Маска для женщины - Смирнова Алена. Страница 3

Итак, успешное начало умилило всех. Я пригубил шампанское, отказался от банкета в ресторане и царственно удалился, взметнув знамя третируемого гения. Друг Вадима только что почел за честь чокнуться со мной. Я полагал, Вадимчик один, и поспешил к нему, шепча: «Триумфаторов не отталкивают, любимый». Его гримерная соседствовала с моей. Упоенный собой, трепещущий, я не постучал — и замер, застыл на пороге. Вадим целовался с женщиной!

Когда натурал желает насолить партнерше или жене, он не пристает к мужчинам. В нашей среде с женщинами связываются, чтобы изувечить душу любовника: лучше с бабой, чем с тобой, постылым… Но я не предупреждал Вадима о визите. Получалось, что он не любил меня, а занимался со мной любовью за деньги, которых неустанно требовал. Более того, и пьяные, и трезвые мои прикосновения были ему равно отвратительны. Он поставил на мне крест как на солисте и источнике доходов. Он отделался от меня заранее, пока я просил лишь нежности, а не двадцатку на стакан дешевого зелья.

Из-за охватившего меня озноба я не мог говорить. Омерзительное состояние самого безысходного похмелья насиловало меня, я корчился. Девица классически взвизгнула и умчалась. Вадим посерел, погрязнел кожей, словно мартовский снег. Все же он был артистом. На театре суеверно лепятся к чужой удаче, даже изнывая от зависти и ненависти. Пока ты не победил на сцене, могут и ядом травить. Но испохабить миг пребывания в зените не решаются и заклятые враги.

Я дал Вадиму пощечину. Не влепил, а дал, подал как то, чего он заслуживал. На грядущую, на вечную бедность. В проеме открытой двери беззастенчиво толклись любопытные. Где-то неподалеку откачивали рыдающую даму. Протиснувшийся в центр комнаты дружок Вадима горестно бормотал:

— Как же так?..

Я придушил порыв пригласить его выпить и молча ушел к себе.

Глава 5

Последнее время, насмотревшись криминальных хроник, я стал бояться лишить кого-нибудь жизни спьяну, в беспамятстве. Но в тот злополучный вечер, кажется, смог бы убить пассию Вадима даже на трезвую голову. Забавно, и не подумал казнить его самого.

С выражением нарочитого восхищения и лживой благодарности ко мне наведались все, кому я был нужен «для фестиваля». Я стирал грим и играл безразличие. Они опаздывали в ресторан, поэтому весьма легкомысленно поручили меня заботам Всевышнего. Я не роптал и покинул ристалище, корча из себя чемпиона. Вадимчик начисто стер во мне эйфорию премьерства. Ничтожество. Бездарность. Мальчик испортил мне праздник, и я собирался залить это спиртным. В тот миг я снова совсем забыл, что я алкоголик, слабый человек, которому так легко перешагнуть грань от реальности к безумию.

Господи, стоит ли изводиться! Это же понятно: я не уныло ординарный и не святой, я — артист. Переходная стадия — все понимает, но самоуничижение и гордыню в себе уравновесить не может. Провокатор проявления худшего и лучшего в человеке. Смертник, до хрипоты орущий из ямы, чтобы поостереглись. А народ и не собирался в нее падать.

Эти мысли обрушились на меня после полубутылки виски. Пустые, не ведущие к поступкам измышления. И я отбросил их, предавшись простеньким размышлениям о Елене, подружке моего Вадима.

Она и некая Татьяна приехали на фестиваль из города N. Прекрасный город, тужившийся переплюнуть Москву и Торонто одновременно. Потом он оказался столицей маленького государства, но не стал от этого ни лучше, ни хуже.

Угадывание возраста балерины — это вид спорта, которым увлекаются костюмерши, парикмахеры, уборщицы. Принцип состязания олимпийский: главное — участие. Конкурентки более профессиональны, азартно тренируются в сплетнях и сражаются на рапирах злословия за невозможный в такой ситуации приз. Поскольку наши гостьи на места в труппе не претендовали, то хоть пяти-, хоть пятидесятилетними они отрекомендуйся, никого бы это не задело. Кажется, Елена была чуть моложе Татьяны. Я мало внимания обращал на них, в спектаклях с барышнями занят не был, поэтому и степень их способностей меня не занимала. Слышал, что обе «тянут» по одной партии и амплуа у них разные. Судя по тому, как подчеркнуто независимо друг от друга они держались, дамы поднаторели в закулисных интригах крепко. Словом, обыкновенные «ведущие танцовщицы с задворок современной Европы». Обыкновенные женщины. «Интересно, — размышлял я, — чем руководствовался Вадим, выбирая из двух одинаковых существ Елену?!» Но если честно, мне было просто больно, а не интересно. Мне, изобразившему столько любви и героизма, было очень больно.

Глава 6

Воистину спиртное бывает лекарством. Домой я не поехал, прикорнул в гримерной, а наутро встал, будто ребенок после чашки молока с медом. Трясун мог подстеречь меня к вечеру, я познал опытным путем любые варианты. Но была надежда, что, хорошенько пропотев на прогоне завтрашнего спектакля, мне удастся сохранить физическую бодрость и внутреннюю пустоту. Словно без твоего ведома из комнаты вынесли все вещи. С одной стороны, жалко и возмущает. С другой — как славно: простор, свет, перспектива обновления.

Я принял душ, побрился, выпил апельсинового соку и отправился бродить по этажам, как люди отправляются на прогулку в парк. Я испытывал щемящее чувство. Будто в темноте растерял что-то, отложил поиски назавтра и вот хожу, собираю свое добро, изредка натыкаясь на чужое.

В роли последнего, сама того не ведая, выступила изящная темноглазая шатенка с довольно правильными, но не унылыми чертами лица. Она стояла в безлюдном коридоре напротив костюмерной и громко беседовала со стенами:

— Почему они бросают этакую гору юбок без присмотра? Надо же, висят себе на длиннющей вешалке. О, да она на колесиках. Разумно, в охапке столько пачек, французских вроде, не унесешь. Я думала, они из особенного материала сшиты. А тут обычная накрахмаленная марля в несколько слоев, сверху драненькая. Обалдеть.

— Не увлекайтесь, иначе, не дай бог, догадаетесь, что Деда Мороза не существует, — вяло предостерег ее я.

— Ой, опять вслух думаю! — воскликнула шатенка.

Но не смутилась.

Потом я наткнулся на нее на сцене. Она сидела по-турецки на куче матов и завороженно изучала спины работающих артистов.

— Отсюда зал кажется совсем маленьким и весь просматривается, — по-приятельски обратилась ко мне экскурсантка. — Не предполагала, что сцена — такой громадный помост. Меня со зрительских мест не видно? Я ведь тут партизаню. Директор пропуск выписал, но мешать не велел.

— Когда сидите, не видно, — пояснил я. — Если встанете, постановочная братия откроет огонь. У них пистолеты на коленях. Они не щадят проникших в святая святых посторонних.

— Вы здесь все кровожадные, — пожаловалась она. — Возле во-он тех зеркал в закутке какой-то юноша плавно разводил руки и гордо вскидывал голову. А когда проходил мимо меня, зашипел: «Попробуй только сглазь, убью». Сейчас танцует, вон тот, в синем трико. Не будь «тот в синем трико» Вадимом, я бы сам ее вышвырнул. Партизанка… Ведьма… Психовал мой мальчик, это впечатляло.

— Побуравьте его взглядом, проверьте на прочность, — заказал я.

— Я, наверное, буду выбираться отсюда, — не приняла заказ девушка. — Вы сзади на самом деле какие-то незащищенные.

— Мы и спереди не очень, — кротко вздохнул я.

Выложился! И направился к двери. А девица вдруг на четвереньках быстро-быстро двинулась следом. Верно, чтобы не попасться на мушку режиссеру. Я прыснул. Она поднялась как ни в чем не бывало. Я вышел в коридор. Призрак подрагивал вдали у внутренней лестницы. Напористая обладательница директорского пропуска притормозила рядом со мной и махнула в сторону уже парящего над ступенями привидения:

— Как романтично. Это эфемерное чудо вашей благосклонности добивается? Извините, похоже, я ее вспугнула. Или дама в белом балахоне числится в штатном расписании тенью матери Гамлета?

Она тоже видела! Я приблизился вплотную и тихо спросил:

— Алкоголичка? Наркоманка?