Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 4

Андерсон на пару минут погрузился в молчание. Глаза его задумчиво блуждали.

— Позвольте я сперва угощусь этим чудным поросёнком? — наконец сказал он вместо ответа. — А то у меня голова идёт кругом от запаха жаркого.

Золтан пожал плечами:

— Да пожалуйста. И пусть ваши спутники тоже подсаживаются. Боюсь только, вам на троих этого будет маловато.

— Ничего, — усмехнулся Андерсон. — Зная ваши вкусы, мы закупили надлежащую провизию. Думаю, вы тоже к нам присоединитесь.

Вам будет трудно меня удивить.

— Я попытаюсь. — Он обернулся. — Рутгер! Мне тяжело вставать. Не сочтите за труд, подайте мне вон тот мешок… да, этот. Спасибо.

Он распустил завязки горловины, ухватил протянутый ему мешок за нижние углы, с усилием перевернул его и вывалил на молодую травку содержимое.

Золтан отшатнулся. Стрела в его руках хрустнула и переломилась.

— Аш-Шайтан! — Он вскочил и отбросил обломки в костёр. — Что это за шутки?!

Перед ним лежал большой, плохо обработанный сосновый чурбак, кое-как перевязанный потемневшей верёвкой. Изнутри доносилось приглушённое, но различимое гудение.

— Что это?

Андерсон скривился в усмешке:

— А вам, оказывается, чужд пантагрюэлизм, хотя при вашей работе это было бы полезное качество… Это улей. Малая дуплянка. Я приобрёл её на ферме возле Синего ручья. Вы что, никогда не видели улья?

— Видел, но… — Золтан нахмурился. — Андерсон, прекратите эти нелепые шутки. На черта он вам сдался?

— Там, внутри, — пчёлы, целая семья. Они дают превосходный мёд. Вы любите мёд?

— При чём тут мёд? Чего вы хотите? Я ничего не понимаю!

— Хотите откровенности? — Андерсон вздохнул. — Что ж, будет вам откровенность. Но придётся подождать. Совсем немного. Видите ли, Золтан, один из моих спутников отстал. Вернее, не совсем отстал, а так — решил наведаться в ближайшую деревню.

— Зачем?

— Представьте, за молоком, — без тени насмешки сообщил господин Андерсон, — А без него дальнейший разговор теряет смысл. Но думаю, что вскоре он нас нагонит, и тогда… А, вот, кажется, и он.

Со стороны дороги вновь донёсся стук копыт.

— Рисковый парень этот ваш четвёртый, — покачал головой Хагг. Одному в такое время можно запросто нарваться на грабителей.

— Да, вы правы. И тем не менее. Иногда мне кажется, что она ничего не боится.

Золтан поднял бровь:

— «Она»?

Ездок тем временем уже свернул с дороги и теперь уверенно пробирался на поляну меж деревьев — хрупкая мальчишеская фигурка, закутанная в зелёный плащ. Капюшон был сброшен за спину, открывая золотистые подстриженные волосы. Скакун был тоже необычной масти — кофе с молоком. Всадница сидела по-мужски, справа у седла был приторочен арбалет. Коня она осадила, чуть ли не у самого огня и отнюдь не спешила спускаться на землю.

Несколько мгновений Золтан и женщина молча смотрели друг на друга, потом Хагг криво усмехнулся и покачал головой.

— Так-так, — пробормотал он, — сюрпризы продолжаются. Вот так встреча! Не знал, что ты теперь работаешь на Андерсона, Белая Стрела.

Девушка в седле нахмурила лоб.

— Я ни на кого не работаю, — бросила она вместо приветствия и резко потянула удила. Соловый немецкий рысак присел на задние ноги, попятился и захрапел, затанцевал на пятачке. Развернулся. Рука в перчатке на мгновение показалась из зелёных складок плаща. Пузатая глиняная бутыль взлетела в воздух, рассыпая жемчуг белых капель, и через мгновение закончила свой путь в руках у белобрысого Рутгера.

— На, держи, — сказала девушка, осаживая лошадь. Вот твоё молоко.

Наёмник невозмутимо перевернул пойманную бутыль горлышком кверху и выдернул промокшую тряпичную затычку. Понюхал содержимое.

— Вчерашнее, — сообщил он голосом, лишённым всяческого выражения.

— Сгодится и такое, — фыркнула девушка. — Доставай котелок.

Золтан почесал подбородок и бросил два взгляда, косых и быстрых, — на наёмника и на новую гостью. Похоже было, что в отряде господина Андерсона не всё так безоблачно: меж этими двоими явно пробежала кошка, и, возможно, не одна.

— Сама достанешь, — не замедлил подтвердить его подозрения Рутгер.

Солнце! Солнце! Солнышко! Мохнатый тёплый золотистый шарик в небе юной, ещё стынущей весны — есть ли в этом мире что прекраснее и лучше, чем клубок соломенной небесной пряжи в гулкой синеве? Мир оживал и жаждал возрождения: на деревьях зеленели листья, под деревьями — трава, бугристый чёрный снег дотаивал в оврагах, лёд в каналах окончательно сошёл на нет, оставив, словно эхо, утренние забереги.

Дорога подсыхала.

А по дороге, повесив на шею связанные вместе башмаки и насвистывая что-то невнятно-весёлое, шёл невысокий и босой парнишка лет тринадцати. Шёл, по виду никуда не торопясь, и явно наслаждался тем, как солнце греет ему спину и затылок.

Неделя минула с той поры, как Фриц пришёл в себя на камне у межи, неделя, как исчез единорог, и бог ещё знает, сколько времени с тех пор, как испанский отряд разгромил лачугу травника. Уже и вспоминалось как-то тускло: было? не было? когда? Мальчишеская память, где не надо, коротка и полностью наоборот — всегда припомнит то, что ни к чему. Если поразмыслить, так похуже девичьей будет: те хотя бы забывать ненужное умеют.

Идти в ближайший город (а это оказался Белэме) Фриц не захотел и двинулся, куда глаза глядят. А глядели они на север. На постоялые дворы он заходить побаивался — вдруг чего? — и ночевать решил в лесу, а поскольку ночи выдались холодные, на следующий день решил сменить режим: идти ночами (благо, дело было к полнолунию), а днём отсыпаться. Страх темноты отступил перед страхом замёрзнуть. Однако сегодня был такой славный день, что Фриц проспал всего ничего и ещё до вечера двинулся в дальнейший путь. Горизонт повсюду был окаймлён листвой, пыль в дорожной колее приятно грела пятки. Останавливаться не хотелось. Дорога, ранее петлявшая промеж холмов и польдеров, теперь спустилась вниз и разбросала двоепутьем рукава вдоль широкого канала, в обе стороны. Моста поблизости не наблюдалось, выбирать особо было не из чего, недолго думая, мальчишка повернул направо, чтоб вечернее солнце пригревало спину, миновал большую, редкую в здешних местах ольховую рощу, и вскоре дорога привела его к деревне с незатейливым названием Ост Камп. Деревенька была самая обычная: четыре улочки, серый пик небольшой колокольни, вокруг которой расположились жилище священника, кузница, трактир общины да дюжина дворов различных степеней зажитности: всё больше — дряхлые, увитые плющом дома под потемневшей черепицей, скучные дворы с распахнутыми зевами сараев, плоские поля и редкие заросли кустарника. Единственным, что отличало Ост Камп от прочих деревень, была плотина с домиком мостовщиков и покосившейся пристанью, где ошвартовались дюжина лодок и баржа с не к месту поэтичным названием «Жанетта» — донельзя ветхая посудина с обшарпанными зелёными бортами, гружённая вином, мешками с шерстью и кузнечным углем. На крыше палубной надстройки примостилась жестяная ржавая труба, из которой вниз к воде струился жиденький дымок; в клетках на корме сонно квохтали куры, а на носу сидел тощий парень в красном колпаке, курил трубку и ловил удочкой рыбу.

Невдалеке маячили две ветряные мельницы.

Вся Фландрия — сплошные перекрёстки, если не дороги, то каналы. Фриц был не силён в географии, но примерные прикидки, что, откуда и куда, был сделать в состоянии. Находясь в центре соприкосновения трёх великих государств, нижние земли лежали на скрещении больших торговых путей. Брюггский канал, на берега которого судьба забросила мальчишку, вёл в Брюгге и в Гент и был частью великой системы осушенных земель, одним из тех каналов, соединявших север с югом, а французские и германские земли — с Северным морем, превращая Нидерланды в морские ворота Европы. Различные польдеры одной и той же области были по необходимости связаны друг с другом. Их плотины входили в одну систему защиты от моря и взаимно охраняли друг друга. Каких-либо идей по поводу дальнейшего пути у Фрица не было, но сейчас, при виде ошвартованной баржи, он всерьёз задумался. Редкие прохожие и поселяне не обращали на мальчишку никакого внимания. Фриц приободрился. Упрятав нож за спину под рубаху, он переложил поближе парочку монет помельче, чтобы были под рукой, отряхнул от пыли нога, обулся и решительно направился к приюту у плотины.