Гордая бедная княжна - Картленд Барбара. Страница 29

– Это приятно слышать.

В тот вечер после ужина, когда они прошли в салон, герцог сказал:

– Это наш последний вечер на яхте, и мне будет не хватать наших спокойных вечеров, проведенных вместе. Я был рад, что рядом не было гостей и мы оставались одни.

– Я тоже была… рада.

Видимо, она решила, что следовало бы сдержаннее выразить эмоции, и слегка покраснела.

Немного выждав она сказала:

– Вы хотите поговорить со мной… о будущем?

– Я не вижу в этом необходимости. Вы вольны отменить ваш долг, поскольку мне не придется уже платить за операцию для вашего отца.

– Я все равно… в долгу перед вами за то, что вы сделали для него и для меня… до настоящего времени, – сказала Милица тихим голосом, – и если я вам… не нужна… я боюсь, что должна буду… занять немного денег у вас для того, чтобы жить, пока я… не смогу… найти работу.

– Тогда наше соглашение остается в силе.

Они посмотрели друг другу в глаза.

Смущаясь, она пересилила себя и отвернулась, будто старалась избежать возникшей между ними некой таинственной тяги.

– Я… думаю, мне пора… пора спать.

– Хорошая мысль, – согласился герцог, – и не утомляйте себя полночным чтением.

– Откуда вы об этом знаете?

– Просто я заметил, сколько книг было взято с полок и с какой феноменальной быстротой возвращено на место.

– Мне так хочется знать, о чем спрашивать вас, и выслушивать ваши разъяснения обо всем, иначе как мне учиться?

– Ну что ж, – сказал с улыбкой герцог, – вы поступаете правильно, но сегодня не надо этого делать, Милица. Завтра у нас дел невпроворот, поэтому это – приказ!

Он знал, что пробудил в ней любопытство, хотя она не стала ни о чем спрашивать.

Она грациозно удалилась, но так, что вновь напомнила ему маленького дикого зверька, который никак не может свыкнуться с условиями неволи.

Они причалили в гавани Монте-Карло задолго до того, как просыпаются любители развлечений, и, может быть, даже раньше, чем последние игроки покидают казино.

Герцога ждал автомобиль, чтобы отвезти из города в горы, где находилась его вилла.

Внушительных размеров и просторная, она была построена отцом герцога в последние годы его жизни, когда врачи рекомендовали ему более теплый климат.

Покойный герцог затратил много времени и средств на то, чтобы разбить великолепный сад, который стал бы достопримечательностью княжества. Когда Милица вышла из автомобиля, она не смогла сдержать восторженного возгласа.

Красочные цветы и стройные кипарисы причудливо гармонировали, за ними простирался широкий захватывающий дух морской окоем.

– Как здесь прекрасно! – воскликнула она. – Почему вы не сказали мне? Я и вообразить не могла, что вы владелец такого волшебного уголка земли.

– В ваших словах слышится скрытое оскорбление, – сухо ответил герцог.

Она с некоторой робостью взглянула на него, решив, что он обиделся. Но поскольку он улыбался, она сказала:

– Просто я думала, что у вас более… обычные… вкусы.

– Вы хотите сказать, – ответил герцог, – что я – англичанин, а следовательно, лишен воображения и не способен ценить красоту так, как вы?

– Ничего подобного! – запротестовала она.

Несмотря на вежливое отнекивание, герцог знал, что княжна сказала то, что на самом деле думала.

Стены виллы украшала ценная коллекция картин, а полированные полы были устланы изысканно вытканными коврами – все выглядело так же очаровательно, как сад.

Милица восторгалась, рассматривая картины, и герцог понимал, что она испытывает истинное наслаждение, по которому так изголодалась.

– Рубенс! – воскликнула она. – Папа рассказывал о его картинах. Он старался, чтобы я запомнила их, но со временем мне трудно было сохранить в памяти все, что хранилось в нашем дворце в Санкт-Петербурге.

– На вилле есть и другие комнаты, и вам еще будет чем полюбоваться и там, – сказал герцог. – Но после завтрака вам надо будет заняться другими делами.

– Чем же… именно?

– Я отправил телеграмму, чтобы к вашему прибытию успели сшить много нарядов. Но когда портные принесут платья, думаю, что вам захочется кое-что в них переделать.

Милица была изумлена, поскольку меньше всего ожидала услышать это. На долю секунды герцог подумал, что она сейчас откажется принять одежду.

Но он с легкостью читал ее мысли и понял, что она вспомнила о своем положении любовницы, которая должна принимать подарки мужчины, которому она принадлежит.

Герцог подозревал, что от Нэнси она знала, какую страсть к драгоценностям питала Долли и что в Константинополе они искали именно украшения для нее.

Как женщина смышленая Милица понимала: она теперь, как выразилась бы Нэнси, «очень близкий друг» герцога, а посему он заплатит за любые драгоценности для нее, пока они будут вместе.

Он почти визуально воспринимал ход ее мыслей. Видимо, стараясь быть покорной, она сказала:

– Благодарю… вас.

– Вы сможете поблагодарить меня, когда будете выглядеть такой прекрасной, какой я хочу вас видеть, – сказал герцог.

Он увидел, что она поражена, и добавил:

– – Я ценю красоту так же, как и вы, и как картине требуется подходящая рама, так и красивой женщине необходимо одеваться должным образом.

Милица задумалась, и в это время к герцогу подошел слуга и сказал по-французски:

– Прибыла мадам Бертин, ваша светлость. Она говорит, что вы назначили ей прием.

– Да, – сказал герцог. – Проводите мадам Бертин наверх, в спальню ее светлости.

Слуга поклонился, и, когда он вышел из комнаты, Милица спросила:

– Сколько… платьев я могу… купить?

– Все уже устроено, – ответил герцог. – Я дал нужные указания мадам Бертин, но если вам что-либо не понравится, вы должны сказать ей об этом. Когда вы закончите примерку нарядов, пошлите мадам ко мне.

Милица была в нерешительности, и, заметив ее смущение, он сказал:

– Поспешите! А то наряды, которые ожидают вас, окажутся просто плодом вашего воображения и улетучатся! Тогда в самое изысканное модное общество вы попадете в вашем нынешнем платье!

Он знал, что любую женщину испугает подобная перспектива, и Милица, притворно восклицая от ужаса и смеясь, исчезла из комнаты. Герцог, улыбаясь, вышел в сад, наводненный цветами.

Когда через несколько часов мадам Бертин ушла, Милица робко направилась по лужайке к герцогу, который, удобно устроившись в тени, читал газету.

Еще издали он любовался княжной в дорогом светло-голубом шифоновом платье, и было ясно: она остро чувствовала, что не только выглядит по-иному, но и сама уже не та, что прежде.

Милица подошла к герцогу, и он еще ни разу не видел такого выражения у нее в глазах.

– Не знаю, как и… поблагодарить вас за все… удивительные наряды и за все… чулки… туфли… ночные рубашки.

Я понятия не имела, что такие прекрасные вещи существуют.

– Вы скоро привыкнете к ним, – сказал герцог, – и я уверен, что, подобно всем женщинам, будете говорить мне, что вам нечего надеть!

Милица недоверчиво рассмеялась и сказала:

– Мне на годы хватит носить… то, что у меня сейчас есть.

Она взглянула на герцога, будто молча спрашивала, как долго она еще будет с ним и через сколько недель или дней он скажет, что она уже оплатила свой долг и больше ему не нужна.

После обеда он взял ее прокатиться в автомобиле, и пока она наслаждалась потрясающими видами Монте-Карло, герцог восхищался ею – настолько она была прелестна в широкополой шляпке, в белых туфельках и перчатках.

Герцог не сомневался, что она станет объектом зависти женщин, которые в виллах и ресторанах уже обсуждали его приезд.

«Сирена»в гавани возвестила о его прибытии гораздо раньше, чем об этом сообщили газеты.

Однако он велел слугам говорить всем, кто бы ни приходил, что его нет дома. Когда же опустились сумерки и быстро стемнело, герцог сказал:

– Вечером после ужина я хочу кое-куда отвезти вас. По этому случаю я хочу, чтобы вы надели то необычное платье, которое привезла с собой утром мадам Бертин.