Сапфировая скрижаль - Синуэ Жильбер. Страница 42

Или:

Лицо старика стало ужасающе бледным. Он подчеркнуто театральным жестом воздел к небу руку.

— Слышите, брат Торквемада? И вы, братья инквизиторы? Вы — свет мира! Свет мира! Вы — любовь и щедрость! Позор мерзкому закону «око за око»! Многие вам лета, фра Торквемада, вам и вашим последователям! Многие лета… — Тяжело дыша, он продолжил: — Вы совершили самую чудовищную измену, совершили самое чудовищное святотатство всех времен и народов. У вас был пророк, был мессия… Во что вы превратили его учение? Он простил прелюбодейку. А вы ее побили камнями. Он доверил проститутке объявить о своем воскресении, том самом воскресении, что лежит в основе вашей веры. Вы же таких женщин презираете, если и вовсе не сжигаете на кострах. Он въехал в Иерусалим на осле, смиренно. А вы купаетесь в серебре и злате, а какая свита окружает его последователей! — Задрожавшим голосом он добавил: — Предположим, вы правы, фра Варгас. Предположим, мы, иудеи, исповедуем язычество, гнусное и недопустимое. Но у нас все же есть оправдание: мы все еще ждем нашего мессию. Тогда как вы, вы его видели во плоти. Ваш святой Фома даже коснулся его после воскресения. И этот мессия умер, чтобы искупить грехи всего человечества. Ну, так скажите мне: во что вы его превратили? Ответьте мне, фра Варгас!

Он резко развернул коня и, обогнав Саррага, помчался вперед в клубах пыли.

— Да он голову потерял, — с трудом выговорил ошарашенный Варгас.

— Вам следовало бы знать, что если смирение открывает врата рая, то унижение — врата ада, — сухо бросила Мануэла и умчалась вслед за раввином.

— Ну, дорогой мой, — произнес Сарраг, повернувшись в седле к монаху, — самое мягкое, что можно сказать о нашем еврейском друге, — он жутко обидчив.

Совершенно растерявшийся Варгас не нашел, что ответить. Отвернувшись, он уставился на горизонт. Шейх натянуто улыбнулся:

— Полагаю, в ваших глазах ислам стоит не больше завязки на сандалиях…

— Да ничего подобного! Если я произвел такое впечатление, то весьма сожалею.

— Как бы то ни было, мы можем думать все что нам угодно об иудеях — а я вовсе не питаю к ним любви, уж поверьте, — но одно мы должны за ними признать. В отличие от ваших попов и наших имамов я никогда не видел, чтобы хоть один раввин взял в руки оружие во имя Авраама или Адонаи, дабы принудить кого бы то ни было принять их веру. Они никогда не проливали крови во имя прозелитизма. Сомневаюсь, что крестоносцы или воины Аллаха могут сказать о себе такое…

Францисканец хранил молчание, погрузившись в мысли и глядя на вьющуюся перед ними дорогу, где впереди рядом с Эзрой скакала Мануэла. Весь остаток пути он так и не проронил ни единого слова вплоть до того момента, как вдалеке на склоне Сьерры-Морены показалось белое пятно, похожее на огромный снежный ком. И тогда Варгас сообщил:

— Херес-де-лос-Кабальерос…

— Можете войти, фра Диас! — громко приказал Эрнандо де Талавера.

В комнате раздался скрип открывающейся двери, и на пороге возник мужчина лет сорока.

— Подойдите и сядьте.

Вошедший подчинился. Было в нем нечто странное, особенно в глазах. Голубые глаза Диаса были настолько светлыми, что казались слепыми.

— Все в порядке, — едва слышно проговорил он. — Наши люди их обнаружили. Думаю, в настоящий момент они уже неподалеку от Херес-де-лос-Кабальерос.

Исповедник королевы выглядел довольным.

— Значит, отец Альварес нам не солгал.

— А вы сомневались? — нахмурился Диас.

— И еще как! Для некоторых двуличие — вторая натура. И я сильно подозреваю, что фра Альварес из их числа. Видите ли, это сущий хамелеон. Я знаю, что в отличие от своего хозяина, Великого Инквизитора, он вполне способен служить и Богу, и государству. Государству и своим личным интересам. Ну и Богу. Именно поэтому я и настаивал, чтобы вы взяли на себя слежку за этими людьми. Вы отлично выполнили вашу работу. Теперь главное — не упускать их из виду.

— Можете на меня положиться, фра Талавера. Но все же учтите, что это не так просто. Прихвостни инквизитора следуют за ними, как тени. Мы сильно рискуем. Нас могут обнаружить в любой момент.

— Я в вас верю. У вас все получится. — Немного подумав, Талавера спросил: — Женщина… Она по-прежнему с ними?

Диас кивнул.

Взгляд Талаверы устремился в пространство. Он вспоминал тот день, когда Мануэла Виверо сидела с ним рядом во время аутодафе на площади Сокодовер. Он в жизни бы не подумал, что эта женщина, учитывая ее происхождение, окружение, да и сам факт, что она женщина, сможет внедриться к этим троим мужчинам. Ее храбрость достойна уважения.

Диас кашлянул, отвлекая Талаверу от воспоминаний.

— Мне нужно ехать в Саламанку, — снова заговорил исповедник королевы. — Ее Величество возложила на меня обязанность возглавить комиссию, которая там вскоре соберется. Я вас предупрежу в нужное время и сообщу, где вы сможете меня найти. Договорились?

— Безусловно. А теперь мне надо возвращаться. До Херес-де-лос-Кабальерос путь неблизкий.

Талавера разрешил ему удалиться.

Оставшись один, он, чуть сгорбившись, принялся вышагивать по комнате. В предрассветном освещении его лицо приобрело пепельный оттенок.

Перед его глазами как разъяренная молния промелькнуло строгое лицо Томаса Торквемады. И он поймал себя на том, что невольно сжимает кулаки. Торквемада со своей одержимостью. Торквемада со своей манией величия, своими перегибами во всем. Человек, пожираемый амбициями, одержимый жаждой оставить свое имя — любой ценой — в золотой книге Испании. Но больше всего раздражало — и что Талавера совершенно не переносил — его растущее влияние на королеву. Нужно как можно скорее положить этому конец. Этот мнимый заговор как раз предоставил желанную возможность. Если эти люди невиновны — а Талавера был в этом полностью убежден, — то Великий Инквизитор превратится в посмешище. А если виновны, то Талавера приложит все усилия, чтобы опередить Торквемаду. И в обоих случаях окажется в выигрыше. Это вопрос недель, если не дней.

Башни замка тамплиеров, расположенного на въезде в город, отбрасывали серые тени на церковь Санта-Марияде-ла-Энкарнасьон, воздвигнутую к востоку от рва.

По бастионам вышагивали стражи. Над замком реяла яркая орифламма. Чуть ниже замка перешеек образовывал мостик между двумя зелеными холмами. На вершине одного из них сверкал на солнце белизной домов город с шестью вратами. В небо возносились колокольни.

— Ну и что вы думаете? — поинтересовался Сарраг, развернувшись в седле. — Баруэль ничего не говорит о замке, а лишь о башне. Помните: На границе города, в сердце равнины Сеннаар возвышается кровавое строение. Значит, речь идет об одной из башен. Я насчитал шесть. И какая же из них, по-вашему, это самое кровавое строение?

— Единственный способ узнать — спросить, — ответил Варгас. — Подождите меня здесь.

Привстав в стременах, францисканец галопом поскакал ко входу в замок. Подъехав, он окликнул часового и о чем-то с ним быстро переговорил. Рядом с часовым появился еще один человек. Разговор возобновился. Наконец монах, кивком поблагодарив собеседников, развернулся в седле и жестом подозвал компаньонов.

— Ну? — вопросил Сарраг, остановив коня возле Варгаса.

— Разговор вышел кратким. В настоящий момент замок в порядке исключения находится в распоряжении коррехидора, на которого возложена оборона города. Прибытие графа де Гранина, в чье распоряжение отдан замок, ожидается к вечеру. А пока что мне удалось договориться, чтобы нам оказали любезность. Мы можем посетить башни, точнее, одну из них: Торре-Сангриента.

— Кровавая башня? — изумился Сарраг. — Растолкуйте нам!