Война крыш - Словин Леонид Семенович. Страница 47

И вот уже заломило в ушах, в затылке. Послышалось громкое сипение. Давление куда-то быстро утекало вместе с воздухом.

Но заработали вентиляторы. Набрали высоту.

Две приблатненного вида стюардессы у угла туалета втихую покуривали.

Красный мартини, виски. Сок грейпфрута, нигде, кстати, не получивший особого распространения…

Три с половиной часа полета…

Дремота.

И снова духота и безветрие аэропорта Бен Гурион.

Плоские шляпы религиозных — хередим. Малочисленные туристы — из-за взрывов туризм резко идет на убыль.

Профессиональная улыбка израильской пограничницы, проверяющей мой паспорт.

Я сверил свой портрет глазами симпатичной военнослужащей.

Высокий, тяжелый. Жесткие, с проседью волосы. Прижатые уши. Металлические коронки впереди, вверху. «Ужасные зубы», как говорят тут про наши блатные фиксы. Впалые щеки…

Еще — свороченный в детстве нос.

Для физиономиста-психолога — поле для изучения природы человека.

Действительно ли, как утверждают французы, характер — это судьба?

«Частный лицензированный российский детектив, работающий по контракту в охранно-сыскной ассоциации „Лайнс“, разрешите представиться…»

— Шалом!

Очередной штемпель в моем израильском дарконе — и вот он уже у меня в руке.

— Бай!

Двухэтажный автобус Тель-Авив — Иерусалим.

В окне равнинный Израиль. Желто-красный трактор на поле.

Белые валуны в зелени пальм. И горы вдалеке. Широкой раструб — вход в ущелья.

Неожиданно облачное молочно-серое мутное небо.

И сразу красные черепичные крыши на складках серого с зелеными заплатами выгоревшего одеяла до дымки горизонта.

Израильские поселения — ульи с красными крышами. Острые верхушки сосен на склонах. Кипарисы, как поминальные свечи между горными складками. И паутинки дорог внизу.

Разбитая машина. Как она попала туда, в ущелье? По сторонам вдоль дороги изломанные складки породы на разных уровнях.

И наконец, Иерусалим.

Сбоку мелькнула надпись на русском: «САДЫ САХАРОВА».

Здесь почитали знаменитого правозащитника…

Квартира ждала меня все это время.

Я распахнул окна в салоне и в спальне — на грохочущую Элиягу Голомб и во двор.

В первое ворвался непрекращавшийся гул машин.

Снова на половину окна впереди простирался Байт ва-Ган, один из семи иерусалимских холмов, высоко вознесенный и на две трети застроенный виллами.

Строительство новой дороги под ним заканчивалось, но по склону еще двигались дорожно-строительные машины.

У меня было связано многое с вершиной Байт ва-Ган в мой прошлый приезд.

В другое окно — со двора — доносился лай собаки.

В квартире, которую «Лайнс» оставил за собой, стоял устойчивый жар.

За то время, пока никого тут не было, помещение лишилось запаха жилья. В первую очередь, конечно, потому, что тут не готовили.

Я включил телефон, воду, газ.

Испробовал компьютер — в прошлый раз я писал на нем простенькие рецензии для «Нашего Иерусалима» по просьбе моих друзей, владельцев дома русской книги «Золотая карета».

Компьютер работал как часы.

Я выставил на письменный стол мои амулеты, которые повсюду таскал за собой. Две серебряные фигурки — зажимы для бумаг, стилизованные под персонажей китайского театра теней… В боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…

Мои неотложные дела подходили к концу.

Еще я принял душ. Сделал несколько звонков знакомым. В том числе хозяину, квартиры. Одних не оказалось дома, другие успели съехать. Хозяин квартиры — выходец из Болгарии — был рад моему появлению.

Хозяева «Золотой кареты» тоже приветствовали мой приезд. К ним только что поступил из России контейнер с книжными новинками.

— Ты надолго?

— Не думаю.

— Может, даже на несколько дней?!

— Все может быть.

Я надеялся на их помощь в розыске Яна, если она понадобится. На этом ритуал возвращения закончился.

Я набрал справочную службу телефонной компании «Бэзэк»:

— Номер автомата 2543231…

Меня не спросили, кто я, зачем мне это нужно.

Мой английский тоже вполне их устроил.

Я интересовался, где установлен телефон-автомат с номером, указанным Мариной.

— Площадь Кикар Цион. Рядом с банком «Апоалим»…

В телефонной компании не делали из этого тайны.

— Спасибо.

Телефон-автомат оказался на краю площади, ближе к Яффо, внутри защитной прозрачной скорлупы — помидорного цвета, новенький, словно сегодня с производства, как все другие его собратья тут.

«Печка, от которой мне предстоит танцевать…»

Рядом была Яффо — вечно забитая пешеходами, машинами. Отель «Рон» — невысокий, недорогой — «смотрел» прямо на автомат.

Я прошел по Яффо в направлении Старого города.

Свои дела частного детектива я всегда начинал с него.

В прозрачном воздухе Старый город вырисовывался словно на гравюре древней книги. Каменные стены, поросшие пучками зелени. Зной, неподвижные веера пальм. Смуглые нищенки неизвестного народа — не еврейки, не арабки. Переползающие с места на место младенцы.

Я вошел в Яффские ворота.

Единственные с необычной надписью — измененным текстом из Корана:

Общий праотец двух народов впервые был поставлен рядом с Богом…

Кафе «Самара» метрах в двадцати от ворот было пусто. Два или три туриста сидели внутри за своим кофе.

«Самара», естественно, означала не нашу Самару — Куйбышев, а провинцию Самарию.

Я кивнул хозяину-арабу, мы были знакомы. — Наша жизнь, как кофе, — черная, с осадком и горькая, но пьем и получаем кайф… — Он узнал меня.

Дверь кафе оставалась открытой. Я пил кофе с кардамоном, смотрел на площадь впереди.

Она называлась Омар ибн-Хаттаб.

Тут ничего не менялось.

Несколько православных греческих священников в черных мантиях, беседуя, прошли мимо. Две арабские женщины в непременных белых платках, строгих платьях сопровождали пожилого мужчину в галабее.

Рядом с «Самарой» был отель «Империал», где в свое время останавливался Бунин, выходил на балкон. У отеля стоял первый в городе газовый фонарь. Теперь, как я слышал, «Империал» принадлежал Ватикану.

Расплатившись, я еще прошел мимо Армянского квартала.

Две улицы внутри стен Старого города повторяли направление древних Кардо и Декуманис, какие были еще в то время, когда город назывался Элиа Капитолина.

Легко было представить их — мощенные булыжником, с тянувшимися вдоль улиц зловонными канавами, за которыми паслись лошади и верблюды.

Местная знаменитость — мужик в хитоне, с арфой, в золоченой короне, работавший то ли под царя Давида, то ли под купца Садко, — шустро сиганул через дорогу: впереди двигалась очередная группа христиан-паломников…

На каменные плиты под ногами были нанесены насечки, чтобы не поскользнуться.

Западная стена храма была где-то рядом.

Я знал правило:

«Нельзя не подойти к ней, даже если случайно здесь оказался…»

На полицейском КПП вместе с солдатом-эфиопом стоял светлый российский парень…

— Привет…

— Спасибо.

Я не написал записку Всевышнему с моими просьбами и не оставил в стене.

Господь не был бюрократом, требовавшим письменного ходатайства. Записки передавали от тех, кто не мог прибыть сюда лично…

На обратном пути я прошел мимо белого Троицкого собора и Русского подворья, принадлежащих Московскому патриархату.

Здания последнего арендовало Иерусалимское окружное управление полиции.

В направлении Русского подворья, где помещались тюрьма и полиция, с трелью пронеслась полицейская машина.

Я постоял, наблюдая за израильскими ментами.

В помещении, где принимали передачи для арестованных, толпились несколько арабских женщин в белых платках, соседняя дверь вела в лабораторию Минздрава.