Кенилворт - Скотт Вальтер. Страница 34

Глава X

— Далеко ли мы еще от жилища этого кузнеца, мой милый мальчик? — спросил Тресилиан своего юного проводника.

— Как это вы меня называете? — откликнулся мальчишка, искоса поглядывая на него своими острыми серыми глазенками.

— Я назвал тебя милым мальчиком; разве это тебе обидно?

— Нет, но будь здесь с вами моя бабка да учитель Холидей, вы могли бы все вместе пропеть одно местечко из старой песни:

Нас тут пока

Три дурака!

— А зачем это, малыш? — спросил Тресилиан.

— А затем, — ответил уродливый постреленок, — что только вы трое называете меня милым мальчиком. Бабушка-то моя делает это потому, что маленько ослепла от старости и совсем уж слепа от родственных чувств. Мой учитель, бедный Домини, делает это, чтобы подлизаться к ней да получить тарелку пшенной каши погуще, а еще и уголок у огня потеплее. А вот почему вы меня называете милым мальчиком, это уж вам самому лучше знать.

— Ну, если ты не милый, то наверняка хитрющий мальчуган. А как зовут тебя другие ребята?

— Чертенок! — мгновенно ответил мальчишка. — Но, как бы то ни было, я предпочитаю свою собственную уродливую мордемондию, чем любую ихнюю дубовую башку, где мозгов-то, поди, не больше, чем у летучей мыши.

— Стало быть, ты не боишься кузнеца, которого собираешься повидать?

— Мне бояться его? — удивился мальчишка. — Да если бы он был даже дьяволом, как думают в народе, я и то бы его не боялся. Он, правда, со странностями, но такой же дьявол, как, например, вы. А это я не всякому скажу.

— А мне ты почему это говоришь, дорогой мой? — спросил Тресилиан.

— А потому, что вы не из таких гостей, каких мы тут видим каждый день, — возразил Дикки. — И хотя я уродлив, как смертный грех, я вовсе не хочу, чтобы меня за осла принимали, особенно потому, что мне еще придется попросить вас об одолжении.

— А что это за одолжение, мой мальчик, которого я не должен называть милым? — спросил Тресилиан.

— Ну, если я попрошу сейчас, — объявил мальчишка, — вы мне откажете. Подожду уж, пока мы встретимся при дворе.

— При дворе, Ричард? Ты собираешься быть при дворе? — изумился Тресилиан.

— Фу-ты ну-ты, да вы такой же, как и все остальные, — огорчился мальчишка. — Бьюсь об заклад, что вы думаете: «А что такому злосчастному драчуну и озорнику делать при дворе?» Нет-с, за Ричарда Сладжа не беспокойтесь, он себя еще покажет! Недаром я здесь главный петух в курятнике! Я еще такое устрою, что мой острый ум заставит всех позабыть о моей безобразной харе.

— А что скажут твоя бабушка и твой наставник, Домини Холидей?

— А пусть говорят, что хотят, — отрезал Дикки. — У одной хватает делов считать своих цыплят, а другой занят поркой своих учеников. Я уж давно расплевался бы с ними да показал пятки этой дрянной деревушке, если бы учитель не пообещал, что я приму участие в следующем же зрелище, которое ему поручат устроить. А говорят, что здесь вскорости будут большие придворные празднества.

— И где же это, дружок? — осведомился Тресилиан.

— А в каком-то замке далеко на севере, — ответил его проводник, — от Беркшира у черта на рогах. Но старичок Домини твердит, что они без него не обойдутся. И, может быть, он и прав, потому что устраивал уже много красивых праздников. Он ведь вовсе не такой дурак, как вы думаете, если берется за знакомое дело. Он может извергать из себя фонтаны стихов, как заправский актер, но, видит бог, если вы попросите его украсть гусиное яйцо, то гусак его заклюет.

— Так, значит, тебе предстоит играть какую-то роль в его следующем празднестве? — спросил Тресилиан, заинтересовавшись смелыми высказываниями мальчишки и его меткой оценкой людей.

— Совершенно верно, — ответил Ричард Сладж. — Так он мне обещал. А нарушит свое слово — ему же будет хуже. Ведь стоит мне только закусить удила да устремить свой взор в долину, и я стряхну его с себя так, что у него все косточки затрещат. А впрочем, я не хочу ему вреда, — добавил он, — ведь старый нудный дурень потратил немало труда, чтобы выучить меня всему, чему мог. Но хватит об этом, вот мы и у дверей кузницы Уэйленда.

— Ты шутишь, дружок, — возразил Тресилиан. — Здесь кругом только голая вересковая степь да ряд камней в виде круга, с огромным камнем посредине. Все это похоже на корнуэллский курган.

— Так вот этот большой плоский камень посредине поверх других и есть прилавок Уэйленда Смита, куда вы должны положить деньги, — уверял мальчишка.

— Что за чушь ты городишь! — воскликнул путешественник, начиная гневаться на мальчишку и злиться на себя за то, что доверился такому безмозглому проводнику.

— Вот что, — продолжал Дикки с усмешкой. — Вы должны привязать свою лошадь вон к тому камню, где кольцо, затем свистнуть три раза и положить для меня вашу серебряную монетку на тот плоский камень, выйти из круга, сесть с западной стороны, вон под теми кустами, и постараться не смотреть ни направо, ни налево целых десять минут или даже больше, покуда будет слышаться стук молота. А как он замолкнет, прочитайте молитву длиной такую, сколько нужно, чтобы сосчитать до ста, или прямо считайте до ста — это все одно, а затем возвращайтесь в круг. Вы увидите, что ваши деньги исчезнут, а ваша лошадь будет подкована.

— Деньги-то исчезнут непременно, — сказал Тресилиан, — а вот что до остального… Слушай-ка, мальчуган, я ведь не твой учитель, но если ты начнешь тут разыгрывать свои штуки со мной, я возьму на себя часть его обязанностей и отлуплю тебя как следует.

— Только когда поймаете: — крикнул мальчишка и сейчас же помчался по вереску с такой быстротой, что Тресилиану в тяжелых ботфортах догнать его было совершенно невозможно. Особенно раздражало его то, что мальчишка отнюдь не стремился развить наивысшую скорость, как те, кто спасается от страшной опасности или перепуган до смерти, а все время держался такого темпа, что Тресилиан вновь и вновь возгорался желанием погнаться за ним, и когда преследователь уже полагал, что вот-вот схватит его, мальчишка опять припускал вперед со скоростью ветра, причем дико метался из стороны в сторону и откалывал такие зигзаги, что все время оказывался почти там, где начал свой бег.

Все это длилось до тех пор, пока Тресилиан в изнеможении не остановился, готовый уже отказаться от преследования и на все лады проклиная зловредного постреленка, который заставил его проделывать такие нелепые штуки. А тем временем мальчишка, взобравшись на пригорок прямо перед ним, начал размахивать длинными худыми руками, бить в ладоши, указывать на него костлявыми пальцами и корчить самые дикие и уродливые гримасы с таким несусветным выражением издевательства на харе, что Тресилиану невольно пришло на ум, уж не настоящий ли перед ним чертенок. Разъяренный донельзя и в то же время еле удерживаясь от смеха при виде фантастических ужимок и жестикуляции мальчишки, корнуэллец вернулся к своей лошади и вскочил в седло, чтобы продолжить погоню за Дикки в более благоприятных обстоятельствах.

Как только мальчишка увидел всадника на лошади, он заорал, что не след ему калечить своего белоногого коня и что он сам подойдет к нему при условии, что господин не будет давать рукам воли.

— Не буду я тут с тобой рассуждать об условиях, мерзкий уродец! — крикнул Тресилиан. — Вот сейчас ты будешь у меня в лапах!

— Эге-ге, мистер путешественник, — возразил мальчишка, — здесь рядом такая трясина, которая может засосать и утопить всю конницу королевиной гвардии. Я махну туда да погляжу, куда вы двинетесь. Вы всласть наслушаетесь крика выпи и кряканья диких уток, прежде чем схватите меня за шиворот без моего согласия, это уж будьте спокойны!

Тресилиан бросил вокруг себя взгляд и по виду местности за холмом понял, что мальчишка, пожалуй, говорит правду. Тогда он решил заключить мир со столь легконогим и хитроумным противником.