Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич. Страница 4

Несмотря на блестящую викторию, триумфатором я себя не чувствовал. Да, драчка на время закончилась, но!.. Что дальше?

Когда я подошел к общаговскому порогу, адреналин продолжал кипеть в молодецких жилах. Поэтому я без излишних раздумий врезал по корпусу вставшему у меня на пути статному дяденьке. Врезал, да не попал… Зато дяденька очень умело и болезненно скрутил меня как ягненка и оттащил за выступ высокого крылечка.

Захват был так изумительно хорош, что я совершенно расслабился, не желая сворачивать себе шею и ломать руку.

Дяденька, показав боевой опыт, на мою хитрую уловку не поддался, и давление наоборот усилил. А потом удивительно звучным и красивым голосом предложил мне успокоится, заявив, что сам он «не с этими громилами». Я покорно пообещал в надежде на его честность и трофейную «бабочку» в рукаве.

– Филипп, – с неуловимым акцентом сказал он, отпуская меня и одновременно ломая крылышки отнятому стальному насекомому. – Я вижу, вы попали в очень неприятную ситуацию. Боюсь, что ваших бойцовских навыков надолго не хватит. Да и ни к чему они станут, когда за вас возьмутся не эти смешные любители, а специалисты из ОМОНА. Как вы думаете, Филипп?

Вопрос был риторическим.

Ответа я не знал, но, чтобы не оставлять слово за ним, заученно выдал:

– Иные, может, и зовут меня Филиппом, так это мои друзья и знакомые. Вы, дядя, мне не друг. Интересно, откуда вы вообще меня знаете? Я что-то не припомню, чтобы нас друг другу представляли. Поэтому, будьте добры, обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Отчество мое Артамонович.

Мужик задумчиво дослушал до конца и спросил:

– Филипп Артамонович, можно, я все-таки стану звать вас как-нибудь попроще? Фил, например? Это ближе к моим речевым традициям и значительно короче…

Окинув его взглядом (речевые традиции, ишь ты!) и оценив разницу в возрасте, я нехотя согласился.

– Хорошо, пусть будет Фил.

– Замечательно! Я – Игорь Игоревич. Фил, вы не ответили на мой вопрос относительно ваших дальнейших планов. – Он вопросительно уставился на меня, совершенно не мигая.

Мне, конечно, хотелось узнать, почему, собственно, я должен ему каяться “относительно дальнейших планов”. И звать его, явно нерусского мена, Игорем Игоревичем. Но времени на пикировку, скорее всего, уже не оставалось.

Так что спросил я совсем о другом:

– А что вы предлагаете?

Нищему собраться – только подпоясаться.

Пока я кидал в спортивную сумку белье и прочую мелочь, Игорь Игоревич стоял у двери, бубня что-то в крошечный мобильник и немигающим взглядом вперившись в малость напуганного Димку – моего соседа по комнате. Димка старательно отводил от него глаза и шепотом выспрашивал меня, интересуясь «куда тебя понесло на ночь глядя с этим психом»?

Я признался честно:

– Димон, я свалял огромного дурака. За мной началась охота, и я сматываю удочки. Советую и тебе покинуть комнату. Отправляйся к своей Ксюше. Прямо сейчас и двигай. А то придут за мной, не найдут… Как думаешь, на ком захотят выместить злобу?

– На том, кто под руку подвернется, – сообразил Димка.

– Умничка, – похвалил я. – Не дай Бог, сломают тебе что-нибудь. Рёбра, к примеру. Ногу тоже могут. Или шею, типун мне на язык. – Я взялся за блокнот, наскоро набросал несколько строчек. – Вот тебе записочка, отправишь моим папе-маме. Да не вздумай проболтаться, куда я свалил на самом деле.

– А куда ты свалил на самом деле? – Димка начал поспешно натягивать «выходные» штаны с наглаженными стрелками. Любопытства, понятно, не утратил.

– В иностранный легион, Димуля!

Прозвучало мое признание так весомо, что парнище, скакавший на одной ноге, с другой, продетой в штанину, закачался и рухнул на кровать.

– Ты гонишь… – затянул недоверчивый сокамерник.

Я кивнул в направлении двери, на каменную глыбу Игоря Игоревича. Димка оценил выражение его морды и приумолк.

– Жди открытки с видами Африки. – Я покрутил в руках старенькие комнатные тапочки и с сожалением бросил под койку. – Будь здоров, Димка. Будь ты здоров, черт старый!

– И тебе того же!

Мы крепко обнялись. Забросив сумку за спину, я шагнул к дверям.

На улице нас уже ждал старенький микроавтобус «УАЗ». Сквозь облупившуюся серую краску проглядывали красные кресты. Да и окна, забранные матово-белым стеклом, не оставляли сомнения в том, что машина некогда принадлежала «Скорой помощи».

Игорь Игоревич забрался на место по соседству с водителем, радушно предложив мне весь остальной салон. Должно быть, потому что в нем было довольно прохладно и неуютно. Трубчатая конструкция на месте, где прежде располагалась кушетка для «лежачих» пациентов да пара обтянутых вытертым дерматином сидений по бокам – вот и вся роскошь, полагающаяся рейнджеру-новобранцу.

Каркас бывшей кушетки я отверг сходу и выбрал левый стульчик. На мой взгляд, он был чуть менее продавленным. Затем я постучал в окошечко, отделяющее салон от кабины. Обернувшемуся водителю изобразил этакого бравого машиниста паровоза, подергав с дурашливым видом свисающие с потолка останки какой-то медицинской системы, и прокричав: «Ту-ту!» Я изо всех сил пытался убедить себя в собственной готовности к предстоящим африканским приключениям.

Получалось почему-то плохо…

«УАЗ» дернулся и покатил, рывками наращивая скорость. Водитель был никудышный, вроде меня, но машина вела себя на удивление хорошо, даром что древняя. Ни тебе скрежетания при переключении передач, ни бешеного рева дырявой выхлопной трубы.

Игорь Игоревич вставил в потрепанную автомагнитолу кассету и прибавил громкости. «По дороге разочарований снова, очарованный, пройду. Разум полон смутных ожиданий, сердце чует новую беду», – ворвался в кабину знакомый голос.

Знал он, что ли, Игорь Игоревич этот, мои музыкальные пристрастия?

– Сердце чует новую беду, – пробормотал я. Крайне символично.

Сквозь матовые боковые окна, как и сквозь заднее, не было видно вообще ничего. Пришлось тянуть шею, выглядывать в лобовое стекло. Мои попутчики-наниматели были люди плечистые, но кое-что увидеть все-таки удалось. Оказывается, мы уже выехали за город, вдобавок свернули на какой-то проселок. Вдоль дороги тянулись тоскливые заросли сухой полыни и чертополоха, освещаемыми «дальним» светом фар. Иногда промелькивали встречные машины. Однако вскоре и эта роскошь стала недоступна. Пошел снег, да такой густой, что казалось, будто я смотрю не на дорогу, а в экран черно-белого телевизора, потерявшего настройку. Полынь была значительно живописнее. Встречное движение тоже почти прекратилось.