Война крыш - Словин Леонид Семенович. Страница 32
Всю дорогу они держались за руки.
Была самая жара.
Иерусалимский железнодорожный вокзал, а на самом деле — маленькая, по масштабам России, дачная станция, запираемая с вечера, с одной кассой, с вечно пустым зальчиком ожидания, не отгороженным от короткого перрона, с бельем, сушившимся рядом с путями, несколькими пригородными поездами в сутки…
Будущие однокашники по курсам — тоже пацаны из России и Украины, курили по одному и группками. Строили из себя крутых. Смачно и часто плевали.
Коренных израильтян на курсах не было.
Элла, старшая — черноволосая, с живыми глазами, была из прежних пионервожатых — деятельная, заботливая.
— Балабан Борис. — Она проверила по списку. — В вагоне ко мне подойдешь…
— Поеду, пожалуй… — сказала Ленка.
Других пацанов никто не провожал.
Они отошли в сторону.
— Я сразу тебе позвоню, как устроят.
— Может, тебе удастся приехать на Шаббат.
— Было бы здорово. Держи наши ключи…
— Борис! — Элла-пионервожатая уже махала ему рукой. — Поезд!
Наспех поцеловались.
— Давай…
Всей группой забрались в один вагон.
Борька еще не ездил здесь в поездах.
«Похоже на электропоезд, только двери закрываются не автоматически и сиденья мягкие…»
И еще в купе были столики. Окна не открывались. Мощные кондиционеры гнали сверху прохладу…
Курить не разрешалось нигде.
Борька вышел в тамбур. Там втихую уже покуривали двое пацанов. Его предупредили:
— Не все сразу!
— Ничего…
Он отчего-то разволновался.
В окне возникла знакомая арабская деревня Бейт-Сафафа с игрушечными резными минаретами. Дорога на Гило. Паб «Сицилийская мафия»… Знакомые места.
По другую сторону линии показалась и х аллея. Днем она выглядела короткой и пыльной. Казалось, солнце прокалило ее насквозь — ни клочка тени… И ни одного человека!
Ее проскочили за минуту. Дальше начинались Иерусалимские горы, неровные складки породы, высокие террасы вверху, долины…
— Балабан!
Старшая Элла вышла в тамбур.
— Ты поедешь с другой группой. На третьей остановке ты должен выйти. Группа собираете» на станции. Вы едете дальше автобусом…
Борька растерялся. Высокий, в клетчатой рубашке навыпуск, в джинсах, за минуту до этого крутой, независимый…
— А чего?
Парни в тамбуре бросили курить, внимательно слушали.
— Все в порядке…
— Вот твое направление… — Элла подала запечатанный серый конверт. — Тут все необходимые документы. Мне сказали, занятия проводятся где-то неподалеку…
Я приехал на Кутузовский с утра на следующий день.
Подъезд Марининого дома встретил уже знакомым запустением.
Никто из бомжей не ночевал этой ночью в подъезде — я мог бы в этом поклясться.
У бродяг дьявольское чутье на опасность.
Они обходят такие места…
Вчерашняя трагедия в доме не прибавила подъезду флера таинственности. Сколько таких мест, отмеченных злодейством, вокруг, о которых мы не догадываемся, поэтому спокойно проходим. Останавливаемся. Разговариваем.
Я нажал на кнопку домофона.
— Да. Входите… — Меня ждали.
Перед этим я позвонил соседке Марины из офиса. Она сразу меня узнала:
— В любое время. Только в тринадцать у меня будет врач. Он пробудет минут сорок…
— Понял.
Я поехал немедленно.
В лифте и на лестничной площадке неожиданностей не было.
Квартира Марины была опечатана сургучной печатью с бумажкой.
Я позвонил в дверь напротив.
— Пожалуйста…
Сердце екнуло.
Дверь уже открывали.
«Один… Два… Три запора! Порядок!» Милиция, будь она внутри, ограничилась бы минимумом задвижек.
— Серафима Александровна? Добрый день.
Полная пожилая женщина. Уложенные парикмахером
седые волосы. Маникюр. Аккуратный фартук поверх сарафана.
Генеральша!
— Здравствуйте, входите.
Квартира как и у Марины, но с явно выраженным уклоном в сторону Министерства обороны. Фотографии маршалов. Жуков, Сталин в форме генералиссимуса. Помпезные подарки коллективов ВПК: миниатюрные пушки, самолеты.
— Какая красота…
Я показал на игрушки.
— Нравится?
— Очень трогательно.
До моего прихода она сидела перед телевизором. Он и теперь продолжал беззвучно работать.
Генеральша оказалась ничуть не чопорной, какой я себе ее представил. Генерал, видимо, женился на ней еще старлеем. Вспомнив Марину, помолчали… Еще вспомнили прошлую жизнь.
— Жили красиво. Надеялись. Ходили на премьеры. Парады. Что-то менялось каждый год. Главное, никто не думал: «Вот прежде, десять лет назад, все было лучше!»
— Наверное, вы правы…
Я уже давно дал себе слово быть вне политики.
— Садитесь… — Она показала на громоздкие кожаные кресла вокруг журнального столика. — Что-то все-таки стояло тогда за этим. Согласны? — Она села в кресло и продолжила скорее по инерции: — Тяжело вспоминать. Если бы тогда знали, что так будет, — разве бы так надо было жить?! Какие возможности были! А мы даже дачи себе не оставили. Вообще ничего…
Основания для такого доверия вскоре выяснились:
— Марина перед тем, как позвонить, сказала, что звонит надежному и хорошему юноше…
«Юноша бледный, со взором горящим…»
Что могло лечь в основу такого портрета: тяжелая грация, перебитый давно, искривленный нос, впалые щеки, сплошь металлическая белая верхняя челюсть российского уголовника…
Когда я был начальником розыска, это выглядело довольно экзотично.
— Насчет юноши — конечно, очень точно.
Тем не менее было приятно это услышать. Марина не играла двойной игры. Оказалось, мы относились друг к другу одинаково хорошо.
— Не будем ее очень критиковать…
— Тем более после того, что случилось. У вас в доме ничего не говорят об этом? Может, кто-то что-то видел?
— В нашем доме ничего не узнать. Разве от милиции.
— С вами они не беседовали?
— И не будут! У них хватит помощников помоложе…
Она произнесла это весьма решительно.
— Я и не открою…
У нее сложились непростые отношения с участковым.
— Только с санкции прокурора! — Мысль ее работала четко. — А если я еще расскажу о звонке Марины и о нашем разговоре, они меня вообще затаскают…
Все сильно упрощалось само собой.
— Теперь вы расскажите! Что вы об этом обо всем думаете?
Я собрался с мыслями.
— Поскольку Марина звонила именно от вас, я могу быть с вами откровенен…
— Надеюсь.
Я обрисовал ей финансовую деятельность Марины.
— А ваша роль?
— Наша фирма занимается помощью в возврате долгов. Несколько человек в Москве были ей должны крупные суммы. Вы что-нибудь знали? Ей, наверное, не раз приходилось звонить от вас…
— Марина боялась, что ее телефон прослушивается… — Генеральша встала. — Как вы относитесь к чаю? Не возражаете?
— С удовольствием, спасибо.
— Я поставлю…
Душистый, крепкий чай был подан в фарфоровых фирменных чашках известного российского завода. За чаем мы продолжили разговор.
— Родители ее разошлись. Воспитывал отчим. Не сколько лет до совершеннолетия она жила за границей. В Израиле. Потом вернулась в Россию, восстановила гражданство. Купила квартиру…
Все это я уже знал.
— Друзья — все больше нынешние новые русские. Но были и иностранцы. Я как-то видела иностранную машину, в которой к ней приезжали. С красными номерами. Посольская. Я думаю, израильтяне. Слишком хорошо говорили по-русски, без всякого акцента…
— Вы не помните, она упоминала имя Ян?
— Она звонила ему. Примерно два раза в месяц. Всегда днем. По международному. Счета она сама оплачивала…
— Что у них за дела, не слышали?
— Сама она говорила мало. Что-то записывала. Я думаю, это деловые отношения…
Она взглянула на меня. Ей хотелось спросить.
— Да?
— Кто же оплатит ваш труд?
Я объяснил:
— В договоре обусловлен процент, который идет фирме при возвращении долга.