, Павел и Лариса встречались с ней или на других явках, или на улице, у них это весьма принято. Ну что молчите? Клянусь, я не знаю больше ничего. Отпустите меня! Или хотя бы отвезите домой, а разговор продолжим после того, как я...

– Еще только один вопрос. Нет, два. И поедете домой.

– Ну! – зажмурясь, сквозь зубы пробормотал Грачевский.

– Вы говорили, в тот день проходила встреча с товарищем, прибывшим из Центра. Подразумевается, что этого Павла здесь не было раньше. Но вы упомянули, что Павел передавал вам морфий, вы видели его...

– Да, видел, конечно, – кивнул Грачевский. – Думаю, этикетку – «товарищ из Центра» – на него наклеили для новичков. На самом деле он здесь месяца три, никак не меньше. Примерно с Нового года. Уже, можно сказать, свой. Возможно, появился он в Энске и раньше, но я его не встречал. Теперь второй вопрос...

В голосе его звучала мольба.

– Я его уже задавал, – проговорил Смольников мрачно. – Кому вы сообщили о том, что видели в нашем управлении, сообщили о судьбе Тамары?

Грачевский тяжело вздохнул:

– Имя этого человека тоже уже звучало. Марина Игнатьевна Аверьянова. Товарищ Лариса.

Охтин яростно проворчал что-то неразборчивое, но легко угадываемое, Смольников удержался, хотя подумал то же самое.

– Возможно, вы и правы, господа, – слабым голосом проговорил Грачевский. – Но я больше... сил у меня больше...

– Ладно, поезжайте, черт с вами, – махнул рукой Смольников. – Пересаживайтесь в ту пролетку, вас отвезут. Думаю, нет надобности предупреждать вас, чтобы молчали о нашей встрече?

– Я что, похож на самоубийцу? – ответил вопросом на вопрос Грачевский, несколько распетушась.

– Похожи, – сухо сказал Смольников.

Грачевский сник. Видимо, и этот каламбур был оценен им по достоинству.

– Отвези его как можно скорей, – приказал Смольников второму извозчику.

– Думаю, Виктор и есть Бориска, – глядя вслед удаляющемуся экипажу, проговорил Смольников.

– А также Мурзик, – согласился Охтин. – Ай да молодец Шулягин, лихо подсуетился он с сообщением про Мурзика и Матрехина!

Голос его звучал восторженно, однако Смольников покосился на своего помощника с подозрением.

– Охо-хо... – пробормотал со смущенным выражением. – Он-то подсуетился лихо, а я вот маху дал. Смертин, Мертвяков, Мертваго... А он оказался Матрехин! Павел, понимаете ли... А он – Поликарп!

– «Поли» – очень похоже на «Поль», – утешил великодушный Охтин. – И вообще, что вы так переживаете, Георгий Владимирович? Если бы вы не посулили Шулягину свободу, мы бы никогда Морта не нашли. А уж Мурзика-то и подавно! Интересно, буква М на ножах означает «Морт» или все же «Мурзик»?

– А вот возьмем эту парочку – и спросим, – сказал Смольников. – Но сначала надо там поставить наших людей. Понаблюдать, ходит ли туда Мурзик, один ли ходит... Может быть, у них там конспиративная квартира, а не просто логово барыги. Посмотрим, потом возьмем. Над нами пока не каплет, главное – их связи выявить, но только осторожно, не спугнуть. Глядишь, и товарищ Павел мелькнет со временем... Кстати, о времени. Как думаешь, сколько Шулягин на свободе продержится?

– Ну, думаю, с полгодика, – предположил Охтин.

– Что-о?! – засмеялся Смольников. – Ну и щедр же ты, брат. Готов биться об заклад, что самое большее через месяц он снова будет у нас.