Владимир - Скляренко Семен Дмитриевич. Страница 16

Против римской короны в Болгарии прозвучал один только голос патриарха Дамиана. Проклятый константинопольским патриархом, он после доростольской битвы бежит в Западную Болгарию, к Шишманам, и вместе с ними переезжает из столицы в столицу. Но это очень робкий голос: патриарх Дамиан доживает уже последние дни на свете.

Впрочем, корона так и не понадобилась Давиду Шишману: если папа римский действует крестом, то Византия действует мечом. Под городом Сера ромеи убивают в бою Давида; Моисей падает мертвым, убитый ромеями из-за угла, — в Западной Болгарии остаются два сына старого Шишмана: Самуил, который сидит в Водене, да еще Аарон, что правит в Средеце. [60]

Кесаревича Романа привели к комиту Самуилу босого, потому что он разбил свои башмаки в дальней дороге, с непокрытой головой, в черной от пыли сорочке и таких же ноговицах.

— Что это? Кого ты привез, воевода Петр? — обратился Самуил к бородатому воину, сопровождавшему Романа.

— Охраняя склоны Родопов, мы увидели отряд, ехавший со стороны Адрианополя по клисурам, долго следили за ним и окружили. Во главе этого отряда, оказалось, ехал прежний кесарь Болгарии Борис. Он поднял против нас меч, и мы его убили.

— Ты поступил справедливо, воевода Петр, дружина моя и все болгары давно решили убить Бориса, если он посмеет переступить границы Болгарии. Греческий кесарь нам не нужен. Хватит! Но это кто?

— Брат Бориса — Роман, — ответил воевода Петр. — Они ехали вместе.

— Ха-ха-ха! — засмеялся Самуил. — Выходит, ромеи посылают сюда двух кесарей вместе?

— Нет! — подал вдруг голос Роман, стоявший до сих пор молча, присматриваясь к молодому Шишману, о котором он слыхал когда-то еще здесь, в Болгарии, а позже и в Константинополе.

— Нет? — рассмеялся Самуил. — Хорошо, ты сейчас сам мне все расскажешь. Ступай, Петр, — обратился он к воеводе, — ты, должно быть, очень устал?

— Да, комит, дорога была дальняя. Мои воины стоят у дверей.

— Добро!

И воевода Петр вышел. Самуил поднялся с кресла, подошел к окну, за которым виднелись горы, долины.

— Как же ты, кесаревич Роман, очутился здесь? — обернувшись к Роману, спросил Самуил.

Роман решил говорить правду. А впрочем, что ему было скрывать?

— Недавно проэдр Василий велел Борису ехать в Болгарию и начинать восстание против тебя, а мне сопровождать брата…

— Значит, Византия послала Бориса в Болгарию как кесаря?

— Проэдр Василий назвал его кесарем и обещал возвратить корону, как только он дойдет до Преславы.

— Хитро поступает Византия, — засмеялся Самуил. — Как всегда, загребает жар чужими руками. А ты? Зачем ты ехал с Борисом? Что же, ты тоже хотел стать кесарем?

Роман закрыл глаза, сжал губы, на лице его отразилось невероятное страдание.

— Я кесарем? — прозвучало в палате. — Послушай, комит Самуил, ты шутишь, ты ведь знаешь — я никогда в жизни не смогу и не захочу быть кесарем Болгарии.

— Нет, я не шучу, я не знаю, зачем ты ехал с братом. Мне казалось, что, если погибнет кесарь, корону надевает его брат.

Роман закричал:

— Я говорю правду, как перед Богом. Я не хотел и не хочу быть кесарем Болгарии, потому что я не человек: Иоанн Цимисхий отнял у меня все, все…

— О чем ты говоришь?

Роман взглянул на Самуила глазами, в которых были пустота, безнадежность.

— Он оскопил меня, — сказал Роман, охватив голову руками. Комит [61] Самуил следил за Романом, который стоял перед ним раздавленный, уничтоженный — получеловек.

— Роман! — громко окликнул он его.

Тот поднял голову, и Самуил увидел на его глазах слезы.

— Послушай, Роман! — обратился к нему он. — А мне ты будешь служить?

Роман вздрогнул. Неужели и этот комитопул не считает его человеком, неужели он хочет сделать его, сына кесаря, своим рабом?

— Служить тебе? Не знаю, комит Самуил, как бы я мог служить тебе?

— Ты меня, должно быть, не понял, а может быть, я не так выразился, Роман, — сказал Самуил. — Хочешь ли ты вместе со мной служить болгарам?

— Болгарам? — сразу же выпрямился Роман. — Согласен.

— Ты и будешь им служить… Я назначаю тебя главным начальником своего войска, которое стоит в Скопле на Вардаре.

— Спасибо, комит, за честь и доверие, — тихо произнес Роман. — Я согласен служить тебе и болгарам. Верь мне, все сделаю, чтобы отомстить ромеям.

2

Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, которые уцелели после боя на Хортице, князь Ярополк сам отнес отцовское оружие на Гору, велел повесить на стену в Золотой палате. Там оно и висело на свежих колышках из граба — рядом со шлемами и топорами первых князей киевских Кия и Щека, [62] рядом со щитом Олега, с помятыми и пробитыми доспехами князя Игоря.

Меч и щит князя Святослава! Приняв их из рук воинов, князь Ярополк дал клятву беречь мир и покой на родной земле, бороться с врагами, не щадить ни сил своих, ни жизни!

Однако, давая эту клятву, и позднее, когда меч и щит уже висели в Золотой палате, князь Ярополк думал свою, иную думу.

Это началось давно, наверное, еще с детских лет, когда после смерти матери Предславы его взяла в свой терем и воспитывала княгиня Ольга.

Ярополк рос в роскоши, богатстве, бабка-княгиня окружила его заботой и любовью; сама христианка, она тайком от отца окрестила внука, а чтобы научить молодого князя владеть оружием, назначила ему вуя — воеводу Блюда.

Князь Святослав, вероятно, не сделал бы Блюда вуем Ярополка. Блюд служил в его дружине, ходил с князем на хазар, но не проявил в походе ни сметливости, ни отваги, а, наоборот, всегда оставался в тени; из-под Саркела [63] Святослав отослал Блюда в Киев, назначил воеводой Горы.

А Блюду только этого и надо было: как воевода Горы, он построил там свой терем, как тайный христианин, был вхож к княгине Ольге. Хитрый и изворотливый, он вошел к ней в доверие, стал вуем Ярополка.

Князь Святослав позже узнал об этом, но не стал перечить матери: владеть оружием мог научить княжича Ярополка не только воевода, но и каждый гридень. Ведь вуем своего любимого сына Владимира он поставил не кого-нибудь, а дружинника Добрыню…

Придет время, думал он, и каждый из его сыновей — будь то Ярополк, Олег или Владимир, — став князем, должен будет сам показать свои способности, силу. Князь Святослав надеялся на всех троих своих сыновей; отправляясь на последнюю брань с ромеями, он посадил на стол в Киеве Ярополка, в земле Древлянской — Олега, а Владимира послал в Новгород.

Но Святослав поступил так не по своей воле. Владимир был его первым, старшим сыном и по закону и обычаю должен был сесть на стол в Киеве, но Ярополк и Олег были детьми княжны Предславы, а Владимир сыном рабыни, не Святослав, а Гора не пожелала иметь князем Владимира. Потому-то скрепив сердце и послал он его в далекий Новгород, Киев же отдал Ярополку.

Разумеется, не бабка Ольга и не вуй [64] Блюд вложили душу в княжича Ярополка. Высокий и стройный, светлый лицом, с темными волосами, тонкими бровями, слегка заостренным носом, осторожный в слове, сдержанный, рассудительный, очень хорош собой был княжич Ярополк.

Но, как это порой бывает, душа у него была хищная, ненависть и жажда мести всегда непреодолимо жгли его сердце. Ярополк не останавливался ни перед чем, не брезговал лицемерием и ложью.

Когда Святослав воевал в Болгарии и на Дунае, каждый из сыновей сидел и правил своей землей; но отец был жив, он правил Русью, его слушались, ему подчинялись сыновья, в том числе и Ярополк.

Когда же до Киева дошла весть, что князь Святослав погиб на порогах, Олег и Владимир несколько раз посылали друг к другу гонцов. Правды не утаишь, обоим им были не по душе заносчивый, гордый, хитрый Ярополк и вся киевская Гора, стремившаяся побольше захватить себе, покорить Древлянскую землю и Новгород.