Иван-Царевич и С.Волк - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 33

Серый, ковырнув зубочисткой в санчесовском универсальном замке, открыл их дверь и нырнул под свою кровать за мешками. Два – под его, два – под Ивановой.

– ...То есть, я хочу сказать, что все кончилось хорошо, и я рад этому, честное слово, но как-то не очень героично. Ну, наверное, каков витязь, таковы и приключения – уж с королевичем Елисеем случилось бы такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Ты же знаешь, какой он...

– Урод!!!

– Что?!?!?!

– Я убью его!!!

– Елисея?! Но он же...

– Какого, к лешему драному, Елисея, черти его гоняй по сковородке!!! Гарри!!! Где этот змеиный ублюдок?! Я ему!.. Я его!.. А потом!.. – Волк выхватил из ножен меч.

– Что? Что случилось, Серый?! – наконец, вышел из розового блаженства и обеспокоился Иван.

– Деньги! – с плеча рубанул он постель.

– Что – деньги? Какие?

– Твои деньги, турист несчастный! Твои! Птичьи! Деньги! Которые! Он! Спер! У тебя! Из-под носа! На баб! И вино! И теперь ты честно сможешь украсть, выиграть в азартные игры, выманить, выменять или отобрать свою золотую ворону – потому что у тебя осталось только три мешка!

– Пустых?

– Полных. Но три. И где ты возьмешь здесь еще один – я не знаю. Я знаю, где бы взял я, но так ты же честненький! А-а-а-а, скотина!!! – и Волк, зарычав, пулей вылетел из комнаты.

После него в пыльном воздухе остались плавать пух, перья, клочки ваты и ниток. И почему-то царевичем овладела уверенность, что через пять, самое позднее, через семь минут, одним мини-сингером в мире станет меньше.

– Нет! Серый ! Не надо! Не трогай его! Это же ГАРРИ!!! – Иван выскочил в коридор, пинком прикрыл дверь (зачем?) и попытался по звуку понять, куда побежал Волк.

Очень скоро снизу, со стороны красилен, до второго этажа долетели душераздирающие вопли отчаяния, смешивавшиеся с проклятиями и грохотом разрушаемой мебели и роняемых инструментов.

"Кричит," – облегченно вздохнул царевич и взял низкий старт. – "Значит, жив."

На чей счет это "жив" относилось, думаю, сомнений не возникало.

Когда царевич появился на пороге мастерской, глазам его предстала безрадостная картина разрухи и опустошения. Краска, высыпавшаяся из прорезанных мешков, ровным разноцветным ковром устилала пол. На полках не осталось ни одной целой реторты, бутылки или пробирки по той простой причине, что целых полок не осталось тоже. В дальнем темном углу испуганной кучкой жались мастеровые. Отрезанные от спасительного угла делали успешные попытки выскочить через разбитое окно. Судя по всему, страшное самосудилище приближалось к развязке. Мини-сингер был загнан на кучу тюков неокрашенной ткани в ближнем углу и прижат к стене. Тюки, и так сваленные как попало, под весом ваганта норовили вообще раскатиться, и тот балансировал на них как акробат, стараясь удержаться наверху. В значительной степени этой задаче мешала лютня, надетая на шею подобно щегольскому воротнику "от кутюр". На ушах подрагивали струны.

– Иди сюда, гад, я тебе нос отрежу, – уворачиваясь от катившейся ему под ноги ткани, уговаривал мини-сингера спуститься Волк.

– Уберите от меня этого психа! – выделывал вслепую кренделя ногами куртуазный певец, стараясь сохранить равновесие.

– Сергий, прошу тебя, не трогай его! – Иван кинулся к другу.

Гарри увидел, что идет его спасение.

– Принц Джон, пожалуйста! Я раскаиваюсь! Моя душа рыдает и терзается! – простер он руки к мягкосердечному Иванушке. – Я не хотел!

Серый, видя, что его законная добыча вот-вот от него ускользнет, решил форсировать события, и кинулся на штурм высоты.

Нечистый на руку менестрель, напуганный (если можно было напутать его еще больше) таким ходом событий, шарахнулся к стене, покачнулся, из-под ног его, подобно горной лавине, заскользили тюки, и он беспомощно и неумолимо покатился вместе с ними вниз.

Тюки наткнулись на край ближайшего чана и неохотно остановились.

Гарри остановился бы очень охотно.

Раздался короткий вскрик, в воздухе мелькнули ноги в дырявых носках сомнительного цвета, и темные воды (или химикалии?) чана с плотоядным плеском сомкнулись над многострадальной головой лукавого трубадура.

Как говорил в таком случае автор "Приключений лукоморских витязей", если в начале повести на заднем плане есть чан с краской, то в конце он должен обязательно булькнуть.

Потрясенный происшедшим, Иван долго бы стоял и смотрел на место последнего упокоения гениального поэта, если бы с другого конца мастерской опять не донеслись недобрые крики.

Царевич зыркнул вокруг.

– Это не я, – пожал плечами князь Ярославский.

– Это голос Санчеса! С ним что-то неладно! – и, не дожидаясь реакции Серого, Иванушка бросился бежать по направлению к шуму. Разбойник последовал за ним.

– Верни мне мои деньги! – потрясая маленького красильщика за грудки, орал разряженный толстомордый усатый бургер (или, все таки, бюргер?), по одежде и манерам похожий на купца или лавочника, не в обиду никому из представителей этих достойнейших профессий будет сказано. – Я знать не хочу, что у тебя их нет! Я подам на тебя в суд самому королю! Халтурщик! Бездельник! Шарлатан!

Серый, молча наблюдавший эту сцену неподалеку, криво ухмыльнулся Ивану.

– Тебе это ничего не напоминает?

Иван нахмурился и шагнул вперед.

– Извините, уважаемый господин. Я – Лукоморский царевич Иван, и являюсь на данный момент гостем этого благородного мастерового. Могу ли я узнать, чем вызван ваш гнев, ибо наблюдаемая картина заставляет меня тревожиться за здоровье и самочувствие нашего доброго хозяина.

Человек, застигнутый врасплох, выпустил из рук Санчеса и удивленно повернулся к Иванушке.

– Весьма удивлен, ваше высочество, что при вашем титуле и положении вы не нашли в нашем городе более достойного места для проживания. Меня зовут Александер Иогансен, и я имею несчастье быть клиентом этого жалкого тряпкомарателя. Я имею ввиду, что на протяжении долгих лет работал с его почтенным отцом, да будет земля ему пухом, и всегда наша компания была удовлетворена качеством работы "Веселой Радуги", но это ничтожество... – и он снова от души тряхнул белобрысого парнишку так, что у того зубы застучали. – Это ничтожество уже который раз подряд умудряется испортить целые партии дорогой ткани, и если раньше я пытался усовестить его по-хорошему, то сейчас мое терпение лопнуло и, слава Памфамир-Памфалону, срок нашего контракта истекает через две недели – иначе я или разорился бы, или убил бы это чудовище.

– А в чем его вина? – полюбопытствовал Серый. Легкомысленный красильщик всегда нравился ему, и несмотря на то, что он был другом и собутыльником усопшего менестреля, он бы не желал Санчесу никаких неприятностей.

– Мои покупатели – портные – угрожают мне судом и разрывом контрактов! – отчаянно возопил Иоганнес. – Мало того, что из-за этой дурацкой войны фасоны и так меняются чуть ли не раз в месяц – они еще и получают претензии от своих клиентов, что вещи, сшитые из тканей, окрашенных этим дармоедом, то быстро рвутся, то пачкают владельцев краской, то линяют уже после второй стирки и их приходится отдавать прислуге! – обреченно взмахнул руками несчастный купец, позабыв при этом выпустить из огромного мохнатого кулака Санчеса. – Они требуют от меня возмещения убытков, а я всего лишь хочу получить свои деньги за последнюю партию с этого позорища славного ремесла красильщиков!

– Хм, видите ли, многоуважаемый господин Иоганнес, – зацепившись большими пальцами за проймы жилета, мягко проговорил Сергий. – Ваше сообщение о том, что вещи линяют после второй стирки меня чрезвычайно обрадовало.

Изумление, отразившееся на лице купца, по экспрессии могло соперничать только с выражением физиономии Санчеса.

– Дело в том, что я являюсь представителем Ярославского товарищества, и привез в этот раз господину Санчесу новую партию особых химикатов. Он поведал нам о существующей проблеме сбыта, и мы, получив от его мастерской хорошую предоплату, разработали этой проблеме решение.