Месть - Скотт Джастин. Страница 9

В конце концов Харден согласился отправиться с ней во врачебный обход. Они проехали на север до автомобильного парома через реку Фоуэй в нескольких милях выше гавани, затем узкой дорогой, с обеих сторон которой тянулся непрерывный ряд изгородей, добрались до уединенной фермы. Харден остался ждать в «ровере-2000», вдыхая через опущенные окна ароматы ранней весны. Они останавливались еще у нескольких домов, но Харден каждый раз отказывался заходить внутрь. Доктор Аканке не настаивала.

Фермы были чистыми и опрятными, но высокие изгороди, протянувшиеся вдоль узких дорог, вызывали у Хардена чувство клаустрофобии. Машина преодолела подъем, и внезапно перед ними возникло море, сверкающее под полуденным солнцем, как осколки зеркала. Ажарату съехала с дороги на край утеса и вышла из машины. Харден последовал за ней, и они пошли пешком по протоптанной в земле тропинке, вьющейся вдоль кромки утеса.

— Овцы? — спросил Харден.

— Туристы, — ответила она, достав пачку сигарет.

Харден смотрел на воду и думал о том, что Кэролайн лежит сейчас на холодном песчаном дне океана или плавает в своем спасательном жилете, а ее мертвое тело стало добычей для птиц. Он постарался отогнать от себя эти мысли.

— Что с вами? — спросила его Аканке.

— Я вспомнил о жене.

— Я уверена, что она умерла легко и без мучений. Вы спаслись просто чудом.

«Почему именно я? — подумал Харден. — Что чувствовала Кэролайн? Как представить себе эту боль и ужас?»

Некоторое время они шли молча.

Доктор Аканке прервала его мысли, заметив:

— Какая прекрасная страна!

— Откуда вы родом? — поинтересовался Харден.

— Из Нигерии.

Это было первое слово, произнесенное ею не по-английски. В ее устах название страны прозвучало гордой музыкой.

— У вас произношение коренной англичанки.

— Я приехала в Англию еще ребенком.

— Вам никогда не хотелось вернуться в Нигерию?

— Через месяц я уезжаю в Лагос, — ответила она и, прикрыв глаза от солнца своими темнокожими изящными руками, взглянула на море. — Ваша жена тоже была врачом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказал ее отец.

Вернувшись с первой длинной одиночной прогулки, Харден вошел в приемную госпиталя. При его появлении какая-то женщина средних лет в простом платье вскочила на ноги с возгласом облегчения, но ее лицо тут же поникло.

— Чем могу служить? — вежливо спросил Харден. За закрытой дверью раздался мокрый, булькающий кашель.

Женщина покачала головой, кусая губы.

— Я приняла вас за своего сына. Он должен приехать из Плимута.

Ее голос прервался, и она опустилась в кресло.

Харден опустился рядом с ней на колени.

— Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

Снова раздался кашель. Женщина подняла голову, прислушиваясь к приступу, который никак не кончался, перейдя в душераздирающие хрипы. Когда кашель наконец прекратился, ее напряженное тело облегченно расслабилось.

— Это мой муж. У него рак горла. Еще два дня назад он был здоров, — сказала женщина удивленным тоном, — а доктор говорит, что к ночи он умрет... Наш мальчик должен приехать из Плимута...

Харден кивнул. Доктор Аканке вчера упоминала про этого больного.

— Сперва я не хотела ему звонить, потому что у него как раз экзамены, но скоро все кончится. — Она выглядела измученной, ее круглое лицо было белым, как штукатурка. Приступ кашля за стеной начался снова. — Наверно, он очень страдает. Я хочу, чтобы он умер поскорее.

— Я понимаю, — сказал Харден, взяв женщину за руку.

— В этом нет ничего плохого.

— Конечно, нет.

Внезапно он заплакал, изливая на груди незнакомой женщины свое горе. Так их застал сын женщины, студент университета. Он поблагодарил за сочувствие.

Приятная майская погода, которой Харден наслаждался в Корнуолле, в Лондоне сменилась холодными весенними дождями, и после целого дня бесцельного хождения из Британского Адмиралтейства в американское посольство холодная ярость вытеснила из него последние остатки депрессии.

Насытившись по горло своими хождениями, он позвонил Биллу Клайну в Нью-Йорк. Клайн, будучи не в состоянии убедить Хардена в тщетности юридических процедур, связался со своими друзьями в Вашингтоне. На следующий день кто-то, обладавший в американском посольстве влиянием, решил, что Питер Харден заслуживает личного внимания поверенного в делах. Его звали Джон Кейв. Это был скучный молодой человек, носивший галстук «Линкс-клуба» и занимавший внушительный кабинет с окнами, выходящими в сад.

— Полагаю, — начал Харден, — вы должны знать, что я намереваюсь подать в суд на капитана корабля, потопившего мою яхту. Я выяснил, что его зовут Седрик Огилви и, судя по всему, он английский гражданин. Я хочу, чтобы меня представили какому-нибудь чину из Адмиралтейства, который обладает полномочиями, чтобы начать расследование.

— "Левиафан" зарегистрирован в Либерии, — возразил Кейв. — Подставной флаг.

— Меня не интересует, кто владельцы корабля. Меня интересует капитан.

— Как там Джон? — поинтересовался служащий Адмиралтейства, к которому Кейв направил Хардена.

— Я только что от Него, — ответил Харден. Его терпение истощалось. С утра болело колено, и в чересчур душном кабинете его лихорадило. Он ослабил галстук и расстегнул белый воротничок.

— Доктор Харден, я обсуждал ваше дело с теми людьми, с которыми вы вчера встречались, и полагаю, что все факты мне известны. К несчастью, сэр, мы ничего не можем для вас сделать. Если бы вы были не единственным свидетелем происшествия и если бы это был очевидный случай должностного преступления, то мы могли бы арестовать судно, но, насколько нам известно, ни одно из этих условий не выполняется. Простое слушание в суде было бы бесполезно, так как у нас нет полномочий подвергать судебному преследованию либерийский корабль.

— Но капитан — англичанин, — упрямо ответил Харден. Его волосы упали на лоб, и он откинул их назад. Ему давно нужно было подстричься, он чувствовал себя чересчур лохматым в этих аккуратных кабинетах. Его сердце защемило при мысли о том, что Кэролайн всегда стригла ему волосы. Он не ходил в парикмахерскую десять лет.