Лето никогда - Смирнов Алексей Константинович. Страница 20

— Ничего, сейчас ты все обдумаешь еще разик, — сказал бывалого вида папаша. Неизвестно, чей. — Послушаем тебя после… говорун.

— Большое вам спасибо за разъяснения, — вмешалась начальница и ухватила Букера за локоть. — Я думаю, никто не будет возражать, если вы пройдете первым? Мы, к сожалению, не подумали о ленточках и ножницах…

— Да уж не будем, — послышался все тот же ехидный голос, перекрывая извинения.

— Постараюсь оправдать ваше доверие, — Большой Букер пошевелил рукой, ощутив неожиданную потребность проверить хватку, и убедился, что попал в клещи.

— Не сомневаюсь, — Фартух потянула его в клуб и, когда он уже входил, успела шепнуть ему на ухо: — Не слушайте дураков!

— Болтают почем зря, — проворчал Букер, полностью подпавший по ее власть.

Начальница подтолкнула его в спину, обернулась:

— По очереди, цепочкой, без давки, заходим.

Букер споткнулся о какое-то ведро. Вокруг было темно, он находился в маленьком коридорчике.

— Шагайте, — сказала из-за спины начальница. — на свет идите. Как окажетесь за сценой, стойте на месте и ничего не трогайте.

Он повиновался и вскоре стоял на задворках эстрады, отделенный от смутного гула фанерным задником. Увидел дырочку, заглянул. Зал, как и предупреждала начальница лагеря, был разбит на множество кабинок. Миша, тревожной наружности молодой человек с перебинтованной рукой, рассаживал скаутов под колпаками. «Он же в парике, — догадался Букер, искавший причину саднящего чувства. — Должно быть, облученный. Или скальпировали где-нибудь в горах…» Забывшись, Большой Букер нечаянно уперся лбом, и задник качнулся.

— Вам же велели стоять спокойно! — просвистело над ухом.

Он виновато отпрыгнул. Фартух указала на столик, покрытый скатертью вишневого бархата. Это было какое-то знамя, но — перевернутое; старинный золоченый девиз, вышитый толстыми нитками, с изнанки читался абракадаброй. Ветхий завет, как он есть. На скатерти высилась стопка дисков, напоминающих компактные, но меньшего размера.

— Ищите свои воспоминания. Чужие не трожьте!

— Ага, — Большой Букер бросился к стопке. Он сам не заметил, как превратился в маленького мальчика, а работа с маленькими мальчиками как раз и входила в служебные обязанности начальницы. — Вот, пожалуйста!

Футляры были сложены в алфавитном порядке, Букер и здесь шел первым. Но отчего? Был же кто-то на «А». Малый Букер говорил про какого-то Аргумента, и Большой не сразу сообразил, что речь шла о прозвище; ему почему-то очень сильно, впервые в жизни, захотелось, чтобы кто-то был на «А». Хотя алфавитное первенство не влияло на очередность участия, так как никакая очередность не предусматривалась.

Большой Букер снял диск, шагнул в сторону, и к стопке тут же потянулись отцовские руки: руки холеные, с коротко остриженными ногтями; слесарные лапы, женственные кисти, дрожащие и мокрые пятерни, одна из которых оказалась лишенной трех пальцев; когтистые грабли, плебейские клешни, и даже влез некий щупик: Букер поморгал и протер глаза — показалось, рукава мельтешили — манжеты и запонки, драные свитера, ковбойские рубашки, два пиджака; встречались и синие татуировки: «Север», «Грааль» и «Термез»; было много часов — электронных, командирских, дамских и вроде бы японские вечные, с атомным элементом, отстающие на секунду за миллиард лет и одиннадцать месяцев.

— В шеренгу, в шеренгу, — шептала начальница «Бригантины».

— В шеренгу, — повторяли по ту сторону задника.

Когда все замерло, оказалось, что отцы встали по росту, хотя их никто об этом не просил. Просвещенный Букер оцепенело созерцал задник и сравнивал его с барьером, разделяющим полюса бессознательного и доступного, прошлого и нынешнего, родительского и потомственного. Исчезновение перегородки вело к соединению полюсов, которые превращались в две половинки ядерного заряда. Прошлое, с которого вот-вот сорвут покров, заслонило небо, и нынешнее время, представленное «кукушкой», пикником и концертом, по капле стекло в геометрическую точку.

Покуда он мудрил и сопоставлял, в зале успел отзвучать музыкальный номер один. Большой Букер очнулся и не смог припомнить, что это была за музыка.

Лицо начальницы было серым от ярости.

«Сорвалось, — догадался Букер. — Музыку пустили не ко времени».

— Приготовились, — начальница, напрасно стараясь не показывать бешенства, вскинула руку с красным флажком. — Эй, там, папочка! Закройте футляр! Не трогайте диск потными пальцами!

Букер приготовился услышать «Прощание славянки». И угадал, не ошибся, все правильно: безутешная, но бодрая славянка, напоминавшая громкостью звука великаншу из древнегерманского эпоса, распахнула символические объятия и заключила в них гремевший клуб, который доживал последний час в своем прежнем культмассовом качестве. То новое, чем ему предстояло стать, не имело названия; сюда не годились ни храм, ни алтарь, ни капище, ни какое-либо светское определение.

— М-марш, — флажок опустился.

Вопреки ожиданиям, задник не поднялся, и родителям пришлось его обходить; смущенная процессия, срезая правый предел скрипучей эстрады, стала спускаться в зал. Скаутов, скрытых ширмами, не было видно, но судя по всему, они там стояли и громко хлопали шествию. Миша стоял в проходе и хлопать не мог, поэтому он ловко дирижировал здоровой рукой.

Его управление не возымело успеха, возникла сутолока. Администрация не позаботилась о широком обзоре, и родителям попросту не было видно, где чей сын. Начались переходы от кабинки к кабинке; ширмы сдвигались, пошли посторонние разговоры. Мероприятие оказалось скомканным с самого начала.

Взвыл микрофон.

— Уважаемые гости, передайте мальчикам диски, — разнесся приказ. — Не надо никаких… не надо никаких церемоний! — процедила Фартух, потому что в зале творилась совершенная комедия. Несколько взволнованных пап, ничего не соображая, стояли, как им было велено, на коленях перед детьми и протягивали им футляры; прочие продолжали бродить и заглядывали под колпаки, так как некоторые скауты, что было вполне естественно, не выдержали и полезли смотреть, как там все устроено внутри, и не было видно лиц.

Вокруг начальницы подрагивал воздух. Она наблюдала за происходящим с эстрады и молча дожидалась стихийной упорядоченности. Музыка остановилась.

— Музыку, — потребовал Миша напряженным голосом, глядя куда-то вверх.

Динамики зашипели; славянские объятия раскрылись вторично. Невидимый прощальный платок, расшитый петухами и самоварами, мерно взлетал, как будто стелили простыни.

Малый Букер вертел в руках диск, тогда как отец глупо переминался перед ним с ноги на ногу. Кресло оказалось слишком высоким, и Малый Букер болтал сандалиями. Шлем нависал над ним, похожий на перевернутый миксер; Букер уже успел посмотреть, что там такое, не нашел ничего интересного и теперь старательно изображал беззаботное настроение.

— Дай, дай сюда, — встрепенулся отец, вспомнив, что это его обязанность — вставить диск.

Малый Букер безропотно отдал игрушку, и тот стал оглядываться: пора или не пора? Миша, узнав его, пришел на помощь.

— Бросайте в щель, пока не испортили, — посоветовал он. — Сейчас все уляжется, и мы начнем. Как настроение, Тритошка?

Скаут, не отвечая, выставил большой палец. Миша усмехнулся и ответил тем же — с той разницей, что его палец был повернут книзу.

Большой Букер поступил, как ему сказали. Диск щелкнул, усвоившись в приемнике голубоватого ящика, который и вправду был похож на почтовый. Зеленый индикатор сменился желтым. Миша заглянул под колпак, подвернул какое-то колесо, проверил ходкость опускающего устройства.

Тем временем в зале установилось относительное спокойствие. Отцы и дети нашли друг друга и ждали распоряжений. Те, что стояли на коленях, поднялись и демонстрировали неестественную развязность.

— Ну вот и все, — послышалось слева.

Большой Букер посмотрел, тихо выругался: снова лысый — как же он надоел. Отвечать не стоило, тем более что Миша, посовещавшись с начальницей, забрал у нее микрофон и объявил: