Биплан - Бах Ричард Дэвис. Страница 18

Вот почему многие люди путешествуют на самолетах, но лишь некоторым из них известно, что значит летать. Пассажиры, ожидающие в аэропорту своего рейса, смотрят на самолеты сквозь стекло толщиной в двадцать футов, из куба, в котором работают кондиционеры и мягко звучит музыка. В некоторых аэропортах действительность преподносится им едва ли не на серебряном блюдечке, поскольку их одежды может коснуться тот же воздушный поток пропеллера, пресловутый поток, трепавший куртки великих сынов полета. И вот прямо перед ними вздымается самолет, который пролетел много часов и будет летать еще дольше, пока на смену ему не придет более современная модель. Очень часто, однако, поток воздуха от пропеллера — лишь сила, которая дергает за лацкан куртки, нечто, вызывающее раздражение; а на большие самолеты пассажиры едва ли обращают внимание, и в мыслях у них — поскорее добраться до трапа и укрыться от ветра. И самолет, который так много может предложить тому, кто лишь найдет время, чтобы посмотреть, — неужели на него так и не обратят внимание? Изгиб крыла, изменивший историю и путь развития человечества, остается ли он незамеченным?

Нет, ну что ты. Не остается. Там, на ветру, держа руки в карманах, сгорбившись, идет навстречу холодному солнцу второй пилот — старший помощник командира корабля, с тремя золотыми полосками на рукавах, игнорируя пассажиров, все внимание сосредоточив на своем самолете. Он видит, что на гидравлических магистралях нет подтеков, что внутри гигантских ниш шасси — все в безупречном порядке. Сами шасси и покрышки — все выглядит замечательно. Он обходит самолет, осматривая его, проверяя, радуясь ему без малейшей тени улыбки.

Картина закончена. Пассажиры добираются до своих мягких комфортабельных кресел и вскоре отправляются в путь на машине, которую так много людей не понимают и не стремятся понять.

Пилоты понимают свой самолет, заботятся о нем и постоянно проявляют к нему внимание. Поэтому ничто не забыто; самолет счастлив, и экипаж, и пассажиры готовы следовать своим путем.

Однако один самолет — это два совершенно различных места. В пассажирском салоне царит Синдром Последнего Полета, осведомленность об авиакатастрофах по заголовкам газет, атмосфера напряженности в ограниченном объеме воздуха, когда нарастает мощность двигателя; и надежда, что состоится еще один совершенно безопасный полет, прежде чем очередной набор заголовков хлынет на полосы газет. Но стоит шагнуть вперед, за двери, в кабину пилотов, и напряжение исчезает, словно его и не было. Командир — в левом кресле, второй пилот — в правом, бортинженер — за своей приборной доской позади второго пилота. Все течет как по маслу, поскольку все это повторялось снова и снова. Рукоятки газа уходят вперед, повинуясь движению одной руки, затем — проверка и перепроверка показаний приборов, отражающих состояние двигателя и медленно нарастающей скорости; перед тем как самолет оторвется от земли, когда приходят в действие рули и элероны, рука перемещается с рулевого управления переднего шасси на штурвал. Голос второго пилота, наблюдающего за показаниями индикатора скорости: «V-1». Маленький код, означающий: «Командир, мы обязаны взлететь, нам не хватит места, чтобы остановить самолет, не выкатившись за пределы полосы».

«V-1». И в руках командира штурвал слегка подается назад, переднее колесо отрывается от земли. Незначительная пауза, основные колеса разгружаются, и самолет взлетает. Рука старшего помощника касается переключателя с надписью шасси-убрать; из глубин самолета раздается дребезжащий грохочущий звук, когда гигантские колеса, все еще вращаясь, тяжеловесно поднимаются, прячась в нишах шасси.

«V-2». Или же «На этой скорости у нас может выйти из строя двигатель, но мы все еще сможем набирать высоту». Процесс взлета помечен контрольными точками, каждая из которых говорит, что мы будем в состоянии сделать, если откажет двигатель.

Для экипажа полет связан с наступлением интересного времени, состоящего из маленьких проблем, с которыми необходимо справиться. Это настоящие проблемы, которые экипаж решает каждый час, каждый полет. Когда, приблизительно, мы пересечем Эмброуз? Быть готовыми передать на Феникс-Центр [15] свои координаты, пролетая над Винслоу, вызвать их по радиоканалу номер два на частоте 127,7 мегагерц. Отправить в метеоцентры сообщения о ветрах, встречающихся на нашем пути, о турбулентности и верхней границе облаков, о местах, где возможно обледенение. Лечь на курс 236 градусов, затем добавить еще три градуса и зафиксировать курс на 239 градусах с учетом поправки на ветер.

Маленькие проблемы, знакомые и привычные. Иногда появляются проблемы побольше, но они — часть забавы, и благодаря им полет — интересный, захватывающий образ жизни. Если бы дверь, разделяющая пассажирский отсек и кабину пилотов, не справлялась бы так добросовестно со своей обязанностью, то доверие и любознательность, которые создаются тысячами часов полета, могли бы просочиться через напряжение и страх и разрушить их.

А так даже сами пилоты, оказавшись в роли пассажиров, иногда ощущают себя не в своей тарелке. Каждый летчик чувствовал бы себя намного увереннее за штурвалом, а не просто сидя и глядя на безликую дверь, по которой даже не догадаешься, что за ней, в кабине пилотов, вообще кто-то есть. Для пилота утеряна возможность смотреть на полет глазами пассажира, то ли незнающего и напуганного, то ли незнающего и испытывающего наслаждение. Внутри него всегда есть существо, критикующее то, как экипаж управляет самолетом. Даже когда он сидит в хвосте 110-местного реактивного лайнера, ему одиноко во время посадки и мысленно он обращается к пилоту: «Ну не сейчас же, болван! Мы снижаемся слишком быстро! Отпусти чуть вперед, еще… вот так… перебор, перебор! А теперь потяни назад! Включи огни, а то тебе…» — и, тяжело плюхнувшись, колеса уже катятся по бетону. «Ну вот, все в порядке, — доносится откуда-то из хвоста пассажирского салона, — но Я посадил бы его намного аккуратнее».

Биплан движется с громким гудением к солнцу, которое сейчас впереди, низко над землей; на переднем ветровом стекле оно выглядит ярким промасленным кругом. При дневном свете осталось лететь совсем немного. Бейсбольный мяч солнца, брошенный ввысь, передохнув мгновение на полуденном пике, со свистом падает за горизонт. Хотя небо продолжает оставаться светлым, землю не разглядеть. Земля — скрупулезный хранитель точного времени, и когда солнце садится, она с сознанием долга укутывает своих обитателей в темноту.

Внизу — Виксбург, и там, наполовину покрытые тенями, расстилаются темно-коричневые тени Миссисипи. По реке плывет баржа; есть мост, вероятно, мост платный; по нему мчатся автомобили, в их гуще появляются первые вспышки фар. Пора приземляться, в нескольких милях к югу находится аэродром Виксбурга. Но, судя по карте, чуть западнее есть два аэродрома неподалеку отсюда; если мне удастся приземлиться на одном из них, то завтра, когда у солнца начнется обед, я смогу оказаться намного дальше по своему курсу.

Поднажми, — говорит внутренний голос. Если тебе не удастся найти эти аэродромы, ты сможешь приземлиться на поле и утром продолжить поиски горючего. Голос, доносящийся изнутри, — это голос, который жаждет приключений и живет только ради приключений, и ему все равно, что произойдет с самолетом или его пилотом. Нынче вечером он очередной раз побеждает. Мы оставляем позади себя Миссисипи и Виксбург и продолжаем путь. На карту вкатывается Луизиана.

Вся земля испещрена темными квадратами, внутри которых, возможно, растут зеленые перцы и темноглазый горох. И на одном из квадратов растут деревянные дома. Городишко. Здесь должен быть аэродром, но никаких его признаков я не вижу. Он там есть, разумеется, он есть где-то там, но маленькие аэродромы порой днем с огнем не сыщешь.

Под аэродромом нередко подразумевают обыкновенное пастбище, на краю которого фермер прячет бензоколонку. Есть известная игра, состязания в которой проводятся над фермерскими угодьями, — Найди Аэродром. Выбирается один из голубых кружков на авиационной карте, такой, который никто из играющих не видел прежде. Вылет с интервалом в пять минут на поиски аэродрома. Победитель, тот, кто его нашел, с неделю наслаждается своим превосходством над тем, кто пролетал прямо над аэродромом, но не заметил его. «Со мной это не пройдет, — помню, заявил я, когда мой друг впервые предложил мне сыграть в Найти Аэродром. — Что за дурацкая игра». Но великодушно согласился посоревноваться.