Обреченные на победу - Скальци Джон. Страница 50

Внезапно неподалёку раздался грохот.

«Пятеро, – спокойно поправилась она и сложила свой импровизированный перископ. – Переключайтесь на гранаты, делайте как я, а потом сразу же перейдём в другое место».

Я кивнул, Уотсон вновь усмехнулся, и после команды Виверос: «Огонь» – мы все выпустили по навесным траекториям несколько гранат через валуны. Я выпустил три очереди по три. После девяти взрывов выдохнул, коротко воззвал к Богу, поднялся и увидел труп одного консу. Другой неуклюже отползал от нашей позиции, а ещё двое лихорадочно пытались укрыться где-нибудь. Виверос прикончила раненого, мы с Уотсоном сняли одного из двоих уцелевших.

– Ну, как вам такая пьянка, засранцы?! – проорал Уотсон и с ликующим выражением перемахнул через свой валун – чтобы нос к носу столкнуться с пятым консу, который вырвался вперёд, оказался в мёртвой зоне во время нашего гранатного обстрела и терпеливо просидел в укрытии те несколько секунд, за которые мы успели разделаться с его друзьями. Консу направил ствол своего оружия прямо в Уотсона и выстрелил; лицо Уотсона провалилось внутрь, а в следующую секунду из него гейзером хлынула УмноКровь и ошмётки того, что только что было головой моего напарника, брызнули на консу. Комбинезон Уотсона сделал всё, что было положено: капюшон принял на себя выстрел – к сожалению, изнутри, – отвердел и перераспределил энергию удара, но в результате выкинул УмноКровь, крошки раздроблённых костей черепа и мозги через лицевое отверстие капюшона.

Уотсон так и не успел осознать свою гибель. Последним, что он передал через своего МозгоДруга, был всплеск эмоции, которую было бы лучше всего описать как лёгкое замешательство, мимолётное удивление человека, увидевшего перед собой нечто такое, чего он не ожидал, и не успевшего сообразить, что же это. А потом связь с ним прервалась – так на середине текста прекращается общение с базой данных при внезапном отключении питания.

А консу, застреливший Уотсона, сразу же запел. Когда начался бой, я не дал команды отключить перевод и теперь знал, что он пел о смерти именно этого своего противника, то и дело повторяя слово, означавшее искупление или освобождение. Консу пел, а на панцире оседали капельки кровавой массы, в которую превратилась голова его противника. Я громко заорал и начал палить. Консу отбросило назад, тело словно взорвалось изнутри, так как я послал в его грудную пластину длинную очередь разрывных пуль. Я всадил в уже мёртвого консу не менее тридцати пуль и лишь тогда сумел остановиться.

– Перри! – окликнула меня Виверос. Наверно, она заговорила вслух, чтобы вывести меня из исступления. – Сюда идут другие. Пора сматываться. Пошли.

– А как быть с Уотсоном? – спросил я.

– Пусть лежит себе, – ответила Виверос. – Он мёртв, а ты нет, и в любом случае здесь нет никого, кто стал бы его оплакивать. За телом мы вернёмся позже. А сейчас – валим отсюда. Постараемся уцелеть сами.

Мы победили. Сдвоенные винтовочные выстрелы успели очень заметно сократить ряды врагов, прежде чем те поумнели, сменили собственную тактику, отступили и начали ракетный обстрел наших позиций, отказавшись от лобовых атак. После нескольких часов вялой перестрелки консу отступили ещё дальше и укрылись под щитом, оставив на поле боя лишь небольшую группу, которая должна была совершить ритуальное самоубийство в знак признания своего поражения. После того как самоубийцы вонзили церемониальные ножи в полости, где у консу находится мозг, нам осталось лишь отправиться подбирать убитых и раненых, оставшихся на поле боя.

Второй взвод проявил себя хорошо – двое погибших, включая Уотсона, и четверо раненых, из них лишь одна тяжело. Ей предстояло потратить предстоящий месяц на восстановление нижнего отдела кишечника, а трое остальных должны были вернуться в строй уже через несколько дней. С учётом всех обстоятельств дела могли обернуться куда хуже. Скоростной бронетранспортёр консу прорвался сквозь линию обороны четвёртого взвода роты К и взорвался, уничтожив шестнадцать человек, включая командира взвода и двух командиров отделений, и ранив едва ли не всех остальных солдат и сержантов. Если бы лейтенант четвёртого взвода не погиб, то, подозреваю, он после такой чудовищной оплошности горько жалел бы, что уцелел.

После того как мы, построившись, выслушали все положенное от лейтенанта Кейеса, я возвратился за Уотсоном. Вокруг него уже столпились восьминогие падалыцики. Я подстрелил одного, и остальные благоразумно разбежались. Впрочем, за то довольно короткое время, что оказалось в их распоряжении, эти твари добились внушительного успеха: я испытал нечто вроде мрачного восхищения, поняв, насколько мало остаётся от человека, когда он лишается головы и изрядной части мягких тканей. Взвалив на плечо то, что осталось, я потащил останки Уотсона в полевой морг, развёрнутый в паре километров отсюда. По пути мне лишь однажды пришлось остановиться, чтобы поблевать.

Как раз за этим занятием меня и застал Алан.

– Может, тебе помочь? – спросил он, подойдя поближе.

– Я в полном порядке, – ответил я. – А он теперь совсем не тяжёлый.

– Кто это? – поинтересовался Алан.

– Уотсон.

– Ах, этот, – Алан поморщился. – И всё равно не сомневаюсь, что где-то кто-то будет скорбеть по нему.

– Только не надо выжимать из меня слезу, – сказал я. – Как твои дела?

– Неплохо, – ответил Алан. – По большей части валялся, уткнувшись носом в землю, время от времени тыкал винтовкой в сторону врага и даже несколько раз выстрелил в том направлении. Может быть, и попал в кого-нибудь. Не знаю.

– Ты слушал их песнь о смерти перед сражением?

– А кто ж её не слышал? – удивился Алан. – По-моему, с таким звуком могли бы трахаться два влюблённых товарных поезда. Такую вещь нельзя не услышать, как ни старайся.

– Нет, – остановил я его. – Я имею в виду: слышал ли ты перевод? Понял, о чём они пели?

– Да, – ответил Алан. – Впрочем, я не уверен, что мне нравится их план перетаскивания нас в свою религию. Тем более что они там поклоняются смерти и всему такому.

– ССК, похоже, думают, что это всего лишь ритуал. Молитва, которую они произносят, потому что делали так всегда и у них это принято.