Перекресток - Слепухин Юрий Григорьевич. Страница 109

Происходил он в пятницу. На следующий день, в субботу, Сергей на большой перемене отозвал Таню в сторонку и предложил пойти завтра в цирк на дневное представление. Таня от изумления чуть не подавилась коркой — в этот момент она, по обыкновению, грызла горбушку — и сделала большие глаза.

— В цирк — на дневное? Сережа, ты что — решил накануне выпуска еще раз почувствовать себя первоклассником? На, кусай!

— Погоди ты. — Он машинально отломил кусок от протянутой ему горбушки и сунул в карман. — Я иду с Зинкой, понимаешь? Они у меня скоро уезжают — мамаша с сестренкой, — так я на прощанье хоть в цирк ее свожу, она уже полгода пристает. Позже мне будет некогда, когда начнем готовиться к экзаменам, а сейчас как раз удобно. Пойдем?

— Постой, я что-то ничего не поняла, — сказала Таня, морща нос. — Зина и Настасья Ильинична уезжают? Ты мне ничего не говорил. Куда они уезжают?

— Ясно, не говорил, я только вчера сам узнал. Едут-то они не сейчас, а через месяц, ну через три недели. В Тулу. У нас там тетка зверски многосемейная — я все жду, когда ей «Мать-героиню» дадут, — нет, серьезно, шестеро детей — представляешь?

— Ой, как здорово! — воскликнула Таня в восторге. — Целых шестеро! Мальчики или девочки?

— Да там всего хватает. Вообще-то ты не прыгай, это только со стороны интересно… Попробовала бы ты с такой семьей. У них там жила одна старушка, а сейчас умерла, так эта самая тетя Клаша просит мамашу приехать. Она там депутатствует, вообще большая активистка, так что ей с детьми трудно. Вот мои туда и едут. Теперь поняла?

— Угу, теперь поняла… Нет, но шестеро детей — как здорово, а, Сережа! Люсина мечта. Так вы завтра идете в цирк? На дневное? Ой, я с удовольствием. Обезьяны будут?

— Будут, наверное. А я, впрочем, не знаю — разве они в цирке выступают? Ну, если не обезьяны, так какие-нибудь другие зверюги будут обязательно.

— Давай на скамейке посидим, — сказала Таня, глянув на часики, — еще пятнадцать минут. День-то какой, правда? Прямо в голове ломит от солнца. Я весной почему-то страшно устаю в такие дни, и так спа-а-ть хочется… Значит, завтра пойдем в цирк, смотреть каких-нибудь зверюг. Это ты хорошо придумал, по крайней мере отдохнем по-настоящему и даже об экзаменах не будем думать. Когда начало?

— В два. Встретимся прямо возле цирка, хорошо?

— Хорошо, — кивнула Таня. Лицо ее стало вдруг печальным, словно погасло.

— Ты что? — спросил Сергей.

— Я? Ничего. Просто я подумала: ну почему мы должны встречаться где-то возле цирка, будто тайком, если мне хочется зайти прямо к вам домой и пойти вместе с тобой и с Зиной прямо из дому? То есть я прекрасно знаю почему. Но я но могу этого переносить, Сережа! Почему тебе не попробовать еще раз поговорить с мамой?

Сергей помолчал.

— Я уже говорил сто раз, — отозвался он неохотно. — Это бесполезно, Танюша, ты же знаешь… как она на это смотрит. Мне самому, думаешь, легко? Мы ведь с мамашей раньше душа в душу жили, а теперь как-то вот не понимаем друг друга, и ничего тут не поделаешь. Веришь ли, когда узнал, что они едут в Тулу, так мне — ты знаешь, Танюша, об этом даже говорить стыдно — я прямо какое-то облегчение почувствовал… Может, думаю, действительно лучше нам пожить какое-то время не вместе, хоть спорить не будем…

Таня выпрямилась, словно собираясь встать со скамейки, и обернулась к Сергею.

— Но послушай, — сказала она, глядя на него большими испуганными глазами, — послушай, это ведь ужасно, ведь получается, что я рассорила тебя с твоей мамой? Сережа, я никогда не думала, что это до такой степени…

— Да ну, брось, — прервал ее Сергей. — «Я рассорила»! Когда так вот друг друга не понимаешь, то рано или поздно это все равно всплывет… лишь бы предлог нашелся.

— Но пойми, мне вовсе не хочется быть этим предлогом! А уж, во всяком случае, твоя мама обвиняет во всем меня. Сережа, мне просто страшно подумать — как она должна меня не любить! Я тебе уже говорила: я вовсе твою маму не виню, я даже ее понимаю, если хочешь. Я ведь прекрасно понимаю, что я для твоей мамы совсем чужая… не потому чужая, что мы еще мало знакомы, а вообще — слишком уж мы с ней разные, ты понимаешь. Я это как-то не могу точно объяснить, но очень хорошо чувствую. Понимаешь, твоя мама, наверно, смотрит на меня и думает, что вот, мол, белоручка, принцесса на горошине… И вообще всякая мать немножко ревнует своего сына, если он вдруг влюбится, — я об этом часто читала, а особенно, если еще девушка кажется ей такой никчемной. Так что я все это прекрасно понимаю, не думай! Но только это слишком серьезно, чтобы относиться так спокойно…

— Хорошо, — нетерпеливо сказал Сергей. — А что предлагаешь ты? Ну, что?

Таня пожала плечами:

— Не знаю. Если бы я знала…

— Вот то-то и оно!

До конца занятий Таня оставалась задумчивой и молчаливой, ничего не сказав даже Люсе. Из школы они вышли втроем, задержавшись на консультации по немецкому языку, но Людмиле стало холодно в надетом первый раз легком пальто, и она уехала трамваем. Сергей пошел проводить Таню до Фрунзенской. Апрельский вечер был тих и прозрачен, заморозок подсушил тротуары, небо казалось стеклянным, вымытым и протертым до блеска. Когда Таня поскользнулась на подмерзшей в углублении асфальта лужице, Сергей подхватил ее под локоть.

— Осторожнее, — улыбнулся он, — а то вывихнешь себе ногу и не на чем будет идти завтра смотреть обезьян.

— Угу, — согласилась Таня рассеянно и вздохнула. — Знаешь, я как раз хотела тебе сказать, что завтра у меня с цирком ничего не получится.

— Почему это? — Сергей сразу насторожился.

— Господи, ну так. Я завтра занята. Понимаешь… мы с Дядесашей должны ехать в одно место. Он мне уже давно сказал, я просто забыла. А сейчас вспомнила. То есть не сейчас именно, а на пятом уроке. Ты не очень сердишься?

— Да куда ты с ним должна ехать? — раздраженно спросил Сергей. — В гости, что ли? Вот нужно тебе! Скажи, что не можешь, и дело с концом.

— Нет, я должна. Это очень важно, правда.

Сергей помолчал, потом сказал сухо:

— Ну что ж, как хочешь.

— Сережа, не будь злюкой. — Таня на секунду прижалась к его локтю. — Я очень хотела бы пойти, но завтра это невозможно.