Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 98

Последнее время я крепко увяз в загадках. Это меня тревожит. Ты уже знаешь, что Фриц — тот самый паренёк из Гаммельна, который был слепым мышонком. Я тебе об этом говорил. Так вот. Недавно я узнал, что эта девушка — тоже из них. Она не помнит этого, она была ещё маленькой, когда её родители уехали оттуда от греха подальше, поменяли ей имя и все такое. То, что они сошлись у меня, это чистейшая случайность.

Но вернёмся к Фрицу. Он стихийный маг, самоучка. Но при этом колдовать не может не должен.

Он будто травится волшебством, магия высасывает из него все силы. Тут не поможет никакой контроль. Я рассказывал тебе про ту девочку, которая не переносила пчелиных укусов, и которую прозвали кошкой? Точно так же дело обстоит и тут. Я не сразу это понял. Парень чуть не умер, пока я это сообразил. Ему нельзя колдовать ни при каких обстоятельствах! Я поэтому даже не учил его ничему, чтобы у парня не возникло соблазна. Ещё неизвестно, что бы он натворил с моих слов (ты же знаешь, что я путаю цвета). Я ничему не могу его научить потому, что не знаю, как. А чтобы очинить перо, надо сперва наточить нож.

Теперь о девочке. Тут я и вовсе бессилен. Она не может колдовать. Вернее, может, только не она. Вернее, это происходит, да, но я не понимаю, как она это делает. И она не знает и не понимает. Это может сделать только кто-то, как бы сквозь неё. Попробую объяснить попонятнее. Когда я вытаскивал Фрица обратно, и мне не хватило сил, она пришла ко мне па помощь, я вытащил нас всех через нее, она вмешалась и вытащила нас всех. Откуда она черпает Силу, я не знаю. Она — какой-то стихийный гений. Источник. Я никогда ни с чем подобным не сталкивался. Она как бы творит реальность, ей нужно только пожелать, чтоб кто-то высвободил эту Силу. Я осмелился назвать подобный феномен кукушкой (то есть, чтоб кукушка накуковала кому-то, сколько ему жить, нужно, чтобы этот кто-то сперва спросил её об этом. Правда, это ещё не значит, что она согласится ответить… Тьфу, как я всё запутал… Надеюсь, ты поймёшь).

Так вот, к чему я всё это. Где-то есть ещё один мышонок, тот, который обращал собирал всё это и замыкал на себя. Эти трое как-то колдовали только все вместе втроём. Он в этой троице навроде громоотвода. Я не помню его имени. Может быть, он умер за эти годы, а может, и нет. Я говорил тебе, я помню только, что он тоже из Гаммельна, и что он заикался. Золтан, его надо найти! Раскопай своих подвалов, у тебя большой архив. Если они сойдутся, я не знаю, что будет. Если пятилетними сорванцами они были способны на такое, то сейчас это и вовсе будут маги чрезвычайной силы. Я боюсь их каждого по отдельности, чего уж говорить обо всех вместе! Я ничего им не сказал, я так и не смог во всём этом разобраться. Мне ужасно не хватает Герты и её познаний, а сам я читаю медленно, аки нерадивый школяр, да и книги мне найти довольно трудно. Многие из них для меня так же непонятны, как если бы были написаны на арабском. А большинство трудов по магии уже сгорели на кострах, часто — вместе с авторами.

Золтан, я прошу тебя во имя нашей дружбы, — присмотри за ними. Я не хочу, чтоб им причинили вред. <К тому же, эта девушка довольно много для> Но я и не хочу, чтобы все трое таки нашли друг друга. Думаю, ты понял, что я имею ввиду.

Я далеко не так беден, как это может некоторым показаться. Да, когда-то я ушёл из города, но позаботился, чтоб моё дело не заглохло. Половина лавок фармацевтов в Лиссбурге принадлежат на самом деле мне (во всяком случае — торгуют они моими снадобьями). За пять лет я скопил достаточную сумму, чтоб не бедствовать. В ящичке деньги. Немного, но достаточно. Используй их, как сочтёшь нужным.

<Много времени> Все эти годы я вёл исследования, изучал свойства растений и трав, составлял рецепты и смеси, и записывал всё, что со мной происходило памятного, необычного и интересного. Всё это ты найдёшь в тетради, которую я также положил сюда. Сохрани её, я не хочу, чтобы её сожгли. Если будешь в Гаммельне, отдай её Карл-Хайнцу Готлибу — племяннику покойного старика Готлиба, помнишь? Ему пригодится. Ты знаешь, где он живёт.

Теперь о главном. Я чувствую, что что-то пошло не так, и даже руны мне пророчат беду. Я не боюсь смерти. Беда в другом. Мне кажется, что и с той стороны меня ждут неприятности. Не знаю, удастся ли мне из них выпутаться. Видишь ли, слишком много колдунов, магов, и просто провидцев и даже — святых инквизиция сожгла на кострах, да ещё война… Кому приносится эта жертва, мне неизвестно. Сила копится уже много лет, никто её толком не использует. Ветра больше нет, — это буря стучится в окна. Живым сопротивляться этому ещё можно, хоть и тяжело, но если кто-нибудь сейчас прихлопнет хорошего мага, и всё это хлынет в него… Я не знаю. И ещё: в этих землях хороших чародеев больше не осталось. Во всяком разе, я их не чувствую. Должно быть, я — последний, если не считать, конечно, тех мышат, но они — пока ещё никто, и ещё одного ещё одну, которая раньше им была. Ты знаешь, о ком я говорю.

На всякий случай, для внесения ясности в происходящее я наложил заклятие на этот свиток: если я ещё жив, чернила на нём будут красными. Если же меня уже нет, они почернеют, и тогда получится, что я пишу тебе всё это из могилы. Если это так, то что ж… значит, свидеться в этой жизни нам уже не судьба. Мы часто ссорились, были друзьями и были противниками, но я всегда уважал тебя, Элидор. Надеюсь, что это взаимно. В конце концов, мы оба — два не слишком глупых старых лиса, чтобы этого не понимать.

Прощай.

И если сможешь, позаботься о моих учениках»

Подписи под письмом не было. Вместо неё двумя-тремя росчерками была нарисована лисья голова. Морда была подозрительно знакомой, должно быть, травник использовал за образец рисунок на своём мече.

Чернила были чёрными.

— Идиот! Сукин сын! — в сердцах ещё раз выругался Хагг и стукнул себя кулаком по колену. — Дурак! Дурак! Самоуверенный болван! Ну почему ты не сказал мне обо всём этом раньше?! Горец полоумный! Почему ты никогда никому не доверяешь?!

Он оторвался от письма и снова огляделся.

— Но, шайтан меня возьми, — пробормотал он, — что же всё-таки здесь произошло?

В коробке оказались деньги — флорины, талеры, цехины, дукаты, испанские реалы. Не так уж много, но действительно «достаточно» — можно было купить хороший дом. Было ещё штуки три золотых слитков и семь серебряных, все стандартизированные «Королевским знаком»: серебряные — львом, золотые — головой леопарда. Помимо этого на дне коробки обнаружились два золотых кольца с довольно качественными камнями — рубином и изумрудом совершенно одинаковой старомодной огранки, мешочек с жемчугом и дюжина кружевных и тонких самородков так называемого «волосяного серебра», настолько изумительно красивых, что сами по себе могли бы служить украшением, не будь они такими колючими и хрупкими.

— Однако, каков фрукт, — Золтан поскрёб в затылке. — Столько лет водить меня за нос! Половина лавок! Хотел бы я знать, как аптекари будут делить его хозяйство, когда до них дойдёт это известие…

Он переложил в дорожные подсумки деньги и слитки, письмо и тетрадь сунул под камзол, перстни положил в карман. Затем перекусил вхолодную, не разводя огня, навьючил груз обратно на коня и ещё до темноты покинул шахты в заколдованном лесу.

Путь его лежал в ближайшую деревню. Ехал же он, разумеется, в трактир, заниматься тем, что умел делать лучше всего.

Дознавать.

В обломке зеркала отражалось круглое лицо с наполовину выбритой щекой, часть комнаты и меч в неброских серых ножнах, прислонённый к стене в изголовье кровати. Поверхность стекла была слегка искривлена, и от этого испанцу всё время казалось, что воздух в комнате плывёт, а меч шевелится. Мануэль затаил дыхание и прервал движение руки. Опустил бритву.

В комнате было до ужаса душно. Голова кружилась. Мануэль отложил бритву, подошёл к окну, откинул защёлку и толкнул фрамугу. Окно не поддалось. Он ударил сильней. Посыпалась замазка, одно стекло лопнуло, но окно, наконец, распахнулось. В комнату ворвался сырой холодный ветер, ещё не весенний, но уже не зимний, безо всякого следа мороза и снега. Мануэль подался вперёд и навалился животом на подоконник. Перед глазами мелькали круги.