След черной рыбы - Словин Леонид Семенович. Страница 3

— Что же он так сразу и приедет?

— Нет, конечно. Но мы год ждали. Еще пару месяцев подождем.

Откуда-то из глубины тюрьмы кого-то вели. Гулкие шаги арестованного и его конвоира, мерно шагавших сквозь лабиринт коридоров, оформляли звонкую тишину современного узилища.

Арестованным, покидавшим тюрьму в то утро, был Тура Саматов.

В канцелярии Туру вписали в какие-то книги. Дали расписаться. Незапоминающаяся личность — работник тюремного отдела глухо зачитал постановление. В нем разбирались две строчки:

— …»За отсутствием состава преступления… Из-под стражи освободить…»

Непохожим на себя — коротко остриженным, в телогрейке и немыслимых ботинках — шагнул он в ворота под традиционным девизом отечественной тюрьмы:

«На свободу — с чистой совестью!»

За воротами Туру ждали. Офицер милиции поднялся со стоявшего у стены разбитого ящика.

— «…Я вышел зол и непреклонен, свободен, словно вор в законе, который вышел из тюрьмы!» [2]

Это был Силов.

На мгновение они коснулись друг друга лбом, щеками и тут же бегом бросились прочь от страшного этого здания.

За тюрьмой по широкой магистрали сверху от площади катил на светофор неудержимый вал машин, Силов и Тура в его немыслимом для столицы обличьи подбежали к краю тротуара. Силач успел крикнуть на бегу:

— МВД отвело нам номер в своих апартаментах… Тут недалеко… Я перевез туда кое-какие твои вещи…

— А нельзя сразу домой?

— Нет! Завтра тебя ждут в министерстве… Форма должна быть соблюдена! Тебе вернут статус сотрудника МВД и звание…

Первый же притормозивший частник, с которым Силову удалось пошептаться, согласился их отвезти.

— Ну вот! Товарищ мечтает подвезти тебя, Тура, — торжественно провозгласил Силин, открывая перед Саматовым дверцу. — Ты окажешь честь, если прямо с казенных нар пересядешь в поролоновый рай моего нового друга…

В гостинице МВД было тоже много людей, как и в обычной гостинице. Ее отличало разве только то, что больший процент постояльцев был в форменных одеяниях МВД и милиции. Обгоняя офицеров, Силов и Саматов побежали вверх по лестнице к окошку администрации. На бегу Силов кивнул Туре на офицера в форме, тащившего свернутый в рулон ковер, и его жену, в каждой руке которой было по автомобильной покрышке:

— Ай да майор! Едет в отпуск при погонах… Смотришь, в магазинах что-нибудь и выпросит… И жену приспособил!

Силов здесь тоже был уже своим, знаемым, любимым: администраторша о чем-то предупредила его. Ключ не дала, показала наверх.

Тура начал с душа, потом перешел к бритью. На двери ванны висел его форменный мундир. Человек военный, Тура переходил из одного состояния в другое, подчиняясь приказу.

Тура брился, смотрел в зеркало. С каждым взмахом бритвы лицо его становилось все более узнаваемым, прежним, жестким. Лицо мента… Вот он провел по щекам кремом, растер его. Застегнул милицейскую сорочку. Поправил галстук-регату. Теперь это снова был подполковник милиции Саматов, он ничем не напоминал человека, который несколько часов назад освободился из тюрьмы.

Силов возился с бутылками, с закуской. Номер был двухкомнатный, на тумбочке у кровати Туры стояла привезенная Силовым большая фотография.

Погибшие жена и сын, и с ними он, Тура, взявшись за руки, бегут по тропинке между деревьями…

Тура поднес фотографию к губам.

— Все готово! — выглянул Силов из другой комнаты. — Прошу…

Тура поставил фотографию на место, вышел к столу.

— Помянем! — Силов показал головой в сторону тумбочки с фотографией. — Пусть земля будет им пухом!

Они выпили, не чокаясь.

Силов рассказывал:

— …В прокуратуре полная неразбериха. Прикомандированные следователи наломали дров. Потом разъехались… Свердловчане, ульяновские. С Украины… Лучших следователей никто не даст… Так что можешь представить. Местных обычаев никто не знал. Короче: нам крупно повезло.

— Да. Нам очень крупно повезло… — грустно заметил Тура.

Силов поправился:

— Прости. Я не точно выразился. Я хотел напомнить, что ты на свободе…

— Понимаю.

— Мы ходили к Генеральному, но Рекунков нас не принял. У него есть дела поважнеt, чем вытаскивать посаженных в тюрьму честных ментов…

— Тогда как же я здесь?

— Расположение звезд… Вот так же у одного бродяги по пьянке в поезде сняли туфли… А он возьми и напиши Щелокову… Тысячи людей пишут жалобы и ни одна не доходит. А здесь — для смеху, что ли! — дали министру… Тот резолюцию: «Разыскать! Доложить!» Милиция с ног сбилась… Туфли ищут! Наконец, какой-то умник догадался. Притащил рваные штиблеты… «Пожалуйста!» Ему, конечно, благодарность! Премия. А дальше — полный отпад! Некому вручить. Бродяга уже сидит, а от штиблет амбре такое — хоть беги…

— Это ты так считаешь, — Тура мудро улыбнулся.

— А ты — нет?

Тура покачал головой.

— Это Хамидулла. Наш местный Аль-Капоне. Я виделся с ним в тюрьме и он мне обещал… Да ладно! — Он прервал себя. — Ты-то как?

— А что я? — Силов улыбнулся. — Зажило, как на собаке. Три перелома и вывих. Правда, при ходьбе хрустит что-то в колене. Как в протезе. Да Бог с ним!

Силов наполнил рюмки, подумал. Заткнул бутылку, убрал в холодильник.

— Пожалуй, больше ни грамма. Остальное — у себя!

— Во сколько нас ждут в министерстве? — Тура.

— С утра. В четырнадцать у нас самолет. Вечером мы уже дома. В Мубеке…

Тура незаметно опьянел. Он сидел на террасе, за столом, уставленным бутылками, жалкий, состарившийся, в будничном синем халате-чапане. Взгляд Туры сквозь раскрытые двери блуждал по жилищу, где он столько лет прожил с женой и сыном.

Он видел дорогие его сердцу приметы той, прежней жизни — зонтик жены, сандалии сына, мячик, книжку, торчащую из-под дивана.

— Шесть лет вычеркнуто из жизни, Валек… — Язык его заплетался. — За что? За что погибли Надя и Улугбек? Даже если бы Аллах хотел меня наказать, он не выбрал бы такой жестокой казни! За что, Валек?

Силов в комнате включил телевизор.

Был час комментаторов за круглым столом. На экране появились знакомые лица «специалистов»-международников: Сейфуль-Мулюков, Зорин, Боровик.

— …Своим мнением с телезрителями поделятся также Олег Беляев, Алексей Медведко…

— Я не могу видеть их лиц… — стукнул кулаком по столу.

Бутылки перед ним задребезжали. Силов поискал по каналам — передавали съездовскую программу.

— Выключи ты эту херню! Я не могу ее больше слушать… — Тура по блатному долго скрипнул зубами.

Силов выключил телевизор, вернулся на террасу, смотрел на Туру: таким своего друга он никогда не видел. Тура продолжал безнадежно:

— …Я ничего больше не понимаю. Не знаю, как дальше жить. Ясно, что в Мубеке мне нельзя находиться. Кончится тем, что я не выдержу — отправлю кого-то на тот свет… И тогда снова сяду, но уже за дело. Может, уволиться?

— А что ты умеешь еще хорошо делать, кроме как ловить преступников? — Силов мягко попытался его успокоить. — Может, я чего-то не знаю?

Тура замолчал.

— То-то…

Силов наполнил рюмки.

— Я думаю, ты должен принять предложение Агаева и поехать на Каспий. В водную милицию. Агаев — твой друг. А после того, как ты спас его девочку на канале в Санзаре, он и его жена в тебе вообще души не чают… Поедешь, отдохнешь… А там, смотришь, и я подъеду… Чего мне тут одному?

От слов, а больше под влиянием голоса единственного оставшегося ему близкого человека, Тура постепенно оттаивал. Выражение лица его смягчилось.

— Представляешь оперативную обстановку на Берегу… — Силов, как мог, поднимал настроение. — Шесть преступлений… За год! Тишина вокруг… Зеленое море. Красная рыба. Черная икра… А там, смотришь, я подъеду… — Силов поднял рюмку. — За это!..

На море стоял полный штиль. Изумрудно-зеленая вода была полна водорослей, вырванных ночным штормом. Далеко у горизонта виднелся белоснежный морской паром — высокий, с обрезанной напрочь кормой с круглыми дырочками иллюминаторов по бокам, похожий на гигантский старый утюг, заправленный древесным углем.