Солдатами не рождаются - Симонов Константин Михайлович. Страница 59

Он дохнул на Синцова водкой и покосился на молодого лейтенанта, с которым пришел.

– Что смотришь? Свое принял, и твое принял, и спасибо тебе сказал. Еще раз сказать?

– А я ничего вам не говорю, – сказал лейтенант.

– Пойдем, что ли, ужинать? – спросил Синцова усатый старший лейтенант.

– Успеешь, – отмахнулся от него лейтенант с перебитым носом. – Я с человеком разговариваю.

И, снова дохнув на Синцова водкой, спросил:

– Все понял или еще объяснить?

Синцов пожал плечами. Он не любил разговаривать с выпившими людьми.

– Могу больше объяснить, – сказал лейтенант с перебитым носом. – Приказ двести двадцать семь правильный, всегда скажу, что правильный. Когда я прошлым летом товарища трибунальца этой рукой бил, – при этих словах он выпростал далеко из полушубка чугунный кулак, – я на приказ двести двадцать семь надеялся, что в штрафбат кровь лить пошлют, а посадить не посадят. А бил за то, что раньше знакомы были. А подробней не объяснял. Сказал: пьян был! А пьян не был. Понял?

– Зачем вы все это рассказываете? – сказал молодой лейтенант.

– А что, – с вызовом спросил лейтенант с перебитым носом, – тут такие есть, при которых нельзя? Тогда прошу заявить. А почему выпил сегодня, тоже могу сказать…

– Ну, выпили и выпили, – снова попытался удержать его молодой лейтенант.

Но лейтенант с перебитым носом упрямо рубанул в воздухе рукой и повторил:

– Могу сказать. Потому что встретил его и обиделся, что он до сих пор пули в лоб не пустил. Я его летом при людях по морде хлестал, а он себе пулю в лоб не додумался. С битой мордой и с орденом ходит и умереть не мечтает…

– Ишь чего захотели, держите карман шире! – сорвался упрямо молчавший Синцов.

Лейтенант с перебитым носом посмотрел на него красными отчаянными глазами и ткнул его в грудь пальцем.

– Вот это ты верно его душу понял. Вот именно! – Сказал так, словно удивился, что кто-то, кроме него, может понимать это.

Дверь в землянку открылась, и все обернулись. В дверях стоял посыльный.

– Товарищи командиры, разрешите обратиться? Кто из вас старший лейтенант Синцов?

– Я Синцов.

– Срочно явитесь к замначштаба. Где находится землянка, знаете?

– Знаю.

– Выходит, пришла на тебя заявка. Если бы просто какое задание, в оперативный вызвали бы, – сказал усатый старший лейтенант с оттенком досады: то ли завидовал, то ли не хотел идти один ужинать.

– Выходит, так, – сказал Синцов, одной рукой нахлобучивая ушанку, а другой шаря по топчану, где лежал ремень с наганом.

16

– Получена заявка на вас от командира Сто одиннадцатой на должность комбата. Лично известны генералу Кузьмичу? – спросил заместитель начальника штаба и пальцем показал Синцову на табуретку, чтобы присел, хотя разговор не мог быть долгим. Кругом шла суета.

Синцов пожал плечами.

– Сегодня в тринадцать часов привел ему пополнение и лично доложил.

– До госпиталя на должности комбата были?

Сказано было не то вопросительно, не то утвердительно. Синцов так и не понял, пришло или еще не пришло его личное дело.

– Так точно, был.

– Возражений нет, здоровье позволяет? – без паузы, связав два вопроса в один, спросил замначштаба.

– Так точно.

Под плащ-палатку, закрывавшую вход в землянку, просунулся багровый от мороза лейтенант.

– Товарищ подполковник, кого от вас забирать?

– Его, – кивнул замначштаба на Синцова и махнул карандашом по уже заготовленному предписанию.

Синцов уже узнал, что ехавший с ним лейтенант – офицер связи от 111-й, а по должности начхим полка. Его зачем-то дернуло спросить лейтенанта, кто он по должности, и тому пришлось отвечать. Ответил и надолго замолчал. Начхимы не любят признаваться, что они начхимы. Должность уже второй год – и без применения и без отмены, а люди на этой должности – затычка во все дырки.

– Кругом горячка, спасу нет, – сказал лейтенант, когда машина вывернула на сильно наезженную широкую дорогу, обгоняя шедшие к фронту грузовики со снарядными ящиками.

– Генерал Кузьмич давно на дивизии? – спросил Синцов.

– Неделю. До него Серпилин был, в армию ушел начальником штаба.

– Сильный был комдив?

– Слабого бы не выдвинули.

– А новый?

– Тоже сильный, – убежденно сказал начхим.

«Может, и правда, кто его знает», – с сомнением подумал Синцов. Сегодня днем, при первой встрече, ему просто не пришло в голову определение «сильный» для этого маленького, щуплого, птичьего росточка генерала.

«Хороший старик», – подумал он тогда днем, когда генерал, хрустя по снегу стариковскими, растоптанными валенками и мелко, по-птичьи поклевывая носом воздух, быстро один за другим задавал ему свои вопросы.

Когда Синцов доложил, что привел пополнение, генерал приказал построить людей, и еще не успели они построиться, как выбежал к ним из землянки. Последние солдаты еще подравнивались, а он уже начал свою речь не совсем обычными словами:

– По случаю мороза агитация отменяется. В Сталинград взойдем, там и поговорим. И взойтить туда надо первыми, в чем и есть суть вопроса для меня, для вас, для всей Советской России. Пока в Сталинград не взойдем, отдыха не будет, только бой. Взойдем – отдохнем. Я – ваш командир, звание – генерал-майор, фамилия – Кузьмич, Иван Васильевич. Будете между собой Кузьмичом или дядей Ваней звать, не обижусь, если вне строя, а в строю – за это, безусловно, наряд.

В шеренгах засмеялись. Кузьмич переждал смех и сказал:

– Биография моя простая: в германскую был, как вы, солдат. В гражданскую – полком командовал, в эту – дивизией. Чего и вам желаю. А теперь к вам вопрос: кто вы и где в боях были?

Он засеменил в своих валенках вдоль строя и с безошибочным чутьем, каждый раз впопад, спросил на выбор нескольких солдат и сержантов, какая у них была война. Все спрошенные оказались из госпиталей и участвовали в боях.

Один за другим следовавшие ответы: «Под Москвой», «Под Воронежем», «Под Тихвином», «Имею „За отвагу“, „Дважды ранен“, – производили впечатление на остальных. Шеренги подтянулись и напряглись.

– А кого не спросил, – выйдя на середину, сказал Кузьмич, – пусть не обижаются. В другой раз спрошу. Где вы будете, туда и я к вам приду!

Солдат построили и повели на питательный пункт. Все от начала до конца не заняло и десяти минут.

Кузьмич посмотрел на Синцова и стал спрашивать его о том же, о чем спрашивал солдат: где и кем воевал? Услышал, что в Сталинграде, комбатом, сказал:

– Сосватал бы тебя, да некуда. – И отпустил: – Можете быть свободны.

«А теперь, значит, есть куда», – подумал Синцов, глядя на дорогу и прикидывая, сколько осталось ехать до штаба дивизии.

Он вспомнил усатого старшего лейтенанта, служившего у этого Кузьмина на Южном, и его уверенность, что генерал при первом же случае возьмет его к себе в дивизию. Случай уже вышел, но Кузьмин взял не его, а Синцова. Ну что ж, всяко бывает: бывает, что свой, а лучше б служить с другим. Может, так и с этим, усатым…

– А вы к нам в дивизию на» какую должность? – спросил начхим.

– На должность комбата.

– Вот те на! – удивился начхим. – С утра уезжал – все комбаты были живы-здоровы. Кому же это не повезло?

Ехал в долго еще покачивал головой. Гадал про себя, кто из знакомых ему людей мог быть убит или ранен в самый канун наступления.

Ехали долго, с полдороги оказались в хвосте длинной колонны «катюш», и обогнать их было нельзя: навстречу, с фронта, один за другим неслись порожние грузовики.

Когда добрались до штаба дивизии, начхим зашел в землянку начальника штаба первым, оставив Синцова у входа, рядом с автоматчиком.

– Пакет вручу в о вас доложу.

К вечеру мороз еще покрепчал. Часовой притопывал валенками.

– Как часто сменяетесь? – спросил Синцов.

Часовой не ответил. В дивизии был порядок.

Начхим вышел через минуту.

– Доложил о вас, идите.