Парк Пермского периода - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 4

Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.

Преследование не осталось ею незамеченным. Отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемет, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души — мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это все равно не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.

Здесь старый район. Жилые дома, переходы, какие-то арки. Народу на этих улочках всегда мало. Весной здесь цветут яблони и закрывают неприглядный вид, но осенью обшарпанные стены и разбитые окна сразу же бросаются в глаза. Мы пробежали мимо библиотеки, и теперь справа потянулись обвалившиеся стены и какие-то замусоренные палисадники, неумело сляпанные местными жильцами из обломков кирпича и старых арматурин. А старушка все ускоряла и ускоряла шаг, потом перешла на бег и наконец помчалась диким дерганым галопом, высоко подбрасывая ноги. Голова у нее смотрела назад.

— Слушай, уйдет! — ахнул Серега и прибавил ходу. — Стой! — крикнул он. — Эй, бабка, погоди!

— Это не бабка! — крикнул я. — Бабки так не бегают! Бабки вообще не бегают!

Все усилия старушки были тщетными: мы ее догоняли.

Честно говоря, я не представлял, что мы будем делать, когда ее догоним. Хмель гулял в голове. Если бы старушка отреагировала, как положено, навряд ли мы чего-нибудь добились. Вся погоня не заняла и пяти минут. Прибавив ходу, я забежал вперед, развернулся и растопырил руки, словно бы надеялся таким образом перекрыть ей дорогу. «Старушка» на мгновение притормозила, стоптанные каблуки громко шаркнули по асфальту. Пожевала губами, пусто глядя сквозь меня, и вдруг ударила тростью. Промазала. Ударила опять. Не было ни слов, ни криков — сразу драка. Серега подбежал сзади и закричал: «Бабка, стой! Контакт! Дружба!», — попытался ухватить «старуху» за руки, и я на мгновение отвлекся. Что-то лязгнуло, затем бабка вполне профессионально провела апперкот, и у меня потемнело в глазах. Удар у нее был не хуже, чем у Майка Тайсона.

Когда я снова смог стоять и видеть, то застал следующую картину. Кабан каким-то образом сумел загнать «старушку» в угол между двух домов и теперь охаживал ее дюралевой трубой, как оказалось — дугой от спинки кровати. Где он успел подобрать ее, не знаю. «Старушка» механически отбивалась тростью. На драку андроид явно не был рассчитан. Выражение лица у «бабки» при этом было безразличное, губы что-то шамкали. Все происходящее вызвало во мне какой-то безотчетный ужас, я заорал, метнулся к ближайшему палисаднику, вырвал из оградки железный прут и с ним наперевес бросился в атаку.

— Что же вы делаете, ироды, хулиганье проклятое! Я сейчас милицию позову!

Шумела какая-то тетка, проходившая, как оказалось, по другой стороне улицы. Однако достойно ей ответить мы не успели — Серега как раз в этот момент особенно удачно ткнул своей дубиной, рука старухи выпала из рукава плаща, с лязгом грохнулась на мостовую и поползла по направлению к тетечке-заступнице. Та осеклась, как будто подавилась, затравленно взвизгнула и, отступив к стене, сползла по ней на мостовую. Глаза ее закрылись.

Клюка у «бабушки» была простая, камышовая и легкая, как тросточка слепого, но управляла ею поистине железная рука. Дюжина ударов, попавших в цель, оказались весьма ощутимыми, но это ей не помогло. За две минуты тишины мы разнесли «старушку» вдребезги и пополам. На сей раз — без свидетелей. Мы выбили из нее все гайки, болтики и шестеренки. Внутри у андроида все искрило и дымилось, разнообразные железки так и сыпались на мостовую. Наконец мы, видно, перебили какой-то шланг — внутри у робота что-то лопнуло и на мостовую хлынула густая белая жидкость, похожая по виду на сгущенное молоко. Мутные глаза в последний раз посмотрели на нас, как будто бы запоминая, потом угасли навсегда.

— Все, капец. — Серега устало опустил трубу и сплюнул. Прислонился к стене. — Если масло вытекло — хана гидравлике… Ай!

Рука «старухи», оказавшаяся в опасной близости от Серегиной ноги, вдруг поднялась и цапнула его за щиколотку. Серега закричал, стряхнул ее и несколькими быстрыми ударами размолотил в металлолом.

— Что ж такое… — бормотал я, осторожно склоняясь над останками. Пальто «старухи» лопнуло, резиновая кожа — тоже, и сквозь прорехи там и тут проглядывали провода, опоры каркаса и тяги, отсвечивающие нержавейкой. — Что ж это было, а?

— А то сам не видишь, — криво усмехнулся Кабан. — Накаркали. Блин, я такое раньше только в кино видел… Слушай, — он посмотрел на меня, — а мы с тобой не спим, часом?

— Вроде нет…

— Тогда давай уматывать. Не ровен час увидит кто… Он отбросил прочь дурацкую трубу, потом о чем-то вспомнил, снова подобрал ее, достал платок и стал стирать отпечатки пальцев.

— Погоди, — нахмурился я, — нельзя же это так оставлять! Надо сообщить…

— Куда?

— Куда надо! — огрызнулся я. Руки мои тряслись. — Хоть куда-нибудь сообщить! Чтоб приехали и забрали… это. Это вот забрали.

— Без нас сообщат.

— Да ты хоть понимаешь, что произошло? Это же открытие!

— Открытие-закрытие… — угрюмо заявил Кабанчик. — Если нас тут милиция накроет, разбираться не станет. Как мы им все объясним, зачем мы за ней погнались, и вообще? А? Ты об этом подумал? В общем, я сматываюсь, а ты как хочешь. — Он отбросил трубу, посмотрел на меня. — Так ты идешь?

Я встал.

— Иду.

Вытирая руки и поминутно оглядываясь, мы торопливо зашагали обратно в сторону библиотеки. Ветер усилился. Серега сунул в зубы сигарету и теперь дрожащими руками пытался прикурить. Через несколько минут мы уже не были уверены, что нам все это не примерещилось.

— Как-то все это неправильно, — бормотал я. — Не могу понять… Ну, хорошо, пусть даже мы ее раскрыли. Доказать-то мы все равно бы ничего не смогли! Вот ты: разве ты вот так, ни за что ни про что ударил бы старушку?

— Она первая напала, — хмуро заявил Кабан, ожесточенно чиркая— зажигалкой. — Если бы она нас не ударила… Ой…

Серега остановился. Сигарета выпала у него изо рта.

— Вот черт…

— Ты чего… — начал было я, глянул вперед и осекся. Из-за угла вываливали старухи. По двое, по трое, все с тросточками, согбенные, одинакового роста, они в мгновение ока перегородили узенькую улицу, выстроились цепью и в полном молчании, с абсолютно равнодушным выражением на лицах двинулись нам навстречу. Действовали они не хуже ОМОНа, пожалуй, даже слаженней. Не хватало только характерных возгласов «хэй! хэй!» и грохота резиновых дубинок по щитам.

— Бежим! — завопил Серега, вскинул сумку на плечо и первым рванул назад по улице.

Я бросился за ним.

Мы пробежали два квартала, миновали останки разбитого андроида и выскочили на Комсомольский, едва не угодив с разбега под троллейбус. Одновременно оглянулись. Бабки приближались. Упавшая в обморок тетка, видимо, уже пришла в себя и смылась. Прохожие с удивлением и откровенной неприязнью покосились на двоих взъерошенных парней, а когда из переулка вывалилась целая толпа бабушек, испуганно шарахнулись в стороны. Впереди замаячили деревянные заборы «долгостроек», афишная тумба и трамвайные рельсы.

— Там двенадцатый! — Кабанчик мотнул подбородком в сторону остановки. — Бежим!

Трамвай проходил поворот. Мы наддали. «Старухи» при всей своей неутомимости заметно проигрывали нам в скорости. Мы добежали первыми, запрыгнули в вагон буквально за мгновение до того, как двери захлопнулись, и попытались отдышаться, но тут трамвай вдруг дернулся, и двери поползли назад — вожатая заметила подбежавших «старушек» и решила задержаться. Честно говоря, мы совсем не на это рассчитывали: пермский транспорт никогда и никого не ждет, а тех, с кого нечего взять, и подавно. Но, видимо, была разница, одна старушка не успела сесть или два десятка. Вагон был наполовину пуст. Под удивленными взглядами пассажиров мы пробежали вперед, вывалились в переднюю дверь и понеслись сквозь сквер, не разбирая дороги.