Оно - Слаповский Алексей Иванович. Страница 31

Операция прошла хорошо, зажило все быстро, хотя Юноша голосил все это время не переставая.

Но Валько рано радовалось: Юноша, как только сняли швы и повязки, снова принялся за свое, да еще неутомимей, чем раньше. Валько спросило у Сотина телефон ветеринара, позвонило. Тот сказал: бывает, остаточные рефлексы, скоро пройдет.

Но прошел месяц, другой — не проходило. Опять Валько позвонило ветеринару:

— Извините, может, вы оставили что-нибудь?

— Что я мог оставить, вы о чем? — рассердился ветеринар. — Говорю же: пройдет!

— Два месяца уже... Не проходит...

Ветеринар гмыкнул. И все-таки пришел, осмотрел Юношу.

— Да нет, все нормально. Что ж ты у нас такой неугомонный? Чем тебе не жизнь? — жри да спи! — укорил он кота, приподняв его над полом.

Юноша, вяло вися в его руках, хмуро смотрел в сторону, а Валько показалось, что он ясно читает в глазах кота: «Моя бы воля, я бы тебе тоже отчекрыжил бы, а потом спросил: чем не жизнь?»

Ветеринар ушел, сказав, что нужно просто потерпеть. Не только у людей, у кошек тоже бывают патологии.

Валько терпело — еще два месяца.

Наконец Юноша успокоился. И начал безостановочно жрать. Валько ограничивало его, Юноша истерически мяукал. Валько, сжалившись, давало немного, Юноша набрасывался, урча чуть не по звериному, но через несколько минут опять начинал просить.

Разъелся, стал толстым и неповоротливым. Зато много спал, в том числе и в постели Валько, устраиваясь строго в центре, так что Валько приходилось примащиваться с краю и осторожно двигать довольно-таки тяжелое тело животного. Юноша был недоволен. Мог и цапнуть: все руки Валько были в царапинах.

Зато Юноша перестал драть мебель, приучился ходить в ящик с песком (песок Валько постоянно меняло), в квартире восстановился нормальный запах, что для Валько было очень важно: он обонянием был всегда щепетилен. И форточку теперь можно было спокойно открывать для проветривания.

Через форточку Юноша и ушел.

Валько не могло поверить. Заглядывало в шкаф, под кровать, под стол, опять в шкаф, опять под кровать, опять под стол, опять в шкаф. Обшарило все закоулки, звало, а потом увидело, что возле форточки слегка оборвана занавеска. Разъевшийся кот, наверное, не мог вспрыгнуть с подоконника одним махом, повис на занавеске, с нее и перебрался на волю.

Валько весь вечер бродило по двору, возле дома, по окрестным улицам с куском мяса в руке, Юноша не отзывался, исчез.

Валько дало объявление: «Пропал кот, серый в полоску, полутора лет, нашедшим гарантируется вознаграждение». Орава детишек притащила ему помойного кота, серого в клочках, предсмертного уже возраста. Интеллигентная старуха принесла голубоглазого котенка тигровой масти: «По себе знаю, как тяжело потерять близкое существо. Возьмите этого. Вы обязательно его полюбите». Валько не взяло, оно хотело найти Юношу. Оно поняло, что не относится к кошатникам. Это у кошатников (и у собачников тоже) проще: умерла или пропала одна животина — заводят другую, и так всю жизнь. Валько же оказалось однолюб...ом? кой? — этого слова в среднем роде нет... Ему не нужна была кошка вообще или собака вообще, оно тосковало по Юноше. Вечерами плакало.

Через несколько недель увидело его. Отощавший, с горящими глазами, Юноша шел в глубине двора, по звериному настороженно переступая лапами.

— Юноша! Юник! — обрадовано закричало Валько.

Юноша слегка повернул голову в его сторону (не поворачивая при этом глаз — как свойственно всем кошачьим), остановился на мгновенье — и пошел дальше. Тут показалась другая кошка. Юноша замер, а потом скакнул за нею, подняв хвост трубой. Послышался вопль этой кошки: Юноша то ли дрался с ней, то ли еще что делал.

Валько позвонило ветеринару.

— Не может быть, — сказал тот. — Кастрированные коты крайне редко сбегают. И уж тем более не участвуют ни в каких кошачьих разборках. Если оказываются на воле, погибают почти сразу же. Скорее всего, вы обознались, это был другой кот.

Но Валько было уверено — тот самый. Что ж, по крайней мере, жив.

Геру взяли в обком комсомола, а Валько сделалось вторым секретарем райкома. Потом осуществили карьерную комбинацию, которую комсомольские функционеры называли «шаг назад — два шага вперед»: сначала отправили руководить организацией большого завода — для биографии, для соприкосновения с рабочей массой, а потом — первым секретарем райкома самого большого городского района, насквозь промышленного, и Валько работало успешно, его организация добилась наилучших показателей, причем не формально, а за счет умелого руководства. Валько пропадало на работе, в его окружении воцарился дух принципиальности, честности и рвения. Валько знало, что у него репутация чуть ли не фанатика идеи, и даже гордилось этим, потому что такая же репутация была и у Геры.

Валько горело на работе и в учебе, понимая при этом, что не все так убеждены, как оно, но всегда помнило слова Геры: «Инстинкт общественной работы в человеке не развит, однако не стоит отчаиваться. Человек даже для себя ленится сделать доброе дело. Детей, например, приучают и даже заставляют чистить зубы. А потом это входит в привычку! Вот и наша задача — развить общественные инстинкты, иногда даже слегка принуждая, чтобы они стали привычкой!»

В Валько безоглядно, чисто и пламенно влюбилась комсомолка Люся, дочь хороших родителей, папа работал в сером доме, без объяснений ясно, что это такое, мама — профсоюзный лидер, они приветствовали знакомство дочери с Валько, да и Валько это знакомство поддерживало — чтобы товарищи не косились на одинокого человека, которому пора бы уже жениться (приличным в этих кругах считалось жениться не рано и не поздно, лет в двадцать шесть — двадцать семь).

Валько получило наконец по разнарядке однокомнатную квартирку в новом доме, не в центре, конечно, но и не на самой окраине, устроило ее по своему усмотрению. Средства были ограниченные, как у всех, но Валько пофантазировало и посредством недорогих материалов сумело собственноручно сделать ремонт. Светло-коричневые обои, желтоватые шторы, все вообще в теплых тонах, очень уютно.