Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 70

Руки у неё, кстати говоря, и сами привлекали внимание — худые, жилистые, с загрубелыми подушечками пальцев, совершенно не женские. То были руки музыканта или лучника, привыкшего работать с тетивой; такие не могли принадлежать ни уличной девахе, ни изнеженной купеческой приданнице, ни белошвейке и ни прачке. Впрочем, и они скрывались под перчатками.

Перчатки, кстати, были очень хороши. Такие стоили недёшево.

Но всё это была шелуха. По правде говоря, единственным, что вызвало уважение Рутгера, был арбалет превосходной работы, который женщина перед началом разговора небрежно вынула из-под плаща и положила рядом с собой на скамью. Но арбалет сам по себе — всего лишь глупый механизм, который ничего не значит.

От выпивки воительница отказалась.

— Поговорим о деле, — с ходу начала она, когда Рутгер для проформы всё же заказал вина для себя и горячего молока для неё. — Ты — Рутгер. Мне передали, что тебе нужен стрелок. Так?

— Так, — он смерил её оценивающим взглядом и кивнул. — Нужен, да. Только — стрелок, а не «застрельщица».

— Сомневаешься? — она прищурилась. — Не доверяешь?

Рутгер откинулся на спинку стула.

— А с чего я должен тебе верить? Я тебя не знаю. Девица с арбалетом. Ха! — он отхлебнул вина и сально ухмыльнулся. — Может быть, в другом деле ты и хороша, но не в этом…

— Даже не мечтай, — голос арбалетчицы вдруг затвердел и полоснул как бритвенная сталь, на полуслове срезав собеседника. — Полезешь с лапами, так пообедаешь стрелой… А ужинать будешь уже на небесах. Точней, в аду. Понял?

— О, как… А уйти ты после этого отсюда сможешь? А?

— Смогу, — ехидно отозвалась та. — Я всё смогу. Меня когда-то звали Белой Стрелкой. Это имя что-то говорит тебе, или ты ещё совсем зелёный?

Рутгер промолчал. Имя говорило.

— Сколько человек? — тем временем осведомилась та.

— Один.

— С охраной?

— Без.

— Не понимаю, — арбалетчица нахмурилась. — Для чего понадобилась я? Он что, с оружием?

— Хуже. Он сам — оружие. На моих глазах он расправился с троими моими людьми: ухлопал одного, покалечил другого, а третьему и вовсе сбил кукушку. Я мог бы справиться и сам, не будь за всем этим какой-то чертовщины. Он магик или малефик. Мне, в общем-то, плевать, лишь бы заказчик заплатил. Я не из тех, кто при первых звуках ворожбы бегут за папскими легатами. Но мне нужны гарантии.

— Так, — девушка подалась вперёд и недобро прищурилась. — Так… Кто он такой?

— Аптекарь. Травщик. Не из местных. Появляется здесь наездами, в год раза три-четыре. Есть несколько мест, где его…

— Аптекарь? — перебила его та и, кажется, задумалась. — Вот как… Имени его ты случаем не знаешь?

— Нет. Никто не знает. Люди зовут его — Лис.

Перемена, произошедшая с девушкой, была разительной. Только что по-деловому сосредоточенная, она вскинулась и посмотрела на Рутгера так, что тому сделалось не по себе. На мгновение он почувствовал себя как будто под прицелом арбалета. Захолодело в затылке. Ощущение было неприятным и пугающе реальным.

— Кто заказчик? — сухо спросила она.

— Я не знаю.

— Кто заказчик?!

— Говорю тебе: не знаю! И нечего орать: он мне не представился. Если ты согласна, говори своё слово. Если нет, всё равно говори.

Воительница встала. Подобрала арбалет.

— Мне нужно кое-что узнать, — сказала она. — Кое-кого найти. Потом поговорим.

— Как мне тебя найти?

— Я сама тебя отыщу.

— Ты вот что, — Рутгер нахмурился. — Ты учти: заказчик требовал поторопиться.

— Ничего, — усмехнулась та, — если ему нужен тот, о ком я думаю, он подождёт.

Ни слова больше не сказав, и даже не попрощавшись, она повернулась и вышла вон. Никто не заступил ей дорогу, никто не попытался потрепать по заду или отпустить вдогонку сальное словцо. Странную женщину с арбалетом здесь определённо знали, и притом — не с самой лучшей стороны. Рутгер в который раз почувствовал себя чужим в этом городе, и выругался.

Молоко так и осталось нетронутым.

Равно, как и вино: хмельного Рутгер не употреблял.

…К таверне Синей сойки он безнадёжно опоздал. Ни травника, ни тех, кто, по словам мальчишки, был сегодня с ним, уже там не было. Рутгера, впрочем, это не особенно обеспокоило. Корчма была практически пуста, лишь за дальним столиком сидел над кружкой старикашка, известный всему городу под именем кузен Марсель. Никто не знал, кем он был до того, как состарился, и чей он был кузен, а просто звали так. Кузен Марсель, и всё тут. Рутгер облюбовал местечко у камина с намерением как следует согреться, и на сей раз изменил своим принципам, спросив чего-нибудь горячего. Но отдохнуть ему не довелось. Завидев посетителя, кузен Марсель долго и подслеповато моргал, пока не убедился, что это действительно Рутгер, после чего переместился к нему за стол. Рутгер не стал протестовать.

— Я што говорю-то, — зашамкал старикан, усаживаясь на соседнюю скамейку. — Шмотрю: ты или не ты. А потом шмотрю — вроде, ты.

Рутгер ничего не ответил. С четвёртой или пятой кружки старика Марселя пробивало на разговоры.

Иногда от него можно было узнать что-нибудь интересное. Девушка-служанка как раз принесла стакан глинтвейну. Рутгер пригубил горячий напиток и стал греть руки о стакан.

— Шидишь? Ну, шиди, шиди. Шегодня день какой-то штранный, — пожаловался дед. — До тебя ждещь тоже два таких шидели. Я што говорю-то: двое штало быть, ага… И вот шидит один у окошка, я шмотрю — вроде, Курт-шапожник шидит. Хотел подщешть, рашпить ш ним кружечку, потом шмотрю, — а у меня как будто шлёжи потекли: дрожит вешь, и менятыца штал. Шмотрю — не он! А глажа штарые, как шледует не вижу. Шмотрю — нет Курта! А шидит вмешто него другой, такой, жнаешь, рыжий. И што интерешно, я ведь только кружку пива пропустил вщего… Три… Ага… А он вштал, перешёл, и давай ш тем, вторым ражговоры ражговоривать. Чаша два они шепталишь — шу-шу-шу, шу-шу-шу, Гишпания, Гишпания…

— Погоди, погоди, — нахмурился Рутгер. — Не пойму никак. Какой-такой рыжий? Откуда он взялся?

— То-то и оно, што ниоткуда! — торжествующе подытожил Марсель. — Был шапожник щёрный, вроде Курта, а потом штал рыжий. Я што говорю-то: я же тоже думал, кто такие? Потом мальчишка объявилша, швечки штал гашить…

— Что-что? Свечки гасить?

— Ага. Шначала — жажигать, потом — гашить…

Разговор стал принимать интересное направление. Рутгер собирался ещё чего-то спросить, но в этот момент двери «Синей сойки» распахнулись, и таверна вдруг наполнилась вооружёнными людьми. То были испанцы, все, кроме одного — в кирасах и при оружии. Начищенные платы их доспехов запотели от тепла, как зеркала, от алебард в корчме мгновенно стало тесно. Старик Марсель надвинул шляпу на глаза, сполз на скамью и притворился спящим. Рутгер весь набычился и подобрался, но солдаты не обратили на него решительно никакого внимания. Все шестеро были взвинчены и пьяны от вина и нездорового азарта, непрерывно говорили, скалились в ухмылках и даже не сподобились присесть, лишь двое подошли к камину погреть руки. Молчание хранил только один из них; невысокий, белобрысый, он стоял посреди зала, вновь и вновь осматривался и нервически играл отточенным мавританским кинжалом, даже в тепле не снимая перчаток. Марсель и Рутгер было привлекли его внимание, но очень ненадолго, что Рутгер воспринял с огромным облегчением — ссориться с испанцами ни в коей мере не входило сейчас в его планы.

Через минуту со второго этажа, из комнат вниз спустились два монаха. Старший коротко отдал распоряжение, десятник кивнул и отсалютовал, затем нарявкал на солдат на ломаном испанском пополам с немецкими ругательствами, и маленький отряд с топотом покинул «Сойку» и исчез, как будто бы его и не было. Лишь талая вода, оставленная сапогами стражников, напоминала о визите. Мышиная физиономия служанки выглянула из-за занавески, убедилась, что все ушли, и спряталась обратно.

— Так, так, — пробормотал негромко Рутгер, — а ведь сдаётся мне, что это — те самые монахи, о которых мне рассказывали. уж не за моим ли травщиком начали охоту папские собаки?