Катастрофа - Скобелев Эдуард Мартинович. Страница 72
Макилви кусал губы.
— Множество заезжих типов с нефотогеничным прошлым. Обилие новых людей, новых контор, и всюду — сговор… Ты знаком с Оренгой?.. За хорошие денежки он приобрел в Европе рукопись, опубликовал ее в США как свое «исследование». Собачий кулич, но местные газеты называют Оренгу «крупнейшим ученым Южного полушария». Кому-то понадобилось скомпрометировать общину, полностью стереть лицо меланезийцам. И этот недоносок — чужими, разумеется, руками — стряпает сейчас нужное «исследование»… Он и Атанга, оба они пытают людей… Тебя замутит, если я расскажу, что проделывают эти ублюдки… И ты говоришь о прогрессе, демократии, торжестве разума!.. Уж на что свинья Такибае, но Атанга переплюнул и его. Такибае при всех мочился на пол. Атанга упростил и этот признак гениальности… Гнилое общество — вонючие развлечения… Если бы люди знали, что за твари ими управляют! Если бы еще знали, кто управляет управляющими!.. Поверь, выиграет система, которая на всех уровнях управления сможет поставить наиболее способных и наиболее честных. Бьюсь об заклад, нам это не удастся…
Он был прав. Но он знал отлично, как и я, что взрыв откровения — та же болтовня, никаких реальных действий не последует, и он, Макилви, будет по-прежнему исправно и усердно служить тем, кого ненавидит. По логике вещей вслед за откровением должна была последовать дымовая завеса. Я чуть не расхохотался, увидев, сколь заурядный маневр проделал Макилви…
— Чем мельче человек, тем крупнее памятник он себе заказывает!.. Но я честен, я лоялен, я взял на себя обязанности и буду исполнять их…
«Весь прогресс свелся к тому, чтобы непрерывно увеличивать дистанцию от слова до дела. И сейчас они существуют уже сами по себе — слово и дело. Это даже признак хорошего тона — говорить на тему, требующую не слов, а действий… И если человек в прошлом все же стремился получить какую-либо положительную роль, теперь он удовлетворяется, играя ее в воображении… Процветание болтовни — следствие чудовищной бюрократизации жизни…»
Шум усилился. Что-то произошло. Закричала женщина. В зале появились полицейские. С каменным зловещим лицом прошагал Сэлмон…
Все повторяли потрясающую весть — убит полковник Атанга…
После неудавшейся речи адмирала Такибае Атанга собрал представителей прессы в отдельном зале — чтобы разъяснить им их задачи. Но оказалось, что двое ретивых корреспондентов успели уже улизнуть в город. Рассвирепевший полковник ринулся в Куале, где толпы обывателей, заполнившие парк Вачача, пьяным весельем отмечали очередную годовщину свободного президенства. Небо было дымным от фейерверков, оркестрики наяривали танцевальные ритмы, спиртные напитки продавались с десятипроцентной скидкой. Городские власти показывали бесплатно голливудский фильм о ковбоях, используя вместо экрана выбеленную стену общественной уборной. Здесь-то и появились ретивые корреспонденты. Подкрепившись двойной порцией виски, они пустили новость прямо на улицу — о том, что правительство готово допустить оппозицию. Возможно, они сделали это умышленно, зная, что звезда адмирала Такибае меркнет и его заявление, если не попадет на газетную полосу, не повлияет на позицию преемника. Не исключено, однако, что они сообщили новость, потому что в ней блистала надежда на перемену тиранического строя. Как бы там ни было, обыватели пришли в восторг. Сообщение тотчас обросло домыслами и предположениями. Возник импровизированный митинг. В это самое время в парк нагрянул Атанга. Сопровождаемый полицейскими чинами, он с бранью протиснулся сквозь толпу и стянул со скамейки полупьяного грузчика-меланезийца, который как раз говорил о том, что правительство должно отказаться от реконструкции порта, чтобы не лишить работы грузчиков…
— Прочь, свинья, — заорал Атанга, взбираясь на скамейку. — Эй, вы! Я полковник Атанга! Тут распространяют гнусные слухи о том, что правительство согласно допустить оппозицию и якобы дать ей несколько портфелей в государственном совете… Это крокодилий кал! Никакого спуску оппозиции! Сегодня мы позволим им выражать свое мнение, завтра они введут повсюду систему коммунистического террора! Место оппозиционеров — в тюрьмах!..
Пухнули подряд два коротких выстрела. Это Верлядски, стоявший в толпе, неожиданно посчитал себя лично оскорбленным и решил наказать злодея, рассеявшего надежды. Тотчас в смятении люди с криком прочь побежали. В темноте было бы легко ускользнуть и экспансивному поляку, но он остался на месте. Прежде чем его сбили с ног, он выкрикнул: «Смерть тирану!»
Атанга скончался от полученных ран на месте. За минуту до смерти он еще скрипел зубами и матерился, грозя срыть остров до основания…
Макилви протяжно свистнул:
— Это меняет дело, старик! Хотел бы я сейчас увидеть морду посла, поставившего на паяца!.. Ах, Верлядски, Верлядски, ты перепутал весь пасьянс!
Я был ошеломлен. Я вообразить не мог, что этот рафинированный бездельник решится на политическое убийство.
— Может, Верлядски выполнял чью-то волю? — спросил я Макилви. Он пробовал танцевать румбу, которую как раз играл оркестр.
Макилви хлопнул меня по плечу и подмигнул.
— В таком случае ты просто молодец!
— А если нет?
— А если нет, скоро всех нас повышвыривают отсюда, как шкодливых котов. Национальное и социальное самосознание — штука опаснее холеры!..
Он повернулся и, прищелкивая пальцами, пошел прочь. «Интересно, — подумал я, глядя на людей, по-прежнему объедающих столы, — кто из них опечален, кто рад?..» Ни одна физиономия, однако, не позволяла сделать определенного вывода. По-моему, всем было безразлично, кто будет командовать, каждого интересовал вопрос, сохранит ли он лично свои позиции. А потом мне пришло в голову другое: люди прячут чувства, потому что не знают будущего лидера; есть ли смысл радоваться или печалиться, пока не известен новый преемник адмирала Такибае?..
Неожиданно я увидел Луийю.
— Я вас давно разыскиваю, — шепнула она, увлекая меня в комнату отдыха, почти пустую, где стояли мягкие кожаные кресла. Широкие окна во двор были раскрыты. Я почувствовал теплую сырость: на улице шел дождь.