Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 117

— Что, что… Реву! — угрюмо буркнул тот и отвернулся. Хлюпнул носом. — Уйди. Оставь меня! Чего тебе с другими не сидится?

Травник протянул к нему руку. Коснулся плеча.

— Кай, я…

— Нет! — вдруг тихо вскрикнул тот и вжался в стену. Расслабился. — Не надо, — сказал он уже тише. — Это имя… Я не хочу его. Оно холодное, пустое! Оно не отзывается в душе… Как будто сердце стало изо льда! — он потряс головой. — Оно… не мое!

Он умолк и лишь сидел, размазывая слезы по щекам. Жуга огляделся, перевернул пустую корзину, уселся на нее и стал ждать, понадеявшись, что тот вскоре заговорит опять. Так оно и вышло.

— Я не знала… — запинаясь и глотая слезы, говорил Кай. — Я не знал, что это так больно… так обидно — сделаться никем. Я не знал… не думал, что имя так много значит! Я… теперь не Герта. А кто я? — он поднял к травнику заплаканное лицо. — Кто?

Жуга помедлил и слез с корзины. Сел рядом с Каем на пол у стены. Протянул руку. Кай напрягся, но затем сам придвинулся ближе и привалился к его плечу. Вздохнул. Вскоре он уже перестал вздрагивать и успокоился.

— Знаешь, — медленно сказал Жуга, — до встречи с тобой я как-то не задумывался, что вовсе не обязательно на самом деле быть мужчиной или женщиной. Достаточно просто убедить в этом себя. А вот когда удается убедить в этом и других, то… плохо дело.

Он умолк, не зная больше что сказать, и лишь теребил его короткие темные волосы. Вздохнул. Ощутил, как пульсирует кровь под коленками, где стягивали ноги ремешки сапог, рассеяно подумал, что руки все еще пахнут жареным луком. Мысли разбегались. В душе его были смятение и пустота. Он огляделся. «Яд и пламя, — подумал он, — что я делаю? Что я здесь делаю?»

Кай молчал.

И Герта молчала.

И травник тоже молчал.

Иногда бывает очень трудно протянуть друг другу руку через тьму.

— Говори со мной, — попросил Жуга.

— О чем? — всхлипнул тот. — Я не знаю, что сказать…

— О чем угодно. Расскажи о себе. Что ты делал у Хедвиги?

— Учился… Я… Она была не злая. Просто я был ей очень нужен, она хотела, чтобы я была… чтоб я был лучше всех. Мне нельзя было ни с кем разговаривать, кроме нее, она хотела, чтобы я не думал ни о ком… Знаешь, однажды я сделал из тряпок куклу и говорил ей, говорил, рассказывал… рассказывал… А она отобрала ее и бросила в огонь, а меня опять посадила в подвал… Она сказала — никому нельзя… А я и там рассказывал. Бочонкам. Кирпичам. Ошейнику. Рукам. У меня никого не было, и только потом, когда Золтан догадался…

Он умолк и хлюпнул носом.

— Не прогоняй меня. Пожалуйста.

Он замолчал опять, и Жуга внезапно понял, почему забрался Кай в эту кладовку, где не было ничего, где было тихо и темно и все так походило на старый подвал в его доме, где каждый камень знал его слова. Он понял, почему осталась невыломанной ржавая цепь и почему именно подвал охраняло самое страшное сторожевое заклятие из всех, что были в доме.

Мастер не уходит, не передав свое умение ученику.

А если у него не хотят учиться?

Травник снова огляделся. Ему было больно. Нестерпимо больно.

Что он рассказывал, о чем он говорил здесь этим продавленным корзинам и разодранным сетям?

«Убил бы, — с каким-то мрачным исступлением подумал Жуга. — Взбесившаяся баба… Нет, ей богу убил бы!..»

Кай вдруг вздохнул и завозился, устраиваясь поудобнее, словно ребенок на руках. В каком-то смысле он и был ребенком — глупым, необученным. Маг, силой и умением превосходивший всех, кого когда-то знал Жуга; какой бы взрослой женщиной он ни был, мужчина в нем остался тем мальчишкой, которого украла с улицы Хедвига де ла Тур. Жуга отдавал должное силе его характера, но лишь теперь понял, что никогда не интересовался состоянием его души. И сейчас не знал, как поступить.

— Мне бы такого друга, как ты, — пробормотал вдруг Кай негромко.

Жуга помедлил. В этот момент ему было плевать на все фигурки и все доски эльфийского Квэндума, сколько бы их в этом мире ни было.

Ему было на все плевать.

— Он у тебя есть, — сказал он.

В щель между неровно приколоченными досками сочился красноватый отблеск от огня. Шум в доме Торкеля уже утих, костер догорал, большинство варягов уже дремали, утомленные дорогой, холодом и пивом. Вильям за стенкой смолк, некоторое время бездумно перебирал струны, как будто пытался уловить общее настроение, а затем тихонько запел.

Спи. Земля не кругла. Она

просто длинна: бугорки, лощины.

А длинней земли — океан: волна

набегает порой, как на лоб морщины,

на песок. А земли и волны длинней

лишь вереница дней.

И ночей…

— Я буду звать тебя — Хансен, — сказал Жуга. — В конце концов ведь это имя принадлежит тебе и ничего не меняет… Ты согласен?

Последовал молчаливый кивок. Жуга помедлил и отцепил от пояса нож Морна в кожаном чехле.

— Когда дают имя, положено что-нибудь дарить. У меня сейчас нет ничего, чтоб тебе подарить, кроме, пожалуй, вот этого ножа. Возьми.

Тот несколько неуверенно сжал подарок в кулаке. Снова кивнул.

— Вот и ладно, — вздохнул Жуга. — А теперь — спи.

Постепенно Кай и в самом деле уснул. Травник и сам начал клевать носом, как вдруг настороженно вскинулся. В темноте кладовки, возле самых дверей вдруг возникло шевеление. Жуга напряг зрение и потянулся к поясу. Нащупал пустоту — нож лежал у Кая на коленях. Движеньем быстрым, как бросок змеи, Жуга схватил истертый клинок и вгляделся в темноту. Еще через мгновение мрак сгустился и проступили очертания человеческой фигуры.

— Точишь коготки, Лисенок?

Травник опустил уже занесенную руку.

— Опять ты…

Олле сложил свой зонт, невозмутимо стряхнул с него невидимые капельки воды, одно короткое мгновение созерцал обоих, затем вздохнул.

— Ну, — хмуро сказал Жуга, — что ты посоветуешь теперь?

Канатоходец осторожно уселся на корзину. Наклонил голову.

— А что тут посоветуешь? — сказал он. — На словах все легко. Но правда заключается в том, что легко не будет. Хотя бы однажды нужно отказаться от имени, чтобы его обрести.

— Перестань говорить загадками.

— Загадки, отгадки, — хмыкнул Олле. — Ты ведь не дурак, и понимаешь, что это — две стороны одной монеты. Считай, что я говорю догадками. В конце концов, эльф правильно сказал — когда спускаешься в ад, держись за чью-нибудь руку.

— Сгинь, — сказал Жуга.

И Олле сгинул.

— Так стало быть, ты снова встретил Хальгрима.

Жуга, уже наполовину задремавший, вскинул голову и проморгался. Навострил уши: говорили совсем рядом, за дощатой стенкой кладовой. Хриплый голос принадлежал Торкелю. Через мгновение заговорил второй.

— Да, и уж теперь я за Эрика расквитался.

Жуга напрягся: Яльмар.

— Ну, тогда моя душа спокойна, — вздохнул тот. — Недаром, значит, я закрыл ему глаза. * Однако кто бы мог подумать, что Хальгрим тогда уцелел! Живучий, как змея… Надеюсь, ты ему вырезал «орла» на спине? *

— До того ли было! Он напал на нас, а мы оборонялись.

— И победили.

— И победили. Боги помогают сильным.

Последовало непродолжительное молчание, прерываемое бульканьем и гулкими глотками.

— А-ах… — выдохнул Яльмар. — Хорошее у тебя все-таки пиво, братец. Замораживал?

— А то как же! В аккурат, как ты тогда советовал. Возьмешь с собой?

— А дашь?

— Что за вопрос! Конечно, дам. Сколько бочонков?

На мгновение Яльмар задумался.

— Пять будет мало, — рассудительно проговорил он, — десять — пожалуй, много… Девять возьму.

— Ну, девять, так девять. А за подарки спасибо. Особенно за эти твои стекляшки-кружки. Славная штука. В жисть не думал, что у пива этакий приятный золотистый цвет… Когда отплыть решил?

— На днях, как погода наладится.

— Гномы, дракон… — задумчиво проговорил Торкель. — Странная компания для викинга. А этот, рыжий… Кстати, где он?