Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич. Страница 30

Зажигательные бомбы, снаряды, огнемёты, разбрызгивавшие горючую жидкость, баки с бензином, которые сбрасывали с самолётов, делали своё дело. В крепости горело все, что могло гореть. Эти пожары возникли на рассвете 22 июня и не прекращались ни на час в течение более чем месяца, то слегка затухая, то разгораясь в новых местах, и в безветренную погоду над крепостью всегда стояло, не рассеиваясь, густое облако дыма.

Несколько дней на плацу перед западным участком казарм, где дрались группы стрелков 44-го полка, горели машины стоявшего здесь автобатальона, и едкий запах палёной резины, стлавшийся вокруг, душил бойцов. В северозападной части кольцевого здания долго пылал большой склад с обмундированием, и все заволокло таким удушливым дымом, что бойцы 455-го полка, занимавшие поблизости отсеки казарм, вынуждены были надевать противогазы.

Огонь проникал даже в подвалы. Кое-где в этих подвалах от многодневных пожаров развивалась такая высокая температура, что впоследствии на каменных сводах остались висеть большие застывшие капли расплавленного кирпича.

А как только начинался обстрел, с пеленой дыма смешивались облака сухой горячей пыли, поднятой взрывами и пропитанной едким запахом пороховой гари. Пыль и дым сушили горло и рот, проникали глубоко в лёгкие, вызывая мучительный, судорожный кашель и нестерпимую жажду.

Стояли жаркие летние дни, и с каждым днём становился все более нестерпимым запах разложения. По ночам защитники крепости выползали из укрытий, чтобы убрать трупы. Но убитых было столько, что их не успевали даже слегка присыпать землёй, а на следующий день солнце продолжало свою разрушительную работу, и лишь изредка, когда поднимался ветер, эта страшная атмосфера немного разреживалась, и люди с жадностью глотали струи свежего воздуха.

Но были и другие, ещё более тяжёлые лишения.

Не хватало пищи. Почти все продовольственные склады были разрушены или сгорели в первые часы войны. Но прошло некоторое время, прежде чем эта потеря дала себя знать. Сначала, в предельном нервном напряжении боев, людям и не хотелось есть. Только на второй день начались поиски пищи. Кое-что удалось добыть из разрушенных складов, небольшой запас продуктов оказался в полковых столовых. Но всего этого было слишком мало, и с каждым днём голод становился мучительнее. Иногда, обыскивая убитых вражеских солдат, бойцы находили в их ранцах запас галет, несколько кусков сахару или плитку шоколада, но эти находки отдавали прежде всего раненым, детям и женщинам, укрывавшимся в подвалах. В маленькой кладовой около кухни 44-го полка оказалась бочка сливочного масла, которого хватило на два дня. Бойцы 84-го полка на третий день нашли в развалинах столовой полмешка сырого гороха, и его по приказанию Фомина разделили на всех, бережно отсчитывая по горошине. Потом начали есть мясо убитых лошадей, но жара вскоре лишила защитников крепости и этой пищи. Люди превращались в ходячие скелеты, руки и ноги — в кости, обтянутые кожей, но руки эти продолжали крепко сжимать оружие, и голод был не в силах задушить волю к борьбе.

Не было медикаментов, не было перевязочных средств. Уже в первый день было так много крови и ран, что весь наличный запас индивидуальных пакетов и бинтов израсходовали. Женщины разорвали на бинты своё бельё, то же самое сделали с оставшимися в казармах простынями и наволочками. Но и этого не хватало. Люди наспех перетягивали свои раны чем попало или вообще не перевязывали их и продолжали сражаться.

Менять повязки было нечем, и тяжелораненые умирали от заражения крови. Другие оставались в строю, несмотря на потерю крови и мучительную боль.

Но самой жестокой мукой для раненых и для здоровых бойцов была постоянная, сводящая с ума жажда. Как это ни странно, но в крепости, стоящей на островах и окружённой кругом рукавами рек и канавами с водой, не было воды.

Водопровод вышел из строя в первые же минуты немецкого обстрела. Колодцев внутри крепости не было, не оказалось и запасов воды. В первый день удавалось набирать воду из Буга и Мухавца, но, как только противник вышел к берегу, он установил в прибрежных кустах пулемёты, обстреливая все подступы к реке. Теперь все такие вылазки за драгоценной водой большей частью кончались гибелью смельчаков, и жажда стала самой страшной и неразрешимой проблемой.

От своих агентов и от пленных противник знал об отсутствии воды в крепости, и его пулемётчики зорко стерегли все подходы к рекам и обводным каналам. Здесь каждый метр земли находился под многослойным огнём, и десятки наших бойцов заплатили жизнью за попытку зачерпнуть хотя бы котелок воды. Даже ночью подползти к реке было очень опасно — по всей линии берега непрерывно взлетали немецкие осветительные ракеты, ярко озарявшие все вокруг, и пулемёты врага, как чуткие сторожевые псы, наперебой заливались трескучими злыми очередями, отзываясь на малейший шорох, на малейшее движение в прибрежных травах.

И всё же ночами бойцы порой доставали воду. Стиснув зубами металлическую дужку котелка, плотно прижимаясь к земле и поминутно замирая на месте при взлёте очередной ракеты, пластун осторожно подползал к реке. Оттолкнув в сторону трупы гитлеровцев, густо плавающие у самого берега, он, стараясь не плеснуть, зачерпывал котелком воду и так же медленно и бесшумно совершал свой обратный путь. И, когда он, бережно неся в обеих руках этот котелок, проходил по отсекам казарм, люди старались не смотреть на добытую им воду — они не претендовали ни на каплю её. Они знали, что прежде всего воду надо залить для охлаждения в кожухи станковых пулемётов «максим», которые без этого могут перегреться и выйти из строя. Вся же остальная вода поступала в подвалы — для детей, раненых и женщин, и эту драгоценную влагу, мутную и розоватую от крови, с величайшей тщательностью делили между ними, отмеряя каждому один скупой глоток в крышечку от немецкой фляги.

Тем, кто оставался в строю, воды не полагалось, и лишь тогда, когда они кидались в контратаку, преодолевая вброд Мухавец под огнём немецких пулемётов, кое-кто на бегу успевал сделать один-два глотка. А в остальное время жажда терзала их, а жара, дым и пыль удесятеряли эти мучения. Спазмой стягивало пересохшее горло, рот казался сделанным из сухой пыльной кожи; распухал, становился нестерпимо шершавым и колючим язык, на котором не было ни капли слюны. Жаркий воздух словно огнём жёг лёгкие при каждом вдохе. И если обессиленный, изнурённый жаждой и бессонницей боец на несколько минут забывался в короткой дремоте, кошмары преследовали его — ему снилась вода: реки, озера, целые океаны свежей, прохладной, целительной воды, и люди, проснувшись от выстрелов или от толчка более бдительного соседа, готовы были взвыть от бешенства, поняв, что все виденное было только сном. И случалось, что человеческие силы не выдерживали этой муки и люди от жажды сходили с ума.