Кентавр в саду - Скляр Моасир. Страница 45

Я дал ему время. Тем более работы у нас было много. Соя, наша главная надежда, была под угрозой: засуха, начавшаяся в декабре, в январе только усилилась. Река, прежде полноводная, пересохла настолько, что в некоторых местах обнажилось дно. Я решил построить запруду, чтобы удержать хотя бы те капли воды, что остались. Соседям это не понравится, сказал Пери. Да пропади они пропадом, отвечал я раздраженно.

На эту работу ушло несколько дней. В конце концов она была закончена: вода по каналу потекла прямо на плантацию сои.

– У нас получилось, Пери! – закричал я в восторге.

Он не ответил. Он смотрел на какой-то предмет, наполовину увязший в обнажившемся илистом дне. Я замолчал и сам посмотрел туда же. Потом медленно побрел в сторону реки. Я шел за своей скрипкой.

Я повесил скрипку – то, что от нее осталось – рядом с лапой Лолы. Печальный это был вечер. Сидя у себя в спальне, глядя на скрипку и львиную лапу, я начал осознавать, что, возможно, уже нашел ответ на мучившие меня вопросы. Я смотрел на эти предметы и не чувствовал боли, что удивило и даже взволновало меня. Волнение усилилось, когда около полуночи мне показалось, что я слышу шелест гигантских крыльев. Полный надежд, я бросился прочь из дому. Тучи неслись по небу, луна то скрывалась за ними, то вновь появлялась, но больше ничего не было видно.

Никакого крылатого коня (которого некоторые мистики считали чем-то вроде ангела-хранителя кентавров). Я вернулся в дом, несколько разочарованный, но и успокоенный, лег и уснул.

Спал я недолго: меня разбудил хлопок взрыва. Я вскочил и выбежал во двор. Пери тоже был на ногах.

– Это на реке! – закричал он.

Мы бросились туда и в предрассветных сумерках увидели, что плотины как не бывало: взрыв разворотил ее. Река текла по своему прежнему руслу. Соседи поработали на славу.

Пери обернулся ко мне:

– Я готов, патрон.

Готов? К чему готов? В первую секунду я не понял, о чем он. Потом вспомнил: он готов превратить меня в кентавра.

А я? Был ли я готов? Честно говоря, я и думать забыл о нашем недавнем разговоре. Стать кентавром? Я почти уже и забыл об этом. Напоминание Пери было мне неприятно, казалось, таило угрозу.

Однако надо было ответить ему. Он ждал. Внезапно как камень у меня с души свалился. Да разве Пери сумеет превратить меня в кентавра? Как бы не так. А если и сможет, то ненадолго: на сутки разве что. Так я ему и сказал: да, я готов превратиться в кентавра, но только на один день. Возможно это? Ясное дело, ответил он, вы – патрон, сеньор, вам и решать. Тут я впал в эйфорию. Кентавр на один день – чем не приключение!

На всякий случай я спросил его, хорошо ли он представляет себе кентавра (а то как бы у меня не выросли ноги на спине или на голове). Он ответил, что прекрасно знает, в чем его задача.

Как только стемнело, я, следуя его указаниям, вышел в поле и лег навзничь на землю, раскинув руки крестом. Вскоре появился и он, в набедренной повязке и весь разрисованный, как настоящий шаман. Не сказав мне ни слова, он принялся плясать вокруг меня и петь что-то монотонное.

Я смотрел на небо; черные тучи сгущались. Внезапно туземец перестал танцевать. Он подошел, кинул несколько комьев сухой земли мне на грудь, ударил меня по ногам посохом, который принес с собой.

Поднялся ветер. И тут же тяжелый ливень обрушился на нас.

– Дождь! – кричал в восторге Пери. – Дождь! Мы спасены! Заклинание подействовало!

– Твое заклинание подействовало? – я сел и задрал штанину. Кожа, разумеется. Белая кожа с редкими темными волосками. – А где же копыта, Пери?

Какие еще копыта, ответил он, главное – дождь, патрон! Дождь пошел, потому что заклинание подействовало.

Я смотрел на него, ничего не понимая.

– Вставайте, патрон! Идемте домой. Вы вымокли насквозь, еще заболеете. Ну, идемте домой.

Я поднялся на ноги, расстроенный и растерянный. И в этот миг сквозь бившие в лицо струи смутно различил несущуюся к нам галопом фигуру. Сердце мое забилось быстрее:

– Гляди, Пери! Гляди!

Кентавр? Я сам, Гедали-кентавр, мчусь навстречу двуногому Гедали?

Нет, это был всадник. Вернее, всадница. Это была Тита! Она остановила коня в двух шагах от нас, спешилась и бросилась ко мне. Мы стояли и плакали, обнявшись. Идем домой, сказал я. Посадил ее в седло, сел сам. Пери изумленно смотрел на нас, ничего не понимая.

– Вскакивай к нам, Пери! – смеясь, я пытался перекричать усиливающийся ливень. Он не заставил себя упрашивать: вскарабкался ловко, как обезьяна, на круп коня. И мы двинулись к дому.

Я внес Титу в дом на руках, уложил ее в постель. Она смотрела на меня и улыбалась. Я раздел ее. Лег рядом. Я целовал ей губы, грудь, живот, бедра, ступни. Как же я соскучился по этому телу. Ах, лоно Авраамово, как же я соскучился.

Это были наши лучшие дни? Да. Почти наверняка. Нам было так же хорошо, как тогда, когда мы носились галопом по полям поместья.

Мы бродили по плантациям, где после недавних дождей вовсю наливалась соя.

Тита, как ни странно, говорила гораздо больше, чем я. Рассказывала о тех днях, что последовали за моим отъездом. Она заперлась в комнате, не хотела видеть никого, даже детей. Женщины – Бела, Таня, Беатрис, Фернан-да – стучались к ней, умоляли впустить их. Она не отвечала. И не прикасалась к еде, которую оставляли у двери.

– Но, если честно, – сказала она, глядя мне прямо в глаза, – я не только из-за тебя оказалась в этой яме. Были и другие причины. Ты знаешь. Мне стало все понятно, когда я проходила психотерапию.

(Неужели она действительно любила кентавра? Да. И что в этом странного? Разве не влюбляются женщины, говорил я себе, в актеров из телесериалов, в подростков, которых случайно видят на улице?)

Вначале разлука со мной ее нисколько не волновала: сбежал из дому? Ну и пошел к чертовой матери! Но скоро она заметила, что ей меня не хватает; она тоже металась в постели и не могла заснуть, она тоже шептала в полусне мое имя. И вдруг как-то вечером – телефонный звонок: Мина рассказала ей, что я на нашей старой фазенде в Куатру-Ирманс.

Я вылетела первым же рейсом в Порту-Алегри, а потом автобусом до Куатру-Ирманс… Но ни один таксист не соглашался везти меня сюда: обрушился какой-то мостик на дороге. Пришлось взять напрокат лошадь. К счастью, скакать я еще не разучилась, – добавила она и мы оба рассмеялись.

Мы много ходили, разговаривали, смеялись без причины. Иногда умолкали, но ненадолго: тут же снова начинали говорить, оба одновременно – нам столько надо было сказать друг другу. Издали за нами наблюдал Пери. Тита очаровала его – это было заметно. Красивая у вас жена, патрон, говорил он с явным презрением ко мне и чуть ли не со злостью. Около дома я находил фигурки, вырезанные из сердцевины кукурузного початка, проткнутые гвоздями: это он насылал на меня порчу. Индеец, похоже, на меня глаз положил, говорила Тита, смеясь.

К концу той недели приехали наши сыновья. И мои родители, и сестры с семьями. Вот мы и собрались все вместе, расчувствовавшись, повторял отец, там же, где начинали. Мы отметили встречу грандиозным пиршеством. Оказалось, что Пери прекрасно умеет жарить мясо, особенно с помощью мальчишек, которые не отходили от него ни на шаг, очарованные историями, которые он не уставал рассказывать.

С отцом мы совершали длительные прогулки по фазенде. Деревья, камни – все пробуждало в нем воспоминания: здесь я как-то убил змею… Здесь любили играть Дебора и Мина… Он был в восторге от сои: в мое время такого не было, говорят, на ней можно здорово заработать. Под конец он вздыхал: видел бы барон твою плантацию – вот был бы доволен. Обо мне мы не говорили, он не спрашивал о том, как я себя чувствую: наверняка боялся, что я опять заведу речь о копытах, о том, как я скакал по полям.

Дожди прошли, и стояли ясные солнечные дни. Праздничные дни. Мы устраивали пикники в полях, проводили игры и турниры, ходили вместе на реку купаться. Мать, казалось, помолодела; даже не припомню ее такой веселой. Сокрушалась она только из-за того, что с нами не было Бернарду: он наверняка бродяжничал бог знает где. Может, еще появится, говорила Мина.