Сын Неба - Смирнов Леонид Леонидович. Страница 29

14. И все-таки я не постеснялся спросить Кричухина, зачем он так поступает? Не обошелся бы он без этой полпачки «Мальборо»?

– Мне уже задавали подобный вопрос, – тон у Михаила Понайотовича был спокойный и какой-то покровительственный. – Был такой господин Эберхард Вильде, я работал переводчиком на стенде его фирмы.

Михаил Понайотович приподнял очки, достал из кармана идеальной свежести платок, протер им под глазами.

– Это много лет назад было, – продолжал он. – Так вот, этот господин, Эберхард Вильде, тоже возмутился, что я пью его пиво и ем его бутерброды. Ведь он платил за услуги переводчика сто долларов в день! А потом он (неглупый, видать, человек) поинтересовался, сколько же из этой сотни переводчику достается? Ответ его потряс: шесть долларов! Причем в рублях. Причем не по реальному курсу обмена, а по советскому, грабительскому.

Михаил Понайотович глубоко вздохнул.

– И тогда… Тогда господин Эберхард Вильде достал большой матерчатый мешок (немцы не любят пластиковые, шьют из плотной материи), мешок вместительный, прочный, с красивой эмблемой, я долго им пользовался, вплоть до одного момента. Так вот, господин Эберхард Вильде набил его продуктами, банками с пивом, положил туда несколько пачек сигарет, галстук пестрый, модный тогда, и отдал мне.

Этот мешок Михаил Понайотович принес домой, в свою убогую комнатенку. Семья у него давно распалась. Распалась, едва возникнув – не выдержала молодая супруга жизни в коммуналке, сбежала. Детей родить не успели. Так что делиться подарками было не с кем, и Кричухин делился продуктами, сигаретами и пивом с соседом-алкоголиком. Звали соседа-алкоголика Славик, а фамилия у него была – Баранов. Совпадение, сильно насмешившее меня, но фамилия эта в России – довольно распространенная.

Делился Кричухин со Славиком подарками, но тот все равно его бил.

15. Кричухин долго пользовался тем вместительным, прочным, с красивой эмблемой мешком, вплоть до одного момента. Пришел день, когда у него появился второй такой же мешок. С такой же эмблемой.

Но сначала раздался телефонный звонок, Кричухин побежал в коридор снять трубку вперед Славика, это было важно, потому что Славик нередко отвечал на звонки так, что человек на том конце провода больше не звонил никогда. Очень вежливо Михаила Понайотовича спросили, может ли он принять у себя высокого гостя. Вообще-то в среде бизнесменов-иностранцев обычным было принимать гостя где-нибудь в ресторане, в кафе, но г-н Эберхард Вильде хотел посетить Кричухина на дому.

Гости приехали. В руках у помощника г-на Вильде был такой же мешок, с эмблемой его фирмы, полный подарков. Гость с огромным интересом рассматривал множество книг на полках у Михаила Понайотовича, потом Кричухин зачитывал ему отрывки из своего романа, слету переводя на немецкий, г-н Вильде одобрительно кивал, потягивая принесенный им «Принс де Полиньяк».

Вдруг бесцеремонно, без стука, в комнату ввалился Славик – сосед-алкоголик.

– Нальёте? – потянул он смачно воздух ноздрями, вдыхая незнакомый и совершенно неожиданный запах коньяка «Принс де Полиньяк», сел рядом с Эберхардом Вильде и стал рассказывать, как здорово берут лещи на рыбалке в таком месте, которое знает только он. – Хочешь, возьму с собой? – положил он гостю руку на плечо. Потом г-н Вильде попросит у Понайотыча щетку, пойдет в ванную намочить ее, но в ванной все краны выломаны, а трубы раскурочены, и немец долго будет тереть по плечу сухой щеткой.

Кричухин еще пытался продолжать чтение своей книги, сочетая его с синхронным переводом. Славик прервал его на самом интересном месте. Для Кричухина было очень важно произвести впечатление от своей книги. Может быть, этот богатый немец поможет ее издать? Но Славик прервал. О, как хотелось Михаилу Понайотовичу попросить помощника Эберхарда Вильде взять своей могучей рукой Славика за шиворот и отправить на рыбалку, на охоту, на что угодно, только подальше. И желательно – навсегда. Он бы и сам отправил Славика давно, только не было у него таких кулаков, как у сидевшего за столом помощника.

Человек воспитанный, склонный ко всему экзотическому, Эберхард Вильде согласился поехать на рыбалку, даже заглянул в комнату Славика. Помощник немедленно последовал за ним. В комнате было пусто. Только грязная циновка на полу, на которой Славик спал. Диван и другая мебель давно сгорели, потому что Славик периодически засыпал с зажженной сигаретой, просыпался от выбивания окон пожарными, а стены и пол в его комнате были обуглены и черны. О ремонте хозяин как-то не думал – у него были более важные занятия.

– Могу я чем-то помочь этому человеку? – спросил Эберхард Вильде.

– А какой смысл? – пожал плечами Кричухин.

– Я знайт, что алкоколик – плёхо! – перешел вдруг гость на ломаный русский, – но даже если он – крязный челофек, плёхо пахнет, все равно Бог его люпит! Может быть, он мне не нрафится, но Иисус кофорит: если ты делаешь что-то с моим Именем, ты делаешь это для меня! Это здорово! Я пудет запотиться об этот алкоколик, а Христос пудет запотиться обо мне! Я понятно кофорю?

Далее он перешел на немецкий и смысл сказанного им легко был понятен при классном переводе Михаила Понайотовича. Эберхард сам был когда-то бездомным и бедным. Был момент в его жизни, когда он потерял все. Он тоже пил. Но наступил день, когда ему уже не на что было не только пить, но и есть. Он шел по Риппербану, известной не только в Гамбурге улице, там, где она пересекается с Ост-Вест штрассе, где над деревьями в парке возвышается знаменитый и чуть ли ни единственный в мире памятник железному канцлеру Отто фон Бисмарку. И вдруг к нему подошла старушка, явно бедная, больная, рассказала, как сын ее упал из окна, травма черепа, сломан позвоночник – и заплакала.

В кармане у Эберхарда оставалась последняя пятимарковая купюра. Происходило это еще задолго до воссоединения двух Германий, до денежной реформы, той самой, упразднившей пятимарковую купюру и давшую изумительной красоты голубую стомарковую купюру с портретом Клары Шуман. Это было давно. Эберхард был совсем молод. А жизнь ему казалась беспросветной и перспектив для себя он не видел. Мысленно он готов был к самоубийству, оставалось придумать только способ ухода… Эберхард достал из кармана свою последнюю пятимарковую купюру и отдал старушке.