Сапфировая скрижаль - Синуэ Жильбер. Страница 37
— Мы могли бы туда приехать к середине ночи. Но это небезопасно и бесполезно. Лучше, если мы остановимся, когда солнце начнет садиться. И тогда попадем в город на заре.
— В конечном итоге все прошло не так уж плохо с вашим приором. Он довольно легко вас отпустил.
— Да, я последовал вашему совету. То есть солгал.
— Вы сослались на семейные обстоятельства? Варгас кивнул.
Интересно, монах так лаконичен лишь из сдержанности? На смену шейху пришел раввин.
— Вы точно не сообщили ему истинную причину отъезда?
— У меня нет привычки изменять данному слову, ребе Эзра. Мой отказ передать вам бумаги Баруэля уже должен был убедить вас в этом.
Эзра отступил, решив списать тревоги на свою вечную подозрительность.
— Вы знаете, где мы в точности сейчас находимся? — неожиданно спросил он.
— Ну и вопрос!
— Я неточно выразился. Имелось в виду: известен ли вам символ этого региона? Восточное крыло. Я недавно перечитал довольно красивое описание Испании, сделанное одним арабским географом, неким Юсуфом ибн Ташфином. Он сравнивает Полуостров с орлом, чья голова — Толедо, клюв — Калатрава, туловище — Хаэн, когти — Гранада, правое крыло — Запад, левое крыло — Восток. Так что мы сейчас едем по восточному крылу.
— Не знал, что вы склонны к поэзии, ребе Эзра, — пошутил шейх.
— Однако это так. Вы удивитесь еще больше, если я скажу, что из всех видов поэзии больше всего меня трогает восточная.
Ибн Сарраг нахмурился, словно размышляя, какую ловушку уготовил ему на сей раз собеседник. Затем осторожно поинтересовался:
— Вы располагаете познаниями в этой области?
— Некоторыми. Я очень ценю таких авторов, как Абу Навас или эль Мутанаби, но больше всех люблю Саади.
И раввин начал читать вслух:
Сарраг слушал, удивленный и заинтересованный одновременно.
— Ничто не сравнится с арабской или персидской поэзией, — продолжил Эзра. — Совершенно неоспоримый факт, что ваши поэты блестяще владеют метафорой.
— Рискуя удивить вас, — вмешался Варгас, — я все же скажу, что не вижу ничего интересного в этом построении рифм. Если бы мне нужно было дать определение поэзии, то я бы сказал, что это литературный экзерсис, состоящий в том, чтобы перейти на следующую строчку до конца фразы.
— Вы меня не удивили. Вы меня огорчили.
Они проехали примерно пять лье, каждый погрузившись в свои мысли, как вдруг ибн Сарраг посылом вынудил своего коня поравняться с лошадью Эзры.
— Знаете, у евреев тоже есть поэма. Поэма, которая одна объединяет в себе все сотворенные человеческим сердцем стихи. Даже самых талантливых арабских поэтов.
И он начал декламировать хорошо поставленным голосом:
Тут настал черед изумиться раввину:
— Пятая глава Песни Песней. Стихи со второго по пятый. Невероятно… Я знал, что вы эрудит, но это…
— О… не стоит так восхищаться, это единственное, что я помню.
— Забавно, что вы запомнили единственный в Торе текст, где ни слова не говориться о Боге, а только о любви, — пошутил Варгас.
— А разве любовь не есть проявление Всесильного? И, быть может, самое волнующее?
— Если это проявление Бога, то, уж безусловно, не самое волнующее. Любовь — опасное чувство. Охваченного любовью человека можно сравнить с путешественником, глядящим прямо на солнце. Что он видит? Рассеянный свет, неопределенные очертания, и очень быстро восприятие окружающего мира полностью теряется. Если он вопреки всему продолжает смотреть — а он, увы, продолжает, — то тут открывается путь всем несчастьям. По правде говоря, я не питаю склонности к неравным битвам. А любовь — из их числа.
— Неравная битва, фра Варгас?
— Конечно. Вы смотрите на солнце, но солнце-то вас никогда не замечает. Оно просто-напросто довольствуется тем, что сжигает вас.
— Ну и что? Пусть даже ваше сердце обратится в пепел, все равно это значит, что вы жили, а не существовали. В любом случае для столь молодого человека вы слишком язвительно отзываетесь о любви. Либо вам никогда не доводилось испытать это чувство — что было бы слегка огорчительно, — либо вы имели весьма болезненный опыт. Быть может, любили слишком сильно.
Монах собрался было ответить, когда Эзра вдруг воскликнул, указывая на что-то впереди:
— Вон… Глядите!
В клубах пыльной дымки к ним рысью приближался всадник.
ГЛАВА 13
Желанием пылая слиться с тобою, душа моя рвется к тебе.
Вернуться ли ей в мое бренное тело?
Иль птицею мчаться к тебе?
Скажи.
Хафиз Мануэла Виверо, вся в черном, чуть вздернула подбородок и пришпорила кобылу. До всадников оставалось буквально несколько шагов. Мануэла отлично их видела. Тот, что впереди, коренастый, в бурнусе и сапогах, наверняка араб. За ним — гораздо более пожилой человек с длинной, плохо постриженной бородой, одетый как крестьянин из Месты. Такой же смуглый, как араб. Мануэла безошибочно распознала в нем еврея. А третий — францисканский монах, совершенно неожиданно ввязавшийся в этот заговор. Именно из-за него столь тщательно подготовленную операцию чуть было не отложили. Мануэлу о нем предупредили в самый последний момент, а Менендесу — теологу-каббалисту, сподвижнику Торквемады, — пришлось наскоро полностью перекраивать план. Настоящий подвиг с его стороны.
Мануэла пристально разглядывала священника. Какой контраст! Так молод, что, не будь он блондином с яркими синими глазами, запросто мог сойти за сына одного из своих спутников. Мануэла глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и развернула лошадь поперек дороги, перекрывая путь.
— Эй! Сеньора! — возмущенно воскликнул Сарраг. — Что это на вас нашло?
Мануэла, гордо выпрямившись, молчала, невозмутимо глядя на араба.
Тот несказанно изумился:
— Сеньора… Вам нехорошо? Что-то случилось?
Эзра с Варгасом подъехали ближе. Раввин начал сердиться.
— Не соблаговолите ли освободить дорогу? Мы спешим. И только тут она соизволила произнести:
— Я уже начала думать, что никогда вас не найду. — И обратилась непосредственно к Эзре: — Самуэль бен Эзра… Шалом.
Еврей ошарашено поглядел сперва на Саррага, потом на Варгаса.
— Вам известно мое имя?
Проигнорировав вопрос, Мануэла поздоровалась с арабом:
— Салам, шейх ибн Сарраг.
И уставилась на монаха. Их взгляды скрестились. Быть может, они мерились силами? Как ни удивительно, францисканец вдруг принял такой же высокомерный, чуть ли не надменный вид, как у молодой женщины.
— Да, сеньора, я Рафаэль Варгас. Не соизволите ли теперь назвать ваше имя?
— Мое имя вам ничего не скажет. Меня зовут Мануэла Виверо. Но вот другое имя вас наверняка заинтересует: Абен Баруэль…
Солнце на небосводе медленно плыло над острыми вершинами Сьерра-Морены, заливая ландшафт пастельными светло-розовыми и сиреневыми тонами.
5
Перевод В. Державина.