Цитатник бегемота - Смирнов Ярослав. Страница 8

На пороге стояла та самая женщина, которую он встретил днем.

Она удивленно подняла брови. Потом улыбнулась.

Женщина была красива. Волна темных густых волос, тонкое смуглое лицо… высокий чистый лоб, огромные черные глаза — в пол-лица, а то и больше… прямой точеный нос, нежный румянец на скулах, яркий чувственный рот… быть может, даже слишком чувственный. Прямые тонкие плечи, крупная, вызывающе высокая грудь, узкая талия и широкие азиатские бедра.

— Я тебя видела сегодня, чужеземец, — низким голосом сказала она, обволакивающе улыбаясь. — Чего же ты хочешь?..

— Я и мои товарищи ищем ночлег, — промямлил Иван, чувствуя затылком взгляды немцев. — Мы заплатим — и много…

Она перестала улыбаться. Посмотрела на Ивана оценивающе.

— А сколько же вас?

— Со мной — двенадцать…

Она нахмурила брови, что-то соображая. Снова улыбнулась — на этот раз лукаво.

— Ну что же, входите, — сказала она, отходя в сторону. — Зачастили в дом Рахавы чужеземцы…

Иван услышал за спиной странный смешок. Он оглянулся.

Позади него стоял профессор с непонятной гримасой на лице — не то злобной, не то торжествующей, не то печальной… Увидев, что Иван на него смотрит, он отвел глаза и подтолкнул его в спину — входи, мол, не задерживайся.

Иван вошел в дом.

Они сидели за широким грубо сколоченным столом и ужинали. Трапеза была нехитрой — жареное мясо, лепешки и вино. Кроме них, народу в зале не было. Женщина, впустившая их и оказавшаяся хозяйкой этого постоялого двора, куда-то ушла.

Иван молча ел, мрачно поглядывая по сторонам. Кляйн с брезгливой гримасой жевал лепешку, профессор потягивал вино из глиняной кружки и мечтательно, как показалось Ивану, глядел куда-то в даль.

Остальные насыщались вдумчиво и аккуратно, тщательно пережевывая пищу, как и положено хорошим солдатам.

— Итак, профессор, — сказал Кляйн, с трудом проглотив последний кусок своей лепешки, — напомните, сколько нам еще здесь находиться?

Фон Кугельсдорф посмотрел на него.

— Еще шесть дней, — сказал он. — На седьмой Иерихон будет взят штурмом.

Он допил вино, поставил кружку на стол и добавил:

— И все жители города будут убиты. Все до одного.

— Прекрасно, — кисло сказал Кляйн. — Что будут убиты — это, конечно, правильно, не спорю: я и сам бы так сделал. Но мы, мы-то что делать будем?

— А нам по милости барона фон Штайнхорста ничего не грозит, — весело сказал профессор и налил себе еще вина. Иван перестал жевать и с удивлением посмотрел на него.

— Как это? — не понял Кляйн. — При чем тут Курт?

— А при том, что именно он выбрал столь удачное место для проживания.

— И чем же оно удачное? — насмешливо спросил Кляйн. Профессор отхлебнул из кружки и осуждающе покачал головой.

— Плохо, — сказал он. — Никуда не годится.

Кляйн обратил свой брезгливый взор на кувшин с вином.

— Это я не о вине, — сказал профессор. — Это я о вас, дорогой оберштурмбаннфюрер.

— То есть? — надменно спросил Кляйн и выпрямил и без того до деревянности прямую спину. — В чем дело?

Профессор весело хмыкнул.

— А в том, уважаемый repp Кляйн, — сказал он, явно развлекаясь, — что вы плохо подготовились к нашей экспедиции.

— Не понял, — одеревеневшим подобно спине голосом произнес Кляйн. — Объяснитесь, repp профессор.

— Если бы вы внимательно слушали меня раньше или хотя бы прочитали все, что нужно, то происходящее здесь не вызывало бы у вас такого детского недоумения. Я понимаю — ваши головорезы, но вы-то, вы — вроде образованный человек…

— Короче, профессор. — В голосе эсэсовца дерево уступило место стали. — Я не позволю вам оскорблять ни меня, ни моих солдат. Они — это лучшее, что могли дать Люфтваффе и СС, а я…

— А действительно, — перебил его Иван. — Профессор, мне тоже интересно, в чем я тут вам помог?

Фон Кугельсдорф вздохнул — как показалось Ивану, несколько лицемерно.

— Значит, и вы, Курт, не понимаете…

Он вздохнул еще раз, но, бросив взгляд на надутого Кляйна, заговорил:

— Иисус Навин — один из славнейших иудейских рыцарей, коих в истории было ровно трое…

— Но-но-но, — перебил его Кляйн. — Профессор, вы, похоже, совсем с ума сошли? Какие…

— Не перебивайте меня! — обозлился вдруг профессор. — Неуч вы и невежда! Германская рыцарская традиция насчитывает трех великих иудейских рыцарей, трех язычников и трех христиан! И это знает любой, по крайней мере любой грамотный член СС!..

Кляйн открыл было рот, но тут же закрыл его и потупил взор. Иван готов был поклясться, что оберштурмбаннфюрер собирается покраснеть.

Профессор некоторое время ждал от Кляйна возражений, не дождался и продолжил тоном ниже:

— Так вот, было три рыцаря из иудеев… Об их деяниях мы знаем из Библии. Первым из них был Иисус, сын Навина…

— Действительно, — пробормотал Кляйн, — теперь я что-то начинаю припоминать…

— …который прославлен тем, — продолжал профессор невозмутимо, — что, приняв от Моисея бразды правления сынами Израилевыми, повел их в землю, которую дал Он им… И много земель было захвачено, и много городов разрушено… в том числе и Иерихон.

— А при чем тут я? — спросил Иван.

Профессор внимательно посмотрел на него. Ивану показалось, что темная пустота, спрятавшаяся было в глубине его глаз, снова готова явить себя миру.

— Слышали ли вы, дорогой барон, — негромко спросил профессор, — как зовут нашу хозяйку?

Иван отвел взгляд. При упоминании об этой женщине неприятный холодок шевельнулся в его душе.

— Слышал, — буркнул он неохотно. — И что?

— Ее зовут Рахав, — сказал профессор. — Иначе — Раав… И все погибнут в проклятом городе Иерихоне, кроме нее и тех, кто будет в доме ее…

Ивана передернуло.

Голоса, поселившиеся в его голове, снова пробудились, настойчиво нашептывая, убеждая и успокаивая: они звенели и шипели, гудели, бухали, стонали, говорили: их было много, и они предлагали ему выбрать… Они манили за собой, звали и увещевали: Иван чувствовал себя то мелким и ничтожным, то значительным и сильным; он то проваливался в ледяную бездну, то взлетал высоко-высоко; он был невесомым и тяжелым, прозрачным и непроницаемым, он пытался уйти — и снова возвращался, пусть и ненадолго…

Он вернулся в дом, приютивший его; бессмысленная тоска, одолевшая было, ушла, что-то прогнало ее, пусть и на время.

Профессор смотрел на него так, словно вместе с ним слышал эти самые настойчивые голоса.

Дудки, подумал Иван, злобно глянув на фон Кугельсдорфа. Опоили небось гады меня чем-то… ну ничего! Спецназ просто так не сдается… Я вам устрою доставку этого самого талисмана по назначению!..

Он улыбнулся и расправил плечи, с радостью осознав себя солдатом великой армии. Мы еще повоюем, подумал он с бешеным весельем и посмотрел на немцев.

Им, казалось, не было до него никакого дела.

Иван открыл было рот, чтобы заговорить с профессором, но тут появилась сама хозяйка.

— Я приготовила вам ночлег, — сказала она, глядя на Ивана и улыбаясь. — Комнаты наверху…

— Мы пробудем у вас шесть дней, — сказал профессор и дернул щекой. — Деньги заплатим сейчас…

С этими словами он высыпал из кошеля горсть серебряных монет. Брови хозяйки поползли вверх.

— Вы и вправду богаты, чужеземцы, — весело сказала она. — Не беспокойтесь, за свои деньги вы получите все, что пожелаете…

Прошел один день, потом другой, потом — третий… Они почти не выходили в город. Только один раз Иван, профессор и Кляйн поднялись на стену, чтобы посмотреть на войско, осадившее Иерихон.

Настроение горожан менялось. Сначала в их сердца вселился страх при виде многочисленного войска, потом же, увидав, что противник медлит, осажденные приободрились. Недоумение у них вызвала странная процессия, изо дня в День ходившая по периметру стены и оглашавшая все вокруг пронзительным звуком труб, но потом это недоумение прошло, уступив место насмешкам.

А звуки труб тем временем становились все настойчивее и настойчивее, проникая сквозь стены в самый город, наполняя дрожью дома, заставляя трепетать деревья и разгоняя птиц с помоек, принося тревогу и неуверенность, помрачая разум…