Антикварий - Скотт Вальтер. Страница 111

— Понятно. Ну, а как твои политические новости, Эди? Французы все-таки идут?

— Бог их знает! Но так говорят, сэр! Сейчас огласили строгий приказ, чтобы солдаты и добровольцы были наготове. Скоро сюда пришлют толкового молодого офицера — проверить нашу оборону. Я видел, как служанка чистила мэру портупею и лосины, и помог ей, потому что она — сами понимаете — не много в этом смыслит. Вот я и узнал новости в награду за труды.

— А ты сам что думаешь, старый солдат?

— Право, не знаю. Если их нагрянет сколько говорят, сила будет на их стороне. Но среди добровольцев много смелых молодых парней. Не хочу сказать ничего плохого и о тех, кто слаб или малопригоден, потому как я и сам такой. Но и мы сделаем что можем!

— Вот как Воинственный дух снова просыпается в тебе, Эди?

— Мне не за что биться, сэр? Неужто я не стану биться за свою родину, и за берега ручьев, по которым я брожу, и за очаги хозяек, которые дают мне кусок хлеба, и за малышей, что ковыляют мне навстречу, чтобы поиграть со мной, когда я прихожу в какую-нибудь деревушку? А, черт, — продолжал он с жаром, сжимая посох. — Будь у меня столько сил, сколько доброй воли, я не одному бы дал их про запас на целый день боя.

— Браво, браво, Эди! Страна не в такой уж опасности, если нищий готов драться за свою миску, как лэрд — за свою землю.

Тут их разговор вновь обратился к той ночи, которую Эди и Ловел провели в руинах монастыря. Сообщенные нищим подробности чрезвычайно позабавили антиквария.

— Я не пожалел бы гинеи, чтобы посмотреть, как этот подлый немец корчился от страха, хотя привык нагонять его своим шарлатанством на других, и сам дрожал то перед гневом своего покровителя, то перед воображаемым духом.

— Да, — сказал нищий, — ему было чего испугаться. Казалось, дух самого Дьявола в латах вселился в сэра Артура. — Кстати, что будет с тем проходимцем?

— Я как раз утром получил письмо, из которого узнал, что он отказался от возбужденного против тебя обвинения и предлагает раскрыть такие обстоятельства, которые облегчат более, чем мы ожидаем, приведение в порядок дел сэра Артура. Это пишет шериф, а еще он сообщает, что Дюстерзивель дал какие-то важные сведения правительству, и поэтому его, вероятно, просто вышлют на родину: пусть мошенничает у себя дома!

— А что же станется со всеми прекрасными машинами, и колесами, и штреками, и штольнями в Глен Уидершинзе? — спросил Эди.

— Я надеюсь, люди, прежде чем разойдутся, сложат из тамошнего хлама хороший костер, подобно тому, как армия, которой приходится снять осаду, уничтожает свою артиллерию. А что касается ям в земле, Эди, то я оставлю эти ловушки на пользу следующему мудрецу, который захочет променять добро на дым.

— Господи помилуй! Как же так — сжечь? Ведь это большой убыток. Не лучше ли вам попытаться продать это имущество и хоть так вернуть часть ваших ста фунтов? — продолжал Эди с насмешливым сочувствием.

— Ни одного фартинга не возьму! — рассердился антикварий и, повернувшись, отошел на два шага; но тут же вновь повернулся к нищему, чуть улыбнулся, смущенный своей раздражительностью, и сказал: — Ступай в дом, Эди, и запомни мой совет: никогда не говори со мной о рудниках, а с моим племянником — о phoca, или, как вы его называете, тюлене.

— Мне надо назад, в Фейрпорт, — сказал странник. — Хочу послушать, что говорят о вторжении, но я запомню, что сказала ваша милость: не говорить с вами о тюлене, а с капитаном — о ста фунтах, которые вы дали Дюстер…

— Пошел к черту! Я хотел, чтобы ты не напоминал об этом мне!

— Ах, боже мой! — Эди изобразил крайнее удивление. — А я-то думал, что ваша милость позволяет всего касаться в приятном разговоре, кроме вон того претория да еще бляшки, что вы купили у бродячего торговца, приняв ее за настоящую старинную монету.

— А ну тебя! — пробурчал антикварий, поспешно отвернулся и ушел в комнаты.

Нищий поглядел ему вслед, а затем, прерывисто смеясь, как делают сорока или попугай в ознаменование удачной проделки, снова вышел на дорогу в Фейрпорт. Привычка сделала его непоседливым, да и по натуре он был большим охотником до новостей. И вот вскоре он опять очутился в городе, который покинул утром с единственной целью «малость покалякать с Монкбарнсом».

ГЛАВА XLV

Страж, стоявший на холме и смотревший в сторону Бирнама, вероятно, подумал, что грезит, когда увидел, как роковой лес двинулся в поход на Дунсинан. Так и старый Кексон, сидя у себя в будке и размышляя о близкой свадьбе дочери и о чести породниться с лейтенантом Тэфрилом да изредка поглядывая на следующий сигнальный пост, был немало удивлен, заметив в этом направлении свет. Он протер глаза, глянул еще раз, потом проверил свое наблюдение по поперечине, направленной на нужную точку. Свет становился все ярче, как комета перед взором астронома, «терзая смутным ужасом народы».

— Господи, смилуйся над нами! — сказал Кексон. — Что же теперь делать? Впрочем, об этом пусть думают головы поумнее моей, а я пока что зажгу маяк!

И он тут же зажег маяк, который отбросил в небо длинный, колышущийся сноп света; этот свет вспугнул с гнезд морских птиц и заиграл глубоко внизу на поалевших морских волнах. Другие сторожа, столь же старательные, как Кексон, в свою очередь заметили и повторили сигнал. Огни засверкали на мысах, скалах, отдаленных от берега холмах, и вскоре по сигналу о вторжении поднялась вся округа.

Наш антикварий, пригревшийся под двумя двойными ночными колпаками, нежился в постели, как вдруг его покой был прерван воплями сестры, племянницы и двух служанок.

— Это что еще? — произнес он, приподнимаясь. — Женщины в моей комнате? Среди ночи! С ума вы сошли, что ли?

— Дядя, маяк! — воскликнула мисс Мак-Интайр.

— Французы идут убивать нас! — завизжала мисс Гризельда.

— Маяк, маяк! .. Французы, французы! .. Убьют, убьют! .. — наперебой кричали служанки, как хористки в опере.

— Французы? — повторил Олдбок, торопливо приподымаясь. — Ступайте вон из комнаты, женщины, чтобы я мог одеться. И принесите — эй, слышите? — мой меч!

— Который, Монкбарнс? — крикнула ему сестра, одной рукой протягивая бронзовый римский меч, а другой — «Андреа Феррара» без рукояти.

— Самый длинный, самый длинный! — кричала Дженни Ринтерут, волоча двуручный меч двенадцатого столетия.

— Женщины, — обратился к ним Олдбок в большом волнении, — успокойтесь и не поддавайтесь напрасному страху! Уверены ли вы, что они пришли?

— Уверены, уверены! — воскликнула Дженни. — Больше чем уверены! Все морские ополченцы, и сухопутные ополченцы, и добровольцы, и йомены готовятся и спешат, как могут, пешком и верхом, в Фейрпорт. Даже старый Маклбеккит пошел с остальными (много от него будет толку! ). Господи, скольких из тех, кто хорошо послужил королю и родине, недосчитаются завтра!

— Дайте мне, — сказал Олдбок, — ту шпагу, которую мой отец носил в сорок пятом году. У нее нет перевязи, но мы как-нибудь обойдемся.

Сказав это, он продел шпагу под клапан кармана панталон. В этот миг вошел Гектор, который поднимался на ближайший холм, чтобы выяснить, насколько справедлива эта тревога.

— Где твое оружие, племянник? — встретил его Олдбок. — Где твоя двустволка, с которой ты не расставался, когда она была нужна лишь для того, чтобы тешить твое тщеславие?

— Что вы, сэр! — ответил Гектор. — Кто ж берет с собой в поход охотничье ружье? Я, как видите, в форме и надеюсь принести больше пользы, если мне дадут под команду отряд, чем если у меня будет десять двустволок. А вам, сэр, надо отправиться в Фейрпорт и, во избежание сумятицы, дать указания, где расквартировать людей и лошадей.