Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 88

— Юрий Петрович, проводите меня.

Они спустились во двор к маленькому юркому «фольксвагену».

— Юрий Петрович, помните, я говорил вам, что за мной услуга.

— Помню… Но…

— Вот этого не надо. Мир деловых людей держится на слове. Вот. — Таинственный человек протянул Ельцову квадратик бумаги.

— Что это?

— Фамилия, адрес, кличка человека, убившего вашего дядю. Можете отдать ее сыщикам, можете сами разобраться. Решать вам.

Сергей Сергеевич сел в машину. Серебристый «жучок» ушел задним ходом под арку.

Три оперативные машины остановились у дачи Шорина. Агент, работавший сторожем, раскрыл ворота. Михеев вылез из «Волги». Вдохнул осенний воздух, настоянный на пряной листве, и скомандовал:

— Начали.

Утром он приехал к главному «Литературки». И рассказал ему, за что зверски избили его обозревателя. Главный чуть сигару изо рта не выронил, вызвал ответственного секретаря.

— Статью Андрея в номер.

— Придется переверстывать.

— Ставьте, я сам напишу врез.

…А в доме зажегся свет, и Михеев, поднявшись по ступенькам крыльца, вошел в дачу. На первом этаже, в огромной столовой, увешанной батальными полотнами советских мастеров, сидел человек в синем тренировочном костюме с надписью «СССР» на груди.

— Это и есть арестованный Шорин, товарищ генерал, — доложил подполковник Ковалев.

Михеев подошел к столу, тяжело посмотрел на арестованного.

— Ты мне, мразь, за Вайнбурга и Ельцова ответишь, за всю масть.

— Ты докажи, генерал, — усмехнулся Шорин, — потом пугай.

— Ничего, в Лефортово по-другому поговорим. Продолжайте. А я поехал.

Ушли гости. Женщины мыли посуду. Ельцов принял душ, выпил кофе с лимоном, чтобы отбить запах водки.

Зазвонил телефон.

— Да.

— Это ты, Юра? — услышал он голос Махаона.

— Я, Миша.

— Я на кладбище приехал после всех, цветы положил. Юрик, сука буду, опять на зону откинусь, а эту падлу найду и кончу.

— Я его нашел, Миша.

— Приезжай.

Ельцов вышел в прихожую, взял кожаное пальто.

— Ты куда? — выскочил из кухни Игорь Анохин.

— Надо, дружище.

— Нашел?

— Да.

— Я с тобой.

— Нет. Это только мое дело. Ты баб увези, хочу вернуться в пустую квартиру.

Анохин посмотрел на него пристально и сказал:

— Сделаю.

Машину они оставили на углу Кривоколенного и Потаповского. Матрос жил в старом доходном доме в двухкомнатной квартире, один. Все это было отмечено в записке.

Когда подошли к дому, Махаон сказал:

— Я эту падлу знаю. Он беспредельщик, у него нож — продолжение руки.

— Обрубим, — зло сказал Ельцов.

— Мочить будем?

— Нет, выбьем, кто вывел его на дядьку, а потом в МУР сдадим, там его ребята и кончат в камере.

— Тебе решать. Но отдавать его ментам мне западло.

— Я сам его сдам, Миша, сам.

На дверях вместо выбитого стекла красовался кусок фанеры. На нем висели два объявления. Первое: «Лифт не работает до 15 ноября с.г.» Второе: «Идет ремонт перил. Жильцы и гости не должны облокачиваться на них во избежание несчастных случаев».

— Ну что ж, — Махаон присвистнул, — переть нам на седьмой этаж пехом, не касаясь перил.

— Спасибо хоть предупредили, — зло буркнул Ельцов, — а то я обратно по перилам съехать собирался.

На лестнице было темно. Старинные, еще из прошлой жизни, когда этот дом именовался доходным, плафоны горели через один. Свет их был размытый и желтый. Поднимались медленно. Экономили силы. На площадке последнего этажа перед квартирой Матроса остановились отдышаться. За дверью бушевала музыка. Хриплый голос Аркаши Северного был слышен на лестнице.

— А если он не один? — прислушался Ельцов.

— Значит, будем глушить всех, — спокойно ответил Махаон.

Он достал отмычку, покопался в замке, и дверь открылась.

вырвался на свободу хриплый голос Северного.

В коридоре отвратительно пахло табачным перегаром и немытой посудой. В освещенной комнате бушевал популярный ресторанный певец.

Они тихо подошли и увидели стол, початые бутылки, нарезанную селедку и искромсанную колбасу.

Спиной к ним на стуле сидел человек и дирижировал рукой с поднятым стаканом в такт изумительной истории о сознательном бандите. Ельцов шагнул в комнату и опрокинул человека вместе со стулом. Полетел со звоном стакан, Махаон четко, ногой засадил падающему в подбородок. Тот отключился.

Они подняли его, усадили на стул, связали руки за спинкой.

— Вот он, — ощерился Махаон, — Витька Матрос, беспредельщик камерный.

— Я его знаю, — Ельцов поднял за подбородок голову Матроса, — это он тогда в шашлычной о стол головой бился.

Махаон пошел на кухню, принес чайник и выплеснул воду в морду Витьке. Тот засопел, заерзал и открыл глаза.

— Узнаешь меня, гнида? — Ельцов наклонился к Матросу.

Тот замотал головой, замычал. Постепенно глаза его стали осмысленными.

— А, — скривился он, — это ты, фраерок. Опять на кичу захотел? — Матрос улыбнулся стальными фиксами. — Да ты знаешь, парчушка, что до крытки не доедешь, тебя за меня братва на ножи поставит.

Ельцов стеганул ему по лицу. Из носа Матроса потекла кровь.

— Слушай меня внимательно, сука. Ты мне скажешь, кто навел тебя на полковника Ельцова. Скажешь — будешь жить.

— Я твою маму, фраер, — сплюнул кровь Матрос.

Он сидел в одной майке, руки и грудь были покрыты синью татуировок, в прищуренных глазах — огоньки ненависти, ощеренные металлические фиксы.

Сколько таких встречал в тюрьме, на этапе, на зоне Юра Боксер. Сколько бил эти отвратные рожи. Сколько ночей не спал, ожидая, когда они придут с заточками.

— Значит, не скажешь?

— Пошел…

И вдруг из открытой форточки запахло не московской осенью. Липкий, жарко-влажный ночной африканский ветер ворвался в комнату. И не стало ни бывшего зека, ни журналиста и тренера Ельцова. Наемник стоял в этой затхлой квартире. Наемник жестокий и сильный.

— Свяжи ему ноги, — рявкнул Ельцов, подошел к телевизору и вырвал электрошнур. Взял нож, зачистил концы. Подошел к Матросу, вынул из его брюк ремень, спустил штаны и трусы. Взял грязное полотенце засунул ему в рот. Матрос замычал, затряс головой.

Ельцов надел ремень ему на голое тело, обмотал оголенный провод вокруг члена, второй засунул за ремень на животе. Подтащил стул ближе к розетке.

— Сейчас я тебя поджарю, падло.

Он сунул штепсель в розетку. Матрос забился, замычал. Ельцов выдернул штепсель, вынул кляп.

— Будешь говорить?

— Буду!

— Кто?!

— Умный. Сашка Шорин. Я хотел чуть подрезать, а тот руку мою прихватил, спотыкнулся и сам на нож сел.

— Это ты в МУРе расскажешь. Там ребята любят послушать, как убивают их начальников. Развяжи его.

Махаон разрезал веревки. Он выполнял команды Ельцова, но смотрел на него со странным изумлением.

— Одевайся! — Ельцов бросил Матросу пиджак.

— Куда, куда ты меня? А? Если глушить… Не надо… Я деньги отдам… Я не хотел его мочить… Он сам на нож…

— Закрой хайло! — рявкнул Ельцов.

— Закрою…Закрою… Ты скажи куда…?

— В МУР.

Витька Матрос одевался, делая вид, что напуган очень. Приговаривал что-то, всхлипывал. Фраерка-то он узнал сразу, а вот второго где-то видел, а кто — определить не мог. Да какая разница, сейчас его поведут, он курточку-то наденет. А там в футлярчике к подкладке пришита заточка-подружка. Ею он фраеров и кончит. А то надумали — в МУР. Лаве у него хватит, свалит из Москвы, отлежится, а там посмотрим.

Они вышли в прихожую.

— Одевайся, — сказал Ельцов.

Вот она курточка. Застегивать не надо. Ладонь сама рукоятку нашла. Теперь держитесь фраера.

Первым Бородатый вышел. Матрос за ним. Сзади, как вертухай, фраерок. Он дверь закрыл.