Певерил Пик - Скотт Вальтер. Страница 36

Эти знаки щедрости и доверия от человека столь сдержанного и осторожного, как майор Бриджнорт, пробудили надежды Деборы, и, набравшись храбрости, она не только передала юной леди второе письмо Джулиана, но после его возвращения смелее прежнего стала поощрять встречи влюбленных.

Наконец, несмотря на все предосторожности Джулиана, молодой граф заподозрил неладное в его чрезмерном увлечении рыбного ловлей, да и сам Певерил, теперь более искушенный в обычаях света, понял, что его постоянные встречи и прогулки с такой молодой и прелестною девушкой, как Алиса, могут не только раньше времени открыть его любовь, но и повредить доброму имени его возлюбленной.

Проникнувшись этим убеждением, он дольше обыкновенного не приходил в Черный Форт. Однако в следующий раз, когда он позволил себе удовольствие провести часок в доме, в котором с радостью остался бы навсегда, перемена в обращении Алисы и тон ее речи, который, казалось, укорял его за невнимание, поразили его в самое сердце и лишили власти над собой. Достаточно было всего лить нескольких страстных выражений, чтобы открыть Алиса чувства юноши и объяснить ей истинную природу ее собственных. Она долго плакала, но в слезах ее была не только горечь. Молча выслушала она прерываемый частыми восклицаниями рассказ о причинах раздора между их семействами, — ведь до сих пор она знала только, что мистер Певерил принадлежал к свите знаменитой графини, повелительницы острова Мэн, и потому должен был с осторожностью навещать родственницу несчастного полковника Кристиана. Но когда Джулиан заключил свой рассказ горячими уверениями в вечной любви, она воскликнула:

— О мой бедный отец! Вот к чему привели все твои старания! Как смеет сын того, кто опозорил и изгнал тебя, говорить такие слова твоей дочери?

— Вы заблуждаетесь, Алиса, вы заблуждаетесь! — горячо возразил Джулиан. — Разве то, что я держу перед вами такие речи; что сын Певерила говорит подобным образом с дочерью Бриджнорта; что он на коленях молит простить обиды, нанесенные в дни нашего детства, — разве ото не знак воли божией, порешившей, что наша привязанность должна погасить вражду наших родителей? Разве иначе дети, разлучившиеся на холмах графства Дерби, встретились бы теперь в долинах острова Мэн?

Алиса — хотя такого рода сцена и, главное, ее собственные чувства были ей внове — была в высшей степени одарена тонкой чувствительностью, которая свойственна сердцу женщины и всегда подсказывает ей, что в подобных обстоятельствах может быть — пусть даже и в малейшей степени — неприличным.

— Встаньте, мистер Певерил, — сказала она, — не будьте столь несправедливы к себе и ко мне. Мы оба виноваты, но я совершила ошибку но незнанию. О боже! Бедный мой отец так нуждается в утешении. Неужто я должка прибавлять ему горя? Встаньте! — повторила она более твердым голосом. — Если вы еще останетесь в столь неуместной позе, я вынуждена буду уйти и вы меня никогда больше не увидите.

Повелительный голос Алисы усмирил пылкого влюбленного; он встал, уселся в некотором отдалении и хотел было заговорить снова.

— Джулиан, — промолвила она более мягко, — вы уже сказали достаточно, более чем достаточно. Ах, зачем вы помешали мне предаваться сладким грезам, в которых я могла бы слушать вас вечно! Но час пробуждения настал.

Певерил ждал дальнейших ее слов, как преступник ждет приговора. Он понимал, что ответ, произнесенный не без чувства, но с твердостью и решимостью, не следует прерывать.

— Да, мы были виноваты, — повторила Алиса, — очень виноваты, и если теперь мы разлучимся навеки, боль будет лишь справедливым наказанием за нашу вину. Лучше бы мы никогда не встречались, но раз уж мы встретились, мы должны как можно скорее расстаться. Продолжение наших встреч может лишь удвоить боль разлуки. Прощайте, Джулиан, и забудьте, что мы знали друг друга!

— Забыть! — воскликнул Джулиан. — Никогда, никогда! Вам легко так говорить и думать. Для меня это слово и эта мысль убийственны. Почему вы не верите, что наша дружба сможет примирить наших отцов? Ведь тому есть множество примеров. Вы — моя единственная подруга. Я — тот единственный человек, которого назначило вам небо. Неужели нас должны разлучить ошибки, совершенные другими, когда мы были еще детьми?

— Слова ваши напрасны, Джулиан, — отвечала Алиса. — Мне жаль вас; быть может, мне жаль и себя; сказать по правде, мне следовало бы больше жалеть себя: новые страны и новые лица скоро заставят вас забыть обо мне, а я, в своем уединении, могу ли я забыть? Но не об этом сейчас речь — я готова покориться своему жребию, а он велит нам расстаться.

— Выслушайте меня, — сказал Певерил. — Наша беда не может, не должна быть непоправимой. Я поеду к отцу, я употреблю ходатайство матери, которой он ни в чем не откажет, и я добьюсь их согласия. Я их единственный сын, и они должны либо согласиться, либо потерять меня навсегда. Скажите, Алиса, если я привезу вам благословение моих родителей, неужели и тогда вы повторите так печально, и трогательно, и в то же время так решительно: «Джулиан, мы должны расстаться»?

Она молчала.

— Жестокая Алиса, неужто вы не удостоите меня ответом? — спросил юноша.

— Нет нужды отвечать тем, кто говорит во сне, — сказала Алиса. — Вы спрашиваете меня, как я поступлю, если свершится невозможное. Кто дал вам право делать такие предположения и задавать подобные вопросы?

— Надежда, Алиса, надежда, — отвечал Джулиан, — последняя опора несчастных; даже у вас не хватит жестокости лишить меня ее. Среди всех трудностей, сомнений и опасностей надежда будет бороться, даже если она не может победить. Скажите мне еще раз, если я приду к вам от имени моего отца, от имени матери, которой вы до некоторой степени обязаны своей жизнью, — каков будет ваш ответ?

— Я посоветую вам обратиться к моему отцу, — отвечала Алиса, покраснев и опустив глаза; но тотчас же, подняв их снова, она еще более печальным и твердым голосом повторила: — Да, Джулиан, я посоветую вам обратиться к моему отцу, и тогда вы убедитесь, что надежда, ваш кормчий, обманула вас и что вы избежали песчаной отмели лишь для того, чтобы разбиться о гранитные скалы.

— Я испытаю все возможное! — сказал Джулиан. — Мне кажется, я смогу убедить вашего отца, что в глазам света наш союз не может быть нежелательным. Мое семейство обладает состоянием, высоким званием и знатным происхождением — всем, чего каждый отец желает для своей дочери.

— Все это ни к чему не поведет, — возразила Алиса. — Мысли моего отца заняты предметами мира иного, и если он даже выслушает вас, то лишь для того, чтобы отвергнуть ваше предложение.

— Вы не знаете, Алиса, вы этого не знаете, — сказал Джулиан, — огонь плавит железо; неужто сердце вашего отца столь жестоко, а предубеждения столь сильны, что я не могу найти какого-либо средства их смягчить?

Не запрещайте мне, о, не запрещайте мне хотя бы попытаться!

— Я могу только советовать, — отвечала Алиса, — я ничего не могу вам запретить, ибо это предполагает право требовать повиновения. Но если вы благоразумны, послушайтесь меня: сейчас на этом самом месте мы должны расстаться навеки!

— Нет, клянусь небом! — вскричал Джулиан, чей решительный и смелый нрав ни в чем не позволял ему видеть препятствий. — Конечно, мы теперь расстанемся, но лишь для того, чтобы я мог возвратиться с благословением моих родителей. Они хотят, чтобы я женился, — в своих последних письмах они на этом настаивали; что ж, я готов. А такая невеста, какую я им представлю, еще ни разу не украшала их дом со времен Вильгельма Завоевателя. До свидания, Алиса! До скорого свидания!

— Прощайте, Джулиан! Прощайте навеки! — отвечала девушка.

Через неделю после этой беседы Джулиан приехал в замок Мартиндейл с намерением открыть спои планы родителям. Однако решить задачу, легкую издали, но ближайшем рассмотрении часто оказывается столь же трудным, сколь перейти вброд реку, которую издалека можно было принять за ручеек. Случаев коснуться этого предмета было достаточно, ибо при первой же прогулке верхом отец заговорил о его женитьбе и великодушно позволил ему самому выбрать себе невесту; правда, под строжайшим условием, чтобы она принадлежала к верноподданному и почтенному семейству.