Квентин Дорвард - Скотт Вальтер. Страница 19

— Правда ли это, молодой человек? — строго спросил Дорварда стрелок. — И как ты мог решиться на такое преступление?

— В ваших руках теперь мое спасение, — воскликнул Дорвард, — и я, как на духу, скажу вам сущую правду! Я увидел на дереве человека в предсмертных судорогах и из простого чувства сострадания перерезал веревку. В ту минуту я не думал ни о лилиях, ни о левкоях и так же мало собирался оскорбить французского короля, как и самого святейшего папу.

— А за каким чертом тебе понадобилось трогать мертвое тело? — спросил стрелок. — Куда ни ступит этот благородный рыцарь прево, он всюду оставляет повешенных на своем пути: они здесь висят на каждом дереве, словно гроздья в винограднике, и у тебя будет много дела, — если ты вздумаешь подбирать за ним его жатву. Ну да ладно, я все-таки помогу тебе, земляк, насколько буду в силах… Послушайте, господин исполнитель закона, вы же видите, что это ошибка. Надо быть снисходительнее к такому молоденькому мальчику, да еще чужестранцу. У себя на родине он не привык к такой быстрой расправе, какая принята у вас вашим начальником.

— Это еще не значит, господин стрелок, что у вас на родине в ней не нуждаются, — сказал подоспевший в эту минуту Птит-Андре. — Не робей, Труазешель… Сейчас здесь будет сам господин прево, и мы еще посмотрим, захочет ли он выпустить из рук дело, не доведя его до конца.

— В добрый час, — ответил стрелок. — А вот кстати и кое-кто из моих товарищей.

Действительно, в то время как Тристан Отшельник со своим отрядом въезжал на пригорок с одной стороны, с другой подскакали галопом пять шотландских стрелков и во главе их сам Людовик Меченый.

На этот раз Лесли далеко не выказал того равнодушия к своему племяннику, в каком еще так недавно обвинял его Дорвард. Едва он увидел своего товарища и племянника в оборонительном положении, он крикнул:

— Спасибо тебе, Каннингем!.. Джентльмены, товарищи, на помощь! Этот юноша

— шотландский дворянин и мой племянник… Линдсей, Гутри, Тайри, мечи наголо, марш вперед!

Между противниками готова была завязаться ожесточенная стычка, и, несмотря на сравнительную малочисленность стрелков, неизвестно, на чьей стороне остался бы перевес, так как шотландцы были прекрасно вооружены. Но тут великий прево — то ли потому, что он сомневался в исходе схватки, то ли потому, что боялся рассердить короля, — сделал знак своим солдатам, чтобы они не двигались, и, обратившись к Меченому, стоявшему во главе своего небольшого отряда, спросил, на каком основании он, стрелок королевской гвардии, противится приведению в исполнение приговора.

— Ваше обвинение — чистейшая ложь, клянусь святым Мартином! — воскликнул взбешенный Лесли. — Разве казнь преступника и убийство моего племянника имеют что-нибудь общее?

— Ваш племянник может быть таким же преступником, как и всякий другой, — ответил прево, — и каждого иностранца судят во Франции по французским законам.

— Да, но ведь нам, шотландским стрелкам, даны привилегии, — возразил Меченый. — Правда, товарищи?

— Правда, правда! — раздались крики. — Нам даны привилегии! Да здравствует король Людовик! Да здравствует храбрый Лесли! Да здравствует шотландская гвардия! Смерть тому, кто посягнет на наши привилегии!

— Образумьтесь, господа, — сказал прево. — Не забывайте о моих полномочиях!

— Не ваше дело нас учить! — воскликнул Каннингем. — На это у нас есть свое начальство, а судить нас может только король да еще наш капитан, пока великий коннетабль в отсутствии.

— А вешать нас может только старый Сэнди Уилсон — собственный палач шотландских стрелков, — добавил Линдсей. — И дать это право другому — значило бы кровно оскорбить Сэнди, честнейшего из всех палачей, когда-либо затягивавших петлю на шее у висельника.

— По крайней мере, если бы меня должны были повесить, я никому другому не позволил бы надеть себе петлю на шею, — заключил Лесли.

— Да послушайте вы, наконец! Этот молодчик не состоит в стрелках и не имеет права пользоваться вашими привилегиями, как вы их называете, — сказал прево.

— То, что мы называем нашими привилегиями, все должны признавать за нами!

— воскликнул Каннингем.

— Мы не допустим тут никаких споров! — закричали, как один человек, все стрелки.

— Вы, кажется, рехнулись, господа, — сказал Тристан Отшельник. — Никто и не думает оспаривать ваших привилегий. Но ведь этот молодчик совсем не стрелок…

— Он мой племянник! — сказал Меченый с торжествующим видом.

— Но не стрелок гвардии, полагаю! — отрезал Тристан.

Стрелки в смущении переглянулись.

— Не сдавайся, товарищ! — шепнул Каннингем Меченому. — Скажи, что он завербован в наш отряд.

— Клянусь святым Мартином, добрый совет! Спасибо, земляк, — ответил Лесли тоже шепотом и, возвысив голос, поклялся, что не дальше как сегодня он зачислил племянника в свою свиту.

Это заявление дало делу решительный оборот.

— Хорошо, господа, — сказал Тристан Отшельник, знавший, с какой болезненной тревогой относился Людовик к малейшему неудовольствию в рядах его гвардии. — Вы говорите, что хорошо знаете ваши так называемые привилегии, и мой долг велит мне избегать лишних ссор с королевской гвардией. Но все-таки я доложу его величеству обо всем. И позвольте вам заметить, что, поступая таким образом, я действую снисходительнее, чем, может быть, допускает мой долг.

Сказав это, прево ускакал в сопровождении своего отряда, а стрелки остались на месте, чтобы наскоро обсудить, что им делать дальше.

— Прежде всего мы должны доложить обо всем нашему начальнику лорду Кроуфорду и сейчас же внести молодца в наши списки.

— Но послушайте, господа, мои достойные друзья и защитники, — сказал Квентин нерешительно, — ведь я еще не решил, поступать мне в королевскую гвардию или нет.

— В таком случае, братец, решай уж заодно — быть тебе повешенным или нет,

— сердито сказал его дядя, — потому что говорю тебе наперед: хоть ты мне и племянник, я решительно не вижу другого средства спасти тебя от виселицы!

Против такого довода возражать было нечего, и Квентину оставалось только принять предложение, которое во всякое другое время было бы ему не совсем по сердцу. Но он еще так недавно в буквальном смысле этого слова выскользнул из петли, которую уже чувствовал на своей шее, что готов был примириться и с более плачевной участью, чем та, которую ему предлагали.

— Он должен сейчас же ехать к нам в казармы, — сказал Каннингем, — только там он будет в безопасности, пока здесь рыщут эти ищейки.

— Не могу ли я, дядюшка, хоть сегодня переночевать в гостинице, где я остановился? — спросил юноша, которому, как и всякому новобранцу, хотелось выиграть хоть одну, последнюю ночь свободы.

— Отчего ж бы и нет, племянник, — ответил насмешливо Людовик Лесли, — особенно если ты хочешь доставить нам удовольствие выловить тебя завтра где-нибудь в канаве, в пруду или в одном из притоков Луары зашитым в мешок, чтоб тебе удобнее было плавать. А дело, наверно, тем и кончится… Недаром прево улыбался, когда уезжал от нас, — добавил он, обращаясь к Каннингему. — Это плохой знак — у него что-то есть на уме.

— Руки коротки! — сказал Каннингем. — Для его сетей мы слишком крупная дичь. Однако я все-таки советовал бы тебе сегодня же переговорить с этим чертом Оливье, который всегда был нам другом. Да, кстати, он раньше прево увидится с королем, потому что завтра он его бреет.

— Так-то так, — сказал Меченый, — только к Оливье нечего и соваться с пустыми руками, а я, как на грех, гол, что твоя береза в декабре месяце.

— Как и все мы, — сказал Каннингем. — Но неужто Оливье не поверит нам хоть раз на честное слово? За это мы могли бы посулить, что сделаем ему в складчину подарок при первой же получке жалованья. И поверьте, что, если он будет заинтересован в этом деле, наше жалованье не заставит себя долго ждать.

— Ну, а теперь в замок! — сказал Меченый. — Мой племянник расскажет нам дорогой, как его угораздило навязать себе на шею прево, чтобы мы знали, что надо говорить Кроуфорду и Оливье.