Сладостно и почетно - Слепухин Юрий Григорьевич. Страница 3
— Скажите, сестра, — с трудом выговорил капитан, — какое сегодня число?
— Сегодня девятнадцатое, — ответила та, уже отходя к следующему, и уточнила, словно не будучи уверенной, что они там в «котле» сохранили еще способность вести счет месяцев: — Девятнадцатое января тысяча девятьсот сорок третьего года…
Тем временем к уже разгруженному «юнкерсу» подошел фельдфебель аэродромной охраны и спросил командира корабля, лейтенанта Фрелиха. Командир, только что вышедший из кабины, глянул на него вопросительно.
— Господина лейтенанта просят безотлагательно явиться к коменданту аэродрома! — вытянувшись, доложил фельдфебель. — С вашего позволения, я провожу.
— К коменданту, меня? — Фрелих недоуменно пожал плечами и окликнул второго пилота: — Хорст, я схожу узнаю, а ты тут поторопи с заправкой, и пусть Клаус не забудет проверить давление в левой масломагистрали. Я быстро!
В помещении комендатуры его встретил штурмфюрер в серо-зеленой полевой форме войск СС.
— Это вы, что ли, здешний комендант? — спросил летчик.
— Комендант вышел, — ответил эсэсовец и добавил негромко, будничным тоном: — Вы арестованы, попрошу сдать оружие.
— Что-что? — летчик улыбнулся. — Вроде бы еще не первое апреля, а? Так мне коменданта дожидаться здесь, что ли? На черта я ему сдался, не понимаю. Еле на ногах держусь — второй рейс без отдыха, а оттуда сегодня выскочили буквально у ивана из-под гусениц — один уже выехал прямо на взлетную полосу, еще бы минута, и…
— Сдайте оружие, Фрелих, — повторил штурмфюрер.
Только теперь до лейтенанта наконец дошло. Он умолк, словно поперхнувшись, рука его поползла к кобуре — но сзади уже навалились, пригнули, заламывая локти; он стал вырываться, почувствовал на запястьях холодок металла, негромкий отчетливый щелчок. Штурмфюрер, подойдя вплотную, наискось — от правого плеча к поясу — раздернул молнию лётного комбинезона и сорвал с мундира Фрелиха Железный крест.
— Ты, дерьмовая тыловая вошь, — выдавил сквозь зубы лейтенант. — Интересно, чем ты занимался в то время, когда мы возили десанты на Крит! Крамолу искал у баб под юбками?
— В машину его, — тем же будничным тоном бросил штурмфюрер, направляясь к двери.
Нет, Фрелих действительно ничего не понимал. С кем-нибудь спутали? Фамилия обычная, лейтенантов с такой фамилией наверняка наберется в люфтваффе не одна сотня; вполне возможно, кто-то там чего-то натворил, а прихватили сгоряча его… тем более, даже не в районе дислокации эскадрильи, это уж явно показывает, что здесь ошибка. Если бы речь шла о нем, то там бы и взяли, на месте. Ерунда какая-то, думал лейтенант, сидя на заднем сиденье между двух каменно зажавших его плечами гефеповцев, [1] лишь бы поскорее на допрос, уж следователь темнить не станет…
Так оно и получилось. Фрелиха привезли, тщательно обыскали, отобрали все, что положено отбирать у арестованного, и в одном мундире — уже без ремня и погонов — заперли в одиночке. А через полчаса, не успел он еще и освоиться на новом месте, его вызвали на допрос.
— Вы, конечно, удивлены, — сказал следователь, — и считаете случившееся недоразумением? Верно, Фрелих. Я тоже склонен думать, что это не более чем недоразумение.
— Черт побери! — воскликнул сразу повеселевший лейтенант, — А я и не сомневался ни на минуту!
— Позвольте мне кончить. Я ознакомился с вашим послужным списком, Фрелих, и я не верю, что такой заслуженный боевой офицер может быть предателем или пораженцем. Поэтому то, что вы вели пораженческие разговоры, следует считать…
— Пораженческие разговоры? Какие пораженческие разговоры?!
— Не перебивайте, пожалуйста. Здесь полагается слушать молча, а отвечать только на вопросы. И не задавать их! Уяснили?
— Так точно, уяснил.
— Вот и хорошо. Итак, мне хотелось бы верить, что вы вели пораженческую пропаганду не по собственному умыслу, а находясь под чьим-то влиянием. Это вещи разные. Повторить подсказанное, не дав себе труда задуматься над смыслом, — это проступок, серьезный, в некоторых случаях даже весьма серьезный, но не более. А вот самому измышлять и распространять пораженческие слухи — это уже совсем другое. Это уже измена, Фрелих, измена и нарушение присяги. Улавливаете разницу?
— Так точно. Но я не совсем…
— Не совсем понимаете, догадываюсь. Хорошо! Как говорится, карты на стол. Неделю назад, то есть двенадцатого января, вы провели вечер в офицерском казино авиабазы — припоминаете?
— Двенадцатого? — Фрелих задумался. — Да, пожалуй… Двенадцатого, если не путаю, день у меня был свободный, без вылетов.
— Прекрасно. А теперь вспомните, о чем говорилось за вашим столом. И что, в частности, говорили вы сами.
— А черт его знает, о чем! Знай я, что через неделю мне зададут этот вопрос, то сидел бы и записывал. А так я пил. Обо всем, наверное, говорили.
— Например, о положении в «котле»?
— Да уж наверняка! Если мы летаем туда, то уж наверное и обсуждаем то, что там видим, верно?
— Вы говорили, что положение Шестой армии безнадежно, поскольку авиация не в силах ее снабжать?
— Может, и говорил. Не помню уже. Говорил, наверное.
— И после этого вы спрашиваете меня, «какие пораженческие разговоры»?
— Так вы это считаете пораженчеством? Ничего себе! — Фрелих рассмеялся. — О том, что мы не можем обеспечить снабжение, знает любой дурак. Паулюсу требуется как минимум шестьсот тонн продовольствия, горючего и боеприпасов в сутки; это триста самолетовылетов, поскольку больше двух тонн наши тарахтелки взять на борт не могут, хоть лопни. А можем мы обеспечить триста рейсов в сутки? Да на сегодняшний день весь наш 4-й флот не располагает и сотней исправных машин! И после каждого вылета их остается меньше и меньше — степь вокруг Гумрака усыпана обломками наших «юнкерсов»!
— Так вы, Фрелих, считаете, что эти печальные факты и цифры следует доводить до всеобщего сведения?
— До чьего сведения?! — крикнул лейтенант, теряя терпение. — Мы что, по-вашему, русских об этом информируем? Я говорил со своими товарищами по эскадрилье, которые не хуже меня знают обстановку!
1
«Гефепо» — сокр. от «Geheime Feldpolizei» (нем.) — тайная полевая полиция, военное гестапо.