Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Смирнов Леонид Эллиевич. Страница 59

Губернатор не выдерживает и, хромая, идет к президентскому вагону. Секретарь услужливо подставляет богатырское плечо, помогая старику взобраться по ступенькам в тамбур. Отдышавшись, Сёмин-Ворчалов в сопровождении испуганного начальника поезда медленно шагает по коридору, одну за другой открывая двери в комнаты. Все они не заперты. Нигде никого.

Затем они попадают в обеденный зал. Пусто. Столовые приборы нетронуты, кофе в кофейнике остыл, булочки зачерствели на блюде, яичница с беконом засохла на открытой сковородке. И снова начинаются комнаты. Но гляньте-ка! Помощники и слуги господина Лиознова – на своих местах. Все они крепко спят. Сёмин-Ворчалов добрался до конца вагона. В караулке вповалку лежат шестеро телохранителей. Они даже не связаны – тоже дрыхнут, свистя и похрапывая.

Губернатор смотрит на начальника поезда. Тот стоит неподвижно, потом стаскивает с головы красную фуражку и опускается на колени.

– Виноват, ваше высокопревосходи…

Сёмин-Ворчалов наотмашь бьет его по лицу. Начальник поезда падает на ковровую дорожку, закрывая руками голову.

Президент Сибирской Республики исчез где-то на перегоне Усть-Кут – Нижний Иркут. Пропал из несущегося на полной скорости литерного – незаметно для охраны и поездной бригады.

Губернатор спешит в комнату правительственной связи – переговорить с канцлером и Усть-Кутом, а потом скорей на перрон. Надо немедля поднять на ноги жандармерию, полицию и армию всей страны.

Президента похитили. Страшная, непоправимая беда. Или… великое благо?

Господина Лиознова мы вытащили из идущего на всех парах поезда с помощью обычного дирижабля. Только прежде навесили над литерным тонкое, как фанерный лист, но плотное облако серого дыма, чтобы локомотивная бригада и охрана ничего не заметили. Проникнуть с крыши внутрь президентского вагона, поверьте мне, плевое дело.

Через вырезанное алмазным «серпом» окно мы попали в купе личного секретаря Президента. Его не было на месте – записывал, наверное, мудрые лиозновские мысли.

Нас было трое: я и мои младшие братья Ваня и Коля. Когда наступают черные времена, полностью доверять можно только своим близким. А еще мы взяли молоденького кота баюна, который сидел в обмотанной брезентом золотой клетке. Почему бы для благого дела не воспользоваться инструментом врага? Надо перенимать наиболее удачные приемы…

Когда мы развязали клетку, кот сидел в своей темнице, вцепившись когтями в толстые прутья, и смотрел на нас огромными зелеными глазами. В его взгляде не было ненависти, а скорее любопытство. Где-то в самой глубине его сознания я углядел готовность к смерти. Он был уверен: лютой расправы не избежать, и был прав – у нас с баю-нами разговор короткий.

Этого баюна-баюнчика хватило, чтобы усыпить один-единственный вагон.

…Мы поместили своего пленника в охотничьей сторожке, усадили на скамью. Господин Президент, с кляпом во рту и скрученными за спиной руками, привязанный к тяжеленной скамье, не утратил воинственного пыла. Он дергался, пружинил могучие мускулы, так что скрипели прочные веревки, бил об пол ножищами, багровел от натуги, сверкал белками выкаченных глаз. Освободись он сейчас – зубами порвет на куски.

Я собирался разговорить его с помощью камня радуг, но вместо того, чтобы болтать без умолку, Валуна почему-то сразу потянуло в сон. Он промычал нечто вроде «А я вас всех…» и рухнул было на пол вместе со скамьей – едва успели подхватить. Пришлось пустить в ход обычную «сыворотку правды» – не самое плохое изобретение мирской науки.

Укол в вену, потом к носу ватка с нашатырем. Лиознов дергается, мотает головой как конь смурной и приваливается к бревенчатой стене. Глаза его чуть стекленеют, и в них появляется этакая отстраненность. Братья мои усаживаются на табуреты у противоположной стены – им страсть как интересно. Мальчишки еще, хоть и по тридцатнику успело натикать.

Я наклоняюсь над Президентом и чувствую несвежее дыхание, крепкий запах пота, подвыветрившийся табачный аромат. Мне вдруг делается не по себе. Что-то идет не так, смутная угроза витает в воздухе. Хотя вокруг сторожки на полсотни верст ни единой живой души – уж это я знаю наверняка. И охотники мои сторожат все подходы к Шаманскому урочищу – мышь не проскользнет. А впрочем, в этом мире ни в чем нельзя быть уверенным. Собравшись с духом, я начинаю допрос:

– Кто приказал напасть на колонну и-чу?

Лиознов делает движение плечом, словно пытается отгрести от меня, а сил нет. Потом отвечает тусклым голосом, как будто принадлежащим другому человеку:

– Голос. – Кадык подергивается. Единственное изреченное слово далось Президенту с большим трудом.

– Чей? Говори подробней.

На Президента больно смотреть. Он корчится, словно его грызет кишечный червь. На лице сменяются болезненные гримасы – одна страшнее другой. Он кусает до крови губы, пытается откусить себе язык.

– Чей голос?! – кричу я. – Отвечай!

Я понимаю: Лиознов – под контролем и неведомый кукловод заставляет его молчать. Но это ничегошеньки не меняет. Мы должны узнать правду, и мы ее узнаем. Чего бы это ни стоило.

– Живет во мне… – произносит Президент и обессиленно приваливается спиной к бревенчатой стене.

– В ком еще говорит голос?

– Понятия не имею.

– Кто, кроме тебя и кайенских генералов, готовил нападение на и-чу?

Вопрос слишком сложен. Президент напрягается, собирает складки на лбу. Капли пота выбегают из-под шапки волос, стекая к бровям. Губы шевелятся, но звук не может родиться. Надо спрашивать конкретнее – я впустую трачу драгоценное время.

– Кто тебе помогает? Канцлер? – Делаю паузу в ожидании ответа. – Министр обороны?.. Командир Корпуса Охраны?..

– Нет… – раз за разом выдыхает Лиознов.

– «Белая воля» существует?

– Прикрытие… – еле слышно бормочет Президент. На побелевшем лице его проступает синева. В глазах – ужас. Дыхание хриплое, свистящее. Я проверяю Лиознову пульс и слышу: сердце его стучит как пулемет. Того и гляди, Валун помрет прямо на лавке.

Убийство Президента не входит в мои планы, – закончив допрос, мы должны почистить его память и в целости и сохранности доставить Лиознова в город Нижний Иркут. Я боюсь репрессий – вину за исчезновение Президента наверняка свалят на Гильдию.

Да и не узнал я почти ничего. Нет, так дело не пойдет. Марионетку надо немедленно отрезать от кукловода.

– Кладем его на стол! – командую я.

Мои братья вскакивают на ноги. И мы, взявшись разом, взгромождаем неподъемное Президентово туловище на низкий стол, сколоченный из сосновых досок. Стол натужно скрипит, но выдерживает восьмипудовый вес.

– Свитки – мне! Там, в дерюжке! – командую дальше. – Живей! – Парни хватают мою поклажу, которая разложена в углу, подальше от маленькой печурки. – И черную суму!

Ритуал освобождения от контроля схож с изгнанием дьявола, который практикуют священники всех цивилизованных стран. Ведь первые экзорсисты и и-чу учились у одних и тех же шаманов, изгонявших злых духов. Для того чтобы вышвырнуть кукловода из сознания жертвы, нужно начертать на ее лбу и груди логические знаки, построить ограду из правильных камней и прочитать длинное заклинание.

А потом начнется самое сложное: кукловод будет цепляться за свою жертву что есть сил. Тут надо четко отслеживать самочувствие марионетки и вовремя вмешиваться, чтоб не остановилось сердце, не лопнул сосуд в мозгу, не заехали шарики за ролики… Я, конечно, не врач, но любой настоящий и-чу, тем более логик, хорошо знает человеческую анатомию и физиологию и даст сто очков вперед эскулапу средней руки.

Ваня сует мне в руку свиток с древними логическими письменами. Им пользовались еще пять веков назад. Коля протягивает суму. Она увесиста. Я кричу, будто мы друг от друга за сто саженей, а не в одном шаге:

– Доставайте булыжники! Раскладывайте вокруг тела!

Парни спешно выполняют приказ, размещая облизанные Ледовитым океаном, изрисованные знаками камни по краям стола.

У Валуна начинаются конвульсии, он хрипит и бьется, угрожая скатиться на пол. Кукловод не хочет ждать, пока его турнут, и выходит сам, пытаясь забрать с собой душу марионетки. Я бросаюсь к стоящей наготове аптечке, чтобы сделать Президенту укол камфары. Главное сейчас – поддержать «движок».