Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич. Страница 24

Тостов было много, я вскоре опьянел и перестал пить. Негоже терять контроль над своим телом, еще в походе я решил: никто не увидит меня дурным и слабым. Отец внимательно следил за мной весь вечер и явно был доволен старшим сыном.

Позже, когда торжественный обед был закончен, а время пить чай еще не пришло, народ разбрелся по дому и саду. Мать взяла меня за локоть и отвела в оранжерею. Меня окатило вечерней прохладой облетевшего сада, потом я окунулся в парной воздух оранжереи, будто войдя в деревенскую баню. Вскоре попривык, и он уже не казался мне столь влажным и горячим.

Глаза матери были грустные, всезнающие, но ведь даже Великие Логики не в силах заглянуть в будущее сквозь туман неопределенности. Она не сразу решилась заговорить, а потом сказала, что успела меня похоронить и даже поставила в церкви свечку за помин моей души.

Я удивился: куда это вдруг подевалась ее поразительная вера в то, что все будет хорошо? Оказывается, у нее и у отца было одно и то же видение: горкой наваленные тела мертвых солдат в мокрых серых шинельках и поверх всех лежу я – на спине, раскинув руки. В белой рубахе, почему-то без штанов, с багровым шаром между ног.

Затем мы вернулись в дом. Дети снова были в гостиной, ожидая, когда вынесут наше коронное блюдо – торт «Кедровый» со взбитыми сливками, орехами и саксонским шоколадом, и не было для них сейчас ничего важнее. Они даже перестали ссориться и драться, боясь, что кого-нибудь в наказание могут лишить долгожданного лакомства. Сидели за столом и вертели в руках десертные тарелки, звенели чайными ложками и серебряной лопаточкой для торта. А дед пригрелся в кресле-качалке у камина и задремал. Умиротворяющая картина. Я запомнил ее надолго. До сих пор помню во всех деталях, потому что все это было в последний раз – назавтра гостиной у нас не стало.

Ночью дом обстреляли из реактивного бомбомета. Два снаряда упали в саду, как будто стрелок поначалу нарочно мазал. Разворочена была одна из маминых розовых клумб, уже укутанная еловыми ветками и закрытая деревянным ящиком, разбиты стекла в оранжерее. От холода погибли лучшие цветы.

Третий снаряд угодил прямиком в гостиную, где, по счастью – в отсутствие гостей и подселенцев, которых власти боялись к нам посылать, – сегодня никто не спал. Взрывом разворотило тот самый старинный раздвижной обеденный стол, за которым только и могла разместиться вся семья целиком и где так удобно было раскладывать крупномасштабные карты. Было разбито огромное зеркало в оправе из драконьей кости – еще одна семейная реликвия, – и расколот бабушкин комод красного дерева. Из книжных шкафов вылетели узорные стекла. О порванной обивке диванов и разлетевшихся по гостиной опилках я уж не говорю.

Повскакав с постелей, мы с отцом, не сговариваясь, открыли стрельбу из окон. Дома ведь полно охотничьего оружия. И, как потом выразился квартальный надзиратель, злоумышленники пришли в испуг и спешно ретировались.

Чутье подсказывало нам, что враг уже далеко, опасность миновала, но мы выпускали в ночную черноту обойму за обоймой. Просто-напросто сдали нервы.

– Хватит!!! – не выдержав, закричала мать. – Еще больше детей напугали!

И мы прекратили. Пришвины собрались в холле второго этажа. Отец кутался в настоящий барский халат. Я успел натянуть тренировки. Мать была в ночной рубашке до полу, на плечах платок ангорской шерсти. Дед, утепленный клетчатым пледом, выглянул из дверей своей комнаты, которую он называл бункером.

– В кого палили, ребятки? – весело осведомился он.

– В наемников, – буркнул отец. – Трое их было. Уехали на моторе.

– Может, ты и номер его знаешь?

Отец покачал головой. Потом он долго спорил по телефону с Никодимом Ершовым: вызывать ему полицию или за расследование возьмется Гильдия. Спор был решен сам собою – в префектуру позвонили соседи.

Едва рассвело, на «пээре» в сопровождении двоих молодых детективов прикатил господин Бобров – бодрый, энергичный, ухоженный. Будто и не было нашего трехмесячного похода, проливных дождей с ледяным ветром, бессонных ночей, ложных тревог и всамделишных нападений, беспорядочной пальбы и снайперского отстрела верховых.

Будто не было и нашего странного разговора на подъезде к городу – о несостоявшейся подставе и грядущей опале.

– Доброе утро, господа. – Сегодня он был нарочито вежлив. – Как жаль, что ваше семейство продолжают преследовать неприятности. Что такое не везет и как с этим бороться…

– Нас, конечно, убивать не собирались, а только хотели припугнуть, – спокойно заговорил отец, впустив полицейских в дом. – Но я бы не стал называть хорошо спланированную и неплохо оплаченную акцию невезением.

– Все-то вы знаете… – недовольно пробурчал инспектор. – И зачем только нас с постелей поднимали?

– Фамилии хотелось бы узнать и адреса, – тем же ровным шлосом отвечал отец. – А уж дальше мы сами разберемся.

– Так дела не делаются, – показав глазами на детективов с лисьими лицами, отрезал Бобров. – Коли маховик закрутился, все будет строго по закону.

Отец не стал возражать. Он подмигнул мне, стоящему на лестнице, которая вела на второй этаж, и я подмигнул в ответ. Из огня да в полымя… Вернуться из затянувшейся, почти самоубийственной экспедиции, выдержать изнурительный карантин и, попав наконец домой, тут же нарваться на бомбометчиков. Разве мог я предполагать такое, подъезжая на рысях к Кедрину?

Разгромленная гостиная произвела на троицу впечатление. Проныр детективов Бобров послал осматривать дом и сад, а сам уселся на плетеный стул на веранде, запахнул расстегнутую было шинель и, когда мы с отцом сели поблизости, заговорил тихо, но с нажимом – словно упорно вбивал нам в головы свою негнущуюся правду:

– К моему великому сожалению… По возвращении я обнаружил, что позиции и-чу стали очень шаткими. И я настоятельно рекомендую не вступать в конфликт с властью в связи с этим нападением. Не устраивайте самостоятельных расследований. Тем более – самосуда. На сей раз я не смогу глядеть на ваши «проказы» сквозь пальцы. Я вынужден буду немедленно… – перевел дыхание, – арестовать вас и по завершении следствия передать органам правосудия, у которых на Гильдию испокон веку имеется огроменный зуб.

А сейчас – особо. Если найдется на кого свалить все кедринские беды, это сделают непременно и с большим шумом. Возможно, не обойдется и без губернских эмиссаров, мечтающих сделать карьеру, а значит, жаждущих крови. Города им не жаль – уедут, закончив командировку, и не вспомнят никогда. А тут потом хоть трава не расти… – Посмотрел на наши мрачные лица, и ему сразу стало легче. – Не играйте на руку мерзавцам. А я уж в свою очередь тоже постараюсь… – Инспектор не договорил.

– Мать честная! Это что такое?! – воскликнул детектив, осматривавший дом снаружи. – Идите сюда! Скорей!

Мы гурьбой вывалили из дверей и скатились по парадной лестнице. Долговязый «лис» махал нам рукой. На оконном стекле кухни обнаружились борозды – словно кто-то алмазными резцами цапанул. У меня ледяной клешней перехватило горло, так что минуту было не вздохнуть. Отец, прищурившись зачем-то, разглядывал оставленный ночным гостем след.

– Что скажете, мастер? – с любопытством в голосе осведомился господин Бобров.

– Если бы я не знал, что активный вервольф мертв, я бы решил… – Отец не договорил, с тревогой глядя на меня.

– Неужто еще один?.. – только и смог выдавить я из себя.