Ураган - Смирнов Андрей. Страница 42

– Избавиться от нее надо…

– А?.. – Он повернулся к женщине. Обрадованная этим знаком внимания, она с поразительной настойчивостью и убедительностью зашептала:

– Избавиться надо от маленькой сучки. Слышь, че скажу?.. Сунь ее в очаг. Утром хозяйке скажем, что сама туда упала. А мы будто бы спали и ничего не заметили.

Ну, он и сунул. Так, без особой злобы. Необходимость есть необходимость.

Когда Элиза ворвалась к ним в комнату, они могли дать ей отпор. Они легко могли ее убить – женщина неплохо умела обращаться с ножом, а ее напарнику хватило бы одной руки, чтобы открутить Элизе голову. Но Элиза их напугала, и они убежали. Им повезло – через две недели им удалось убраться с Леншаля на какой-то шхуне.

Однако Элиза всей этой истории не знала. Она полагала, что эти двое и в самом деле являются настоящими родителями Лии. И в последующие годы она больше всего опасалась того, что в какой-нибудь день они снова заявятся к ней на порог и потребуют вернуть их ребенка – а она не сумеет дать им отпор. И закон будет на их стороне: попробуй, докажи кому-нибудь, что это они изувечили девочку.

Жофрей поначалу отнесся к появлению ребенка, как к «блажи» Элизы. Однако ее заботы о Лие привели трактир в еще большее запустение – что дало Жофрею повод обвинить ее в безделье. Но Элизе было уже все равно. Постояльцы, деньги, вкусно ли она будет есть завтра, сладко ли спать – все это перестало заботить ее. Все свое внимание, всю нерастраченную любовь она тратила теперь на Лию – сначала выходила ее, уберегла от смерти, а потом вырастила, научила ходить, разговаривать… и даже (хотя это случалось нечасто) смеяться.

Деньги и ценности, которые у нее еще оставались, и живя на которые, она надеялась хоть как-то дотянуть до старости, однажды выкрал Жофрей. Домой он, естественно, больше не вернулся. Впоследствии до нее дошли смутные слухи, что он спился и умер на другом краю острова. Ну да и Бог с ним. Пресветлый Джордайс ему судья.

Майское солнце пригрело землю, и, повинуясь его лучам, природа расцвела. Небеса очистились от весенних бурь, а из земли поднялись травы и злаки. Давно уже стаял снег, обернувшись животворной влагой, вернулись с южных островов перелетные птицы, и на полях были завершены почти все весенние работы. В один из таких пригожих деньков Гернут Фальстан выбрался из дому и повстречался со своими старыми друзьями. Отец уже не смотрел за ним так строго, как раньше, да и то ведь – не станешь же всю оставшуюся жизнь собственного сына дома держать как на привязи! Весной Гернут трудился в поле исправно, а дома жена готовилась к родам – вот и не обратил Кларин внимания на отлучку сына. Встретившись же со своими дружками, Гернут отлично провел время, поболтал с ними о том о сем, посетовал на жизнь, да и снисходительно на них поглядел – с позиции, так сказать, человека трудящегося, ответственного, семейного. «Изменился ты, Гернут, – сказали ему друзья, – остепенился». «Да, братцы, – согласился он, – вишь вон как нас всех время-то меняет…» И стало ему в тот момент неимоверно грустно и тоскливо от осознания того, сколь сильно меняет людей время…

Они уговорились встретиться снова – через несколько дней. Работы снова не было, а погода стояла такая, что просто грех дома сидеть: тепло, но не жарко, небо чистое, прозрачное, однако нет-нет да проплывет по нему облако какой-нибудь странной формы, и воздух так свеж, так пахнет приятно, что дышишь им – и надышаться не можешь.

С утра встретившись со своими дружками, он увел их подальше от деревни, в ближайшую рощу. Там и осели. Все было честь по чести: и бутыль самогона, и закуска. Посидели, выпили. Еще выпили. Постепенно и разговор, прежде сухой и нескладный, как на меду потек – говорили много, и складно, и горячо. Подшучивали над новичком, Мануэлем, примкнувшем к компании только в последний год, и бывшим еще совсем молодым, «зеленым». Вспоминали, как водится, былые пьянки – многократно преувеличивая, конечно, количество выпитого. Ольвер, старый Гернутовский приятель, развлекал компанию подробными рассказами о своих многочисленных связях с женщинами самого разного общественного положения – упоминались в его рассказах и дворянки, и даже графини, и послушать его – так казалось, что нет такой женщины, которая не была бы без ума от Ольвера, а меж тем всем было прекрасно известно, что он уже второй год живет бобылем. Но врал он красиво, гораздо краше, чем жил, и оттого нетрудно было ему поверить.

– Эх, – откидываясь на спину, сладко потянулся Родри. Он был ровесником Гернута, но на своем веку успел уже забрать жизни девяти-десяти человек (а может быть и больше, если не выжили те, кого Родри, ограбив, калечил ради развлечения). – Бабу бы сейчас…

– Да-а… – согласился Ольвер. – Герн, ты слышал, наш кабачок-то закрыли? Девки все разбежались…

– Слышал, слышал, – кивнул Гернут. – А ты, Родри, верно говоришь: неплохо бы сейчас под бочок к какой-нибудь девке… а?

– Эт точно, – согласился Родри.

– Тебе-то что неймется? – ухмыльнулся Ягнин. – У тебя же теперь жена есть! – и подмигнул Ольверу.

– Что жена! – Гернут не стал распространяться о том, что жена не подпускает его к себе вот уже несколько месяцев. – Жена пусть дома сидит. Я о другом толкую… Вот сейчас бы, как в старые времена, какой-нибудь девке под юбку залезть бы… а?

– Ну, для кого те времена старые, а для кого и не очень…

– Да будет болтать, – оборвал Ольвера Родри. – Кабачок-то закрыли. К Ильге, что ли, идти? Так она стара, как божий свет, и вонюча, прости Господи, как коза…

– Да есть баба, – тихо сказал Гернут, снова снисходительно поглядев на своих товарищей. – Есть.

– Ну? А че за баба? – встрепенулся Ольвер.

– Такая… баба, – Гернут сделал неопределенное движение руками. – Баба как баба, в общем. Рожей, правда, не вышла…

– Да кому нужна ее рожа! – перебил его Ягнин. – Ты дело говори. Кто такая, где живет?

– Да, местная дурочка. Живет здесь поблизости со старухой одной.

– И че, старуха ее, значит, в наем сдает?

– Да не… Старуха с нее каждую пылинку сдувает. Только ее сейчас нет дома, старухи-то. Вернется поздно – это я точно знаю, потому как отец ее в соседнее село сам на какую-то работу устраивал. А девка дома одна. Ну?..