Восточный круиз - Синельников Владимир. Страница 35

– Каюм был твоим другом? – осторожно спросил Халк.

– Можно сказать и так, – задумчиво уставился в пространство Бекар.

Двадцать лет назад

Впереди простиралась хаммада. Эта каменистая безжизненная пустыня была самым опасным местом для одиноких путников, следовавших к Внутреннему морю. Да частенько и для купеческих караванов. На троне в Шемсуме еще сидел старый эмир. Его сын пока только думал о методах очистки светившего ему где-то в отдаленном будущем наследства. На рудниках эмирата работали наемные горняки, получавшие плату за свой труд. А в окрестностях столицы кишмя кишели шайки всевозможных разбойников. Особенно много их скрывалось в хаммаде. Здесь даже знающему пустыню человеку стоило определенных трудов не заблудиться среди причудливых, покрытых блестящей корочкой пустынного загара скал. Запутанные каменные лабиринты надежно укрывали сухопутных джентльменов удачи от карательных экспедиций эмира. Правда, не всегда удачно, но уж тут как звезды лягут…

Молодой парень, одетый в потертый халат и такие же штаны, заправленные в пропыленные поношенные сапоги, казалось, совершенно не боялся дурной славы здешних мест. Он поправил кривую саблю и тряхнул поводьями:

– Пошла, Серая! Нечего раздумывать!

Низкорослая лохматая лошадка, остановившаяся было перед расстилающейся пустыней, тяжело вздохнула и неспешно двинулась вперед по еле заметной тропинке, аккуратно ставя копыта между многочисленными, торчащими там и сям обломками камней.

– Давай, давай! – подбодрил ее седок. – Еще трое суток, и, да будет на то воля Аллаха, мы в Шемсуме. Там и отдохнем.

Лошадь ничего не ответила своему всаднику, лишь укоризненно всхрапнула.

Парень, в одиночку отправившийся в небезопасное путешествие, весело рассмеялся. За долгую дорогу он привык разговаривать со своей лошадью, как с разумным существом. А после одной из ночей, когда Серая вовремя его разбудила и тем самым спасла от волчьей стаи, он на самом деле уверовал, что его кобылка разумна.

Окружающий их пейзаж был ослепительно уныл. Почему уныл – и так понятно. Почему ослепительно? Дело в том, что солнечные лучи отражались от коричневой металлической корочки, покрывавшей абсолютно все валуны и скалы, и этот свет безжалостно бил в глаза. К полудню парень уже не улыбался. Он завязал лицо большим цветным платком, оставив только узенькую щелку для глаз, да и то старался не отводить слезящегося взгляда от холки медленно бредущей лошади. Слава Аллаху, удалось наткнуться на беспорядочное нагромождение валунов, с одной стороны которых даже присутствовала небольшая тень. Всадник с облегчением остановил коня и завел его в этот закуток, куда не доставали палящие лучи светила. Расседлав лошадь, парень бережно напоил ее из большой тыквенной фляги. После экономно сделал несколько глотков сам и поставил флягу в тень.

– Да, да, сознаюсь: я был не прав, – покаялся он кобыле. – Впредь придется двигаться ночью. Иначе мы заживо изжаримся в этом пекле.

Всадник насыпал в торбу овса и, пока кобыла хрустела зерном, извлек из мешка лепешку. Аккуратно переломив ее, парень убрал одну половину обратно, а вторую съел, тщательно подбирая осыпающиеся крошки. Затем он растянулся поудобнее и, накинув на голову платок, засопел, полагаясь на оставшуюся на страже лошадь.

Разбудила его вечерняя прохлада. Солнце уже давно провалилось за горизонт, и в недавно раскаленной пустыне стремительно холодало. Когда всадник тронулся дальше, на темнеющем небе уже появились первые крупные звезды.

На их пути начали попадаться каменные останцы, казавшиеся в неверном сумеречном освещении звезд то великанами, то драконами, навсегда застывшими среди этой пустыни. Затем останцы уступили место настоящему каменному лабиринту. Тропа нырнула в этот хаос, и всадник без долгих размышлений направил туда свою лошадь. Пустыня продолжала стремительно остывать. Очень скоро сконденсировавшаяся на камнях влага перешла в самый натуральный иней.

– Так недолго и замерзнуть, – дрожащим голосом произнес седок и решительно соскочил с лошади. – Пожалуй, Серая, я пойду пешком, а то околею от холода, сидя на тебе. И что за гиблая местность! Днем свариться заживо можно, ночью – в сосульку превратиться.

Таким образом они передвигались довольно долго. Впереди – парень, за ним бредущая в поводу лошадь.

– Ничего, Серая, – подбодрил кобылку всадник. – Вон уже и Грабитель караванов взошел, – парень кивнул на довольно крупную звезду, мерцавшую на юго-востоке. – Еще немного, и солнце покажется. Эх, погреемся…

Последние слова замерли у него на губах. Он резко остановился и торопливо нащупал саблю. Картина, открывшаяся путнику, была и впрямь не из веселых. Примерно десять человек, вернее, их фрагментов, лежали как раз на выходе одного из ущелий. Какой-то отряд попал здесь в засаду, а может, его настигла погоня. Во всяком случае, победившая сторона не страдала излишним добросердечием. Поверженные были жестоко изрублены.

Парень, стараясь сдержать позывы рвоты, внимательно осмотрел место схватки. Бой произошел совсем недавно. Полуголые трупы, с которых содрали все более-менее ценное, были еще не тронуты небесными и земными падалыциками.

Путник осторожно, стараясь не задевать то, что было когда-то людьми, перебрался через место побоища. Теперь он был настороже, шаг его изменился – стал скользящим, неслышным, во всей фигуре чувствовалась незамедлительная готовность отреагировать на внезапную угрозу. Слабый стон, прозвучавший в одной из расселин, заставил его резко обернуться. В руке сверкнул обнаженный клинок. Сгон повторился. Путник медленно приблизился к источнику звука, настороженно выставив перед собой саблю. В расселине, вероятно, не найденный нападавшими, лежал залитый кровью мужчина в полном облачении легковооруженного всадника. Только без шлема. На голове чернела страшная рана, нанесенная не иначе как булавой. После таких ударов череп обычно раскалывается, как гнилая тыква. Что уберегло воина от такого конца? Непонятно. Либо голова, защищенная шлемом, оказалась на удивление крепкой, либо он как-то сумел парировать и частично ослабить силу чудовищного удара. Путник осмотрел раненого. На первый взгляд больше повреждений на теле не наблюдалось. Парень выволок раненого, потерявшего от толчков сознание, и загрузил на кобылу. Успокаивая всхрапывающую лошадь, он быстро двинулся прочь от этого страшного места.

В устье ущелья остались лишь мертвецы, слепо таращившиеся в начинающее светлеть небо.

Следующие сутки путнику пришлось провести с раненым в одной из расселин, понапрасну расходуя драгоценную воду и корм для лошади.

– Да, – парень взболтнул оставшуюся воду во фляге, – если так пойдет дальше, боюсь, Серая, нам не добраться до обитаемых мест. Или хотя бы до воды…

Он взглянул на продолжавшего находиться в беспамятстве незнакомца. Рана на голове начала подсыхать и уже почти не кровоточила. Воспаления не наблюдалось. Видимо, от нагноения раненого спасал сухой и чистый воздух пустыни. Парень намочил платок и отжал в пересохшие полуоткрытые губы драгоценную влагу. У него при этом судорожно дернулся кадык, но путник сдержался и заткнул флягу пробкой. Затем он расстелил свой халат неподалеку от раненого и погрузился в чуткий сон.

Пробудился он внезапно, одним толчком перейдя от сна к бодрствованию. Пальцы нащупали знакомую рукоять клинка. Путник настороженно огляделся вокруг. Ему почудилось уже в полусне, что кто-то внимательно наблюдает за ним. Но вокруг была обычная полуденная тишина, прерываемая лишь легким потрескиванием нагревающихся камней да иногда шорохом осыпающихся песчинок. Он взглянул в сторону неподвижного тела и вдруг обнаружил, что раненый открыл глаза и пристально смотрит на него.

– Кто ты? – прохрипел незнакомец.

– Путник, – односложно ответил парень, наблюдая за раненым.

– Больше никто не уцелел? – после небольшой паузы спросил раненый.

Путник молча покачал головой.