Антикварий - Скотт Вальтер. Страница 17

— Ну нет, дорогой сэр, — воскликнула мисс Уордор, — не трогайте старого Эди, которого мы так давно знаем! Я не похвалю того констебля, который выполнит подобный приказ.

— Нет, посмотрите, — вмешался антикварий. — Вы, заядлый тори, сэр Артур, взрастили такой чудесный вигский отпрыск на своей груди! Что ж, мисс Уордор способна одна возглавить квартальный съезд мировых судей… Нет, почему квартальный? Годовой съезд, весь верховный гражданский суд! Это Боадицея, это амазонка, это Зеновия!

— И все же, при всей моей храбрости, мистер Олдбок, я рада слышать, что наш народ берется за оружие.

— Берется за оружие, о боже! Читали ли вы когда-нибудь историю сестры Маргариты, вышедшую из головы, теперь уже старой и несколько поседелой, но таящей в себе больше ума и политической мудрости, чем в наши дни можно найти в целом синклите? Помните ли вы в этом превосходном произведении сон кормилицы, который она с таким ужасом рассказывает Габлу-Баблу? Ей снилось, что, как только она брала в руки кусок сукна, он — трах! — выпаливал, как огромная чугунная пушка, а когда она хотела взять катушку ниток, та подскакивала и нацеливалась ей в лицо, как пистолет. Картины, виденные мною самим в Эдинбурге, были такого же рода. Я зашел посоветоваться к своему адвокату, но застал его одетым в драгунскую форму с туго затянутым поясом и в каске; он готов был вскочить на коня, которого его писец (одетый стрелком) прохаживал перед дверью. Я пошел выругать моего ходатая по делам, пославшего меня за советом к сумасшедшему. И что же! Он воткнул перо в шляпу, вместо того чтобы водить им по бумаге, как в более разумное время, и изображал собой артиллерийского офицера. У моего галантерейщика оказался в руке тесак, словно он собирался отмеривать ткани им, а не положенным по закону ярдом. Счетовод банкира, получив распоряжение вывести сальдо моего счета, три раза ошибался: его сбивал строевой расчет, который он производит во время утреннего воинского ученья. Захворав, я послал за хирургом…

Я обратился к другому врачу. Но он тоже готовился к убийствам в гораздо более широких масштабах, чем это когда-либо признавалось правом его профессии. А теперь, возвратившись сюда, я вижу, что и наши высокоумные фейрпортские соседи заразились тем же доблестным духом. Я ненавижу ружье, как раненая дикая утка, и не терплю барабана, как квакер. А тут на общинном выгоне гремят и грохочут, и каждый залп и раскат — это удар мне в сердце.

— Дорогой брат, не говори так о джентльменах-волонтерах. Смею сказать, у них очень красивая форма. А на прошлой неделе, я хорошо знаю, они два раза промокли до нитки. Я встретила их, когда они шагали такие пришибленные, и многие очень кашляли. Я думаю, они терпят столько, что мы должны быть им благодарны.

— А я смею сказать, — заметила мисс Мак-Интайр, — что дядя пожертвовал двенадцать гиней на их снаряжение.

— Я дал их на покупку лакрицы и леденцов, — объяснил циник, — чтобы поощрить местную торговлю и освежить глотки офицеров, докричавшихся до хрипоты на службе отечеству.

— Берегитесь, Монкбарнс! Мы скоро причислим вас к мятежникам!

— Нет, сэр Артур, я кроткий ворчун. Я только сохраняю за собой право квакать здесь, в своем углу, и не присоединяю своего голоса к хору великого болота. Ni quito Rey, ni pongo Rey. Я не прочу королей и не порочу королей, как говорит Санчо, но от всего сердца молюсь за нашего государя, несу общее бремя налогов и ворчу на акцизного чиновника. А вот, кстати, и овечий сыр! Он более содействует пищеварению, чем политика.

Когда обед кончился и на стол были поставлены графины, мистер Олдбок поднял бокал за здоровье короля. Этот тост охотно поддержали как Ловел, так и баронет. Якобитские симпатии последнего давно успели стать всего лишь неким отвлеченным представлением, тенью тени.

После того как дамы покинули столовую, лэрд и сэр Артур углубились в самые занимательные споры, в которых более молодой гость — из-за недостатка ли необходимой глубокой эрудиции или по иной причине — принимал очень мало участия, пока не был внезапно вырван из глубокой задумчивости неожиданной просьбой высказать свое мнение:

— Я приму то, что скажет мистер Ловел. Он родился на севере Англии и может знать точное место.

Сэр Артур высказал сомнение в том, чтобы столь молодой человек обращал внимание на подобные вещи.

— Я имею основания держаться противоположного мнения, — сказал Олдбок. — Как вы смотрите, мистер Ловел? Высказаться — для вас вопрос чести!

Ловел вынужден был признаться, что попал в смешное положение человека, не знающего предмета спора, который занимал собеседников уже около часа.

— Господи, да он витает в облаках! Что было бы, если бы мы впустили сюда женщин? Тогда мы еще шесть часов не услышали бы от этого молодца разумного слова. Так вот, юноша, жил некогда народ, который назывался пики…

— Правильнее — пикты, — перебил баронет.

— Или еще picar, pihar, piochtar, piaghter или peughtar, — закричал Олдбок. — И говорили они на одном из готских диалектов…

— На чистейшем кельтском! — решительно возразил баронет.

— На готском, хоть убейте, на готском, — столь же решительно настаивал сквайр.

— Позвольте, джентльмены, — промолвил Ловел. — Насколько я понимаю, ваш спор легко могут разрешить филологи, если уцелели какие-нибудь остатки языка.

— Сохранилось одно лишь слово, — сказал баронет, — но оно, вопреки упрямству мистера Олдбока, решает вопрос.

— Да, в мою пользу, — заявил Олдбок. — Посудите сами, мистер Ловел. Кстати, и такой ученый, как Пинкертон, на моей стороне.

— А на моей — такой эрудит, как неутомимый Чалмерс.

— Мое мнение разделяет Гордон.

— А мое — сэр Роберт Сибболд.

— За меня Иннз! — выкрикнул Олдбок.

— У Ритсона нет никаких сомнений! — завопил баронет.

— Послушайте, джентльмены, — сказал Ловел, — прежде чем делать смотр своим силам и ошеломлять меня авторитетами, вы бы сообщили мне спорное слово.

— Benval, — в один голос объявили спорщики.

— Что означает caput valli, — пояснил сэр Артур.

— Верх вала, — как эхо, повторил Олдбок.

Воцарилось глубокое молчание.

— Это довольно узкий фундамент, чтобы возводить на нем какую-либо гипотезу, — заметил арбитр.

— Ничуть, ничуть, — возразил Олдбок. — Люди лучше всего дерутся на тесной площадке. Чтобы нанести смертельный удар, не нужно миль: достаточно одного дюйма.

— Слово, безусловно, кельтское, — сказал баронет. — Название любого холма в горной Шотландии начинается на Ben.

— А что вы скажете насчет val, сэр Артур? Разве может быть сомнение в том, что это саксонское wall note 52?

— Это римское vallum note 53, — стоял на своем сэр Артур. — У пиктов эта часть слова заимствованная.

— Ничего подобного. Если они что-нибудь и позаимствовали, так именно ваше ben. Они могли перенять его у своих соседей бриттов в долине Стрэт Клайд.

— У пиков, или пиктов, — сказал Ловел, — был, по-видимому, исключительно бедный диалект, если в единственном дошедшем до нас слове, да притом всего двухсложном, им, как это признано, пришлось сделать заимствование из другого языка. И мне кажется, джентльмены, — при полном к вам уважении, — что ваш спор немного похож на спор двух рыцарей, сражавшихся из-за щита, белого с одной стороны и черного с другой. Каждый из вас держится за половинку слова и как будто отвергает другую. Но что меня поражает больше всего, так это бедность языка, оставившего после себя такие ничтожные следы.

— Вы ошибаетесь, — сказал сэр Артур. — Язык у пиктов был богатый, и они были могучим народом. Они построили две колокольни: одну в Брехине, другую — в Эбернети. Пиктских девиц королевской крови помещали в Эдинбургский замок, откуда его название Castrum Puellarum note 54.