Иван Грозный - Скрынников Руслан Григорьевич. Страница 118

В дни отречения от престола царь пережил сильное нервное потрясение, вызвавшее тяжелую болезнь. В последующие годы царь, до того обладавший несокрушимым здоровьем, начал настойчиво искать хороших врачей в заморских странах. После новгородского разгрома в земщине много толковали о том, что Бог покарал Ивана неизлечимой болезнью. Очевидцы передают, что царь был подвержен припадкам, во время которых он «приходил как бы в безумие», на губах выступала пена. Внезапные вспышки ярости и невероятная подозрительность царя, возможно, связаны были с какой-то нервной болезнью. Но все же влияние недуга на характер Грозного и события его времени не следует преувеличивать. Жестокость Грозного нельзя объяснить только патологическими причинами. Вся мрачная, затхлая атмосфера средневековья была проникнута культом насилия, пренебрежения к достоинству и жизни человека, пропитана всевозможными грубыми суевериями. Царь Иван Васильевич не был исключением в длинной веренице средневековых правителей-тиранов.

Кровавое правление царя Ивана оставило глубокий след в памяти современников. В годы террора погибло около 4 тысяч человек. Такими были масштабы опричного террора в XVI в., когда население страны не превышало 5 — 8 миллионов.

Современников поражало соединение в личности царя святости и благочестия с кровожадностью и мучительством. Но именно таким был идеал царя в глазах Ивана IV. Государю подобает быть то «кротчайшим», то «ярым»; к «благим» проявлять милость, ко злу — «ярость и мучение, аще ли сего не имея, несть царь». Пролитие крови грешников оправдано самой сутью царской власти (А.Л. Юрганов).

Деяния монарха направляло не только благочестие, но и страх. По мере нарастания террора все большее значение в политической жизни государства приобретали всеобщий страх и подозрительность. Жертвою страха стал и сам Грозный. К концу жизни этот прирожденный лицедей не мог более скрывать свои переживания от постороннего взора. Современники замечали странное несоответствие между царственной осанкой московита и выражением его глаз, которые постоянно бегали и наблюдали за всем с большим вниманием. Приведенные слова принадлежат австрийскому послу. При безмерном самомнении, которое поддерживалось постоянной лестью и славословием придворных, отметил папский посол, в царе заметна была подозрительность. Сквозит она и в литературных произведениях Грозного. На склоне лет царь Иван IV сочинил канон грозному ангелу, полный страха смерти, бреда преследования и чувства одиночества (Д.С. Лихачев).

Страх загнал царя Ивана в опричную Слободу. На протяжении многих лет он жил там затворником под надежной охраной и никуда не выезжал иначе как в сопровождении многих сотен вооруженных до зубов преторианцев. Постоянно опасаясь заговоров и покушений, царь перестал доверять даже ближайшей родне и друзьям. Новые сподвижники Ивана старательно культивировали его подозрения. В пору кровавых оргий опричнины царь действовал как человек, ослепленный страхом. Однажды Фридрих Энгельс заметил, что эпоху террора нельзя отождествлять с господством людей, внушающих ужас: «Напротив того, это господство людей, которые сами напуганы. Террор — это большей частью бесполезные жестокости, совершенные для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх».

Кровавый террор наложил глубокую печать на все стороны политической жизни общества. Никогда еще не расцветали столь пышным цветом низкопоклонство и славословие. «Ласкатели» и сотрапезники, по словам Курбского, без всякой меры превозносили мудрость и непогрешимость правителя. Под влиянием страха и неумеренных славословий Грозный, несмотря на весь природный ум, все больше утрачивал перспективу, становился нетерпим к любому противоречию и упрямо громоздил ошибку на ошибку. В конце концов он окружил себя людьми самыми сомнительными, бессовестными карьеристами и палачами. Опричнина создала видимость всевластия московского самодержца. Но в царстве опричного террора правитель сам стал игрушкой в руках авантюристов.

Современников поражали причуды и сумасбродства царя. Иногда его шутки носили вполне невинный характер. Царь весело отпраздновал свадьбу племянницы с датским принцем. Гости плясали под напев псалма святого-Афанасия, 45-летний государь отплясывал наравне с молодыми иноками и по головам их жезлом отбивал такт. На пирах Иван не прочь был потешиться и пошутить не только над иноками, но и над великими боярами. Однажды, повествует летописец, царь призвал бояр и «жаловал (их) без числа своею царьскою чашою и (велел) чашником безпрестанно носити и пойти; и как почали прохлажати-ся и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а ови песни воспевати… и всякие срамные слова глаголати. И… царь… повеле их речи слушати и писати тайно и наутрея повеле к себе список принести речей их и удивишася о сем, что такие люди разумныя и смиренныя от его царьского синклита (совета) такие слова простые глаголюще, и показаше те речи им, и они сами удивишася сему чюдеси». Писцы «застенографировали» болтовню пьяных бояр, на том дело и кончилось. Но не всегда царские шутки имели такой благополучный исход. Подданные пуще огня боялись царских шуток.

Стрелецкий командир Никита Голохвастов, известный своей отчаянной храбростью, вынужден был надеть монашескую рясу, чтобы избежать гнева Грозного. Но монастырь не спас его. Царь велел привести его и сказал, что поможет бравому иноку поскорее взлететь на небо. Голохвастова посадили на бочку с порохом и взорвали.

В юности Иван увлекся религией, в зрелые годы стал законченным фанатиком. Многие жестокие и непостижимые его действия имели в качестве побудительного мотива религиозный фанатизм. Ходили слухи, будто царь собственноручно душил своих незаконнорожденных детей, неугодных Богу.

От сумасбродств и жестокостей Иван легко переходил к покаянию. Монахи, немало претерпевшие от Грозного при его жизни, объявили его после смерти благочестивейшим государем. Между тем в конце жизни в поведении Грозного становятся заметны резко выраженные черты юродства и скоморошества (Д.С. Лихачев). С удивительной легкостью царь Иван переходил в своих писаниях от смирения к гордыне и гневу, унижавшему и уничтожавшему собеседника. Царь не прочь был затеять словесный поединок с жертвой в тот момент, когда палач уже приготовил топор.