Вещий сон - Слаповский Алексей Иванович. Страница 13
И уволок в кусты.
Невейзер подивился, а Рогожин сквозь зубы произнес:
— Вот сукин сын, деляга!
Он, как всегда, знал все и объяснил Невейзеру.
Сережа Гумбольдт, когда посадили его отца, а мать заболела на нервной почве, учился в Москве. Он сообразил, что помощи от родителей ему ждать не приходится, и это было для его характера хорошо, ведь он был честолюбив и желал достичь многого, но так, чтобы никому за это не быть благодарным. Он учился в Институте кинематографии, чуждался всех и вынашивал планы гениального фильма. Он не знал точно, о чем будет фильм, но уверен был в его новаторстве и элитарности. Однако для новаторского и элитарного кино нужны деньги, а где их взять никому не известному человеку? Такой вопрос встал перед Гумбольдтом, когда он закончил учебу и приехал отдохнуть в родное село. Он приехал и увидел выросших девушек-красавиц, тут же все сообразил, просчитал и организовал. Он нашел в Москве американца Билла, поставщика фотомоделей, манекенщиц, танцовщиц и певичек для дальнейшей раскрутки в шоу-бизнесе, ну а также и девушек для борделей. Он привез его сюда, чтобы показать ему целую партию, готовую к вывозу за рубеж, оформление документов и виз на гастроли народного хора для участия в международном фестивале Гумбольдт взял на себя. Американец заплатит Гумбольдту, и тот получит возможность снять гениальное элитарное кино, долженствующее служить свидетельством, что не оскудела еще оригинальными талантами русская земля (Гумбольдт был — не шутя — патриот).
— Откуда ты все это узнал? — удивился Невейзер.
— Черт его... Рассказал, что ли, кто...
— Кто?
— Отстань! — отмахнулся Рогожин.
Он был хмур и задумчив.
— Ты невесту видел? Катю? — спросил он Невейзера.
— И видел, и общался.
— Общался?
— А что?
— Ничего.
— Влюбился, что ли? — спросил Невейзер.
Рогожин посмотрел на него так, как смотрит человек, у которого на глазах сгорел дом с семьей, а его спрашивают, не болит ли от дыма голова. И отошел от Невейзера.
Так, подумал Невейзер. Не пора ли начать счет подозреваемым?
1. Рогожин, повидавший несчетно женщин на своем веку, должен же наконец влюбиться? Это будет очень как-то по жизни и одновременно как-то вообще. Ну, сюжетно как-то. Любовь его ошеломляет, и он невесту погубляет, логики никакой, но на то и любовь.
2. Илья Гнатенков, человек со сложной психологией и биографией, он души не чает в приемной дочери, в нем может произойти надлом: да не доставайся же ты никому!
3. Вдовин, потому что псих и загадочно реагировал на слова о Кате.
4. Сам Невейзер, если сильно выпьет, потому что, когда он сильно выпьет, он не помнит себя и за себя не ручается.
5. Все отвергнутые женихи.
В общем, нечего думать, придется всех держать на подозрении, за всеми цепко наблюдать. Глаз не спускать с Кати. Ну, и окрест себя посматривать, помня о зловещем пророчестве бабушки Шульц.
Невейзер, не откладывая, стал вертеть головой и увидел направляющегося к нему человека пожилого возраста с приветливой улыбкой.
— Здравствуйте, — сказал этот человек. — Моргунков Даниил Владимирович. Д...д...директор д...д...данного товарищества. Бывший директор совхоза. Либерализовавшийся самодур, — со странной для заики гладкостью произнес он последние сложные слова. И усмехнулся.
— Это вы мне звонили?
— А вы, извините, кто?
— Свадьбу снимать приехал.
— Из города? В цирке новую программу видели?
— В цирке?
— Ну да. Конная группа есть? Обожаю цирк с детства! Трапеции! Коверные! Джигитовка!
— Как вы сказали?
— Я сказал: джигитовка. Это значит искусная скачка на конях с акробатическими трюками.
— Джигитовка?
— Джигитовка.
— И сами любите скакать на конях?
— Обожаю, но боюсь. Ни разу не садился. Лошадь вот завели, а я — только издали. Конь — это моя мечта, — очень серьезно сказал Моргунков и пошел руководить установкой столов.
Вот и джигит тебе! — поддразнил сам себя Невейзер.
Отойдя на три шага, Моргунков обернулся.
— А ч...ч...чего ты вылупился? — закричал он. — Так и будем глазами хлопать? А снимать, работать к...к...кто за нас будет? Живо чтоб у меня! — И развел руками, извиняясь: — Самодур! Такая уж натура... Уж вы снимите, будьте любезны.
И то дело, подумал Невейзер и пошел за камерой.
Но по пути решил, что это еще успеется, сначала не худо бы найти жениха и поговорить с ним. Посмотреть на него. Предупредить об опасности.
10
Родители Антона, наверное, были заняты приготовлениями к свадьбе: дом пустовал. Невейзер заглянул во все окна, обогнул дом, увидел лестницу, ведущую на чердак. Тихо поднялся. Услышал голоса, приложил ухо к двери. Голосов было два: басистый — подростковый и тонкий, неприятный — женский.
— Опять не выучил! — кричала женщина. — На улицах шататься они есть, а уроки делать их нет! Долбишься с ними, как последняя, а он хайло разинет, орясина, и молчит! Сопли-то подбери! Почему не выучил, спрашиваю?
— Бате помогал... — загудел голос подростка.
— Бате! Конечно, навоз возить важнее! И не бате, а отцу! Нет такого литературного слова: «батя»! Есть литературное слово: «отец»! Я тебе еще и по русскому двойку поставлю!
— По русскому-то за что? — безропотно гудел подросток.
Невейзер удивился и тихонько постучал. Стало тихо. Потом послышались шаги, и третий голос, не подростка и не женщины, спросил:
— Кому там?
— Телеоператор Виталий Невейзер по важному делу, — счел нужным официально представиться Невейзер.
Молчание за дверью.
— Эй! — сказал Невейзер.
Дверь открылась, он увидел недоуменного юношу лет двадцати с небольшим и сразу понял, что это Антон Прохарченко. Больше никого на чердаке не было.
— Можно войти?
Антон посторонился, впустил и опять запер дверь.
— А чего вам? — спросил он настороженно.
Невейзер не ответил. Он ошарашенно оглядывал чердак. Это был школьный класс. Пусть здесь стояла только одна парта, но это был точно школьный класс: с доской, с картами географическими и историческими, висящими вокруг, с листом «Экран успеваемости», с кумачовым транспарантом «Учиться, учиться и учиться» и другими несомненными приметами школы.
— Что, интересно? — спросил Антон, высматривая, нет ли в лице Невейзера усмешки.
— Очень. Только...
— А вы посмотрите!
Наверное, душа Антона устала от одиночества, и ему давно уже хотелось продемонстрировать суть своего существования на чердаке, да боялся глумления. И вот сразу доверился Невейзеру, у которого, надо сказать, было доброе, располагающее к себе лицо. (Раньше он любил поговаривать о себе: «Я всегда сначала кажусь порядочным человеком!» Фраза острая, но неглубокая и, пожалуй, неправдивая.)
Антон отошел к доске, взял указку, постучал по парте и закричал тонким голосом:
— Тишина! Разорались, как в курятнике! Оглоеды! Хоть бы кто к знаниям потянулся, хоть бы один, хоть бы одна! Ты чего руку тянешь? Прохарченко! Оглох? А?
И сам себе басом:
— Ответить хочу!
— Ты?
— Я.
Антон отложил указку, сел за парту, посидел, потом поднялся, проковылял к доске (хромота его была заметной, но не уродливой), взял мел и застучал по доске, заговорил:
— Теорема косинусов! Квадрат стороны треугольника равен сумме квадратов двух других сторон минус удвоенное произведение этих сторон на косинус угла между ними! Доказательство! Пусть в треугольнике АВС (он начертил) АВ = с, ВС = а, СА = в. Докажем, например... — И пошел щелкать словами и цифрами, у Невейзера аж в глазах зарябило, и через пару минут торжественно скороговоркой закончил: — По формуле расстояния между двумя точками получаем бэ цэ квадрат равно, скобку открываем, бэ косинус а минус цэ, скобку закрываем, квадрат плюс бэ квадрат синус квадрат равно бэ квадрат косинус квадрат плюс бэ квадрат синус квадрат а минус два бэ цэ косинус а плюс цэ квадрат равно бэ квадрат плюс цэ квадрат минус два бэ цэ косинус а! Теорема доказана!