Подруга мента - Смирнова Алена. Страница 2

Он рассмеялся без мефистофельщины и мягко положил трубку. Хозяин жизни. Ни родных. Ни друзей. Ни веры. Каждая женщина — алчная шлюха. Каждый мужчина — потенциальный заказчик или исполнитель убийства. Каждый ребенок — попрошайка. Нет, он у жизни в заложниках. И все-таки добавить мальчику лета в конце сентября — чудесная фантазия. Он славный отец. И малыш сумеет это оценить.

— Кто, собственно, собирался сегодня с Севой в зоопарк? — спросила я ранним прозрачным, но уже по-осеннему блеклым сентябрьским утром. — Завтра в пять утра самолет. И перевозбужденному ребенку в нем будет тяжело.

— В зоопарк с Севой собирались ты да я, да мы с тобой, — охотно откликнулся еще небритый полковник Виктор Николаевич Измайлов, засыпая в кофемолку душистые коричневые зерна.

— Тебе удалось уговорить мальчика не брать с собой кота, чтобы натравливать его на тигра?

Требовательность моего тона ни к чему Измайлова не обязывала. В конце концов, отвечать на идиотские вопросы мука мученическая. Но он меня и Севу любит.

— Дискутировали мы бурно, — последовал ответ. — В итоге постановили: тигра, как общественное достояние и радость всех детей, пощадить.

Вот этой малости — «общественное достояние и радость всех детей», в капиталистической акульей натуре Севиного папы не было. Хотя он обожал порассуждать о налогах и создании рабочих мест. Благодетель. А мне как-то не особенно жрется, когда под дверью скулят голодные. Осознаю, что всех не накормишь, не оденешь, не умоешь даже. Согласна, что многие сами на себя горе накликают. Но, черт побери, аппетит от этого не крепнет, и жалость не ослабевает. Я восторженно уставилась на Измайлова: когда только успел угомонить Севку? Главное, в папаши к нему не набивается, о родном отце разговаривает с мальчишкой, не сюсюкая и не напрягаясь. И ведь приручать моего сына ему не обязательно. Просто человек такой — со всеми обращается как со взрослыми и разумными, даже со мной, а на это какое терпение нужно.

— Слушай, Вик, вдруг зверей уже разогнали по «зимним квартирам»? Тогда самых экзотических и увидеть не удастся.

Вероятно, с тех пор, как Измайлов со мной связался, нервы у него похуже стали. Совсем никудышные, если точнее. Он врубил кофемолку на третью скорость, а крышкой закрыть забыл. «Ложись», — рявкнул склеротичный рыцарь и мужественно попытался прикрыть меня своим телом от жестоких брызг кофейного фонтана.

— Ты хотел меня изувечить, — начала прозревать я насчет искренности его любви.

— Прости, пожалуйста, — сконфузился он. — Полина, знахарка доморощенная, перестань заговаривать зубы милиционеру. Я чувствую, что твои планы на сегодня изменились.

Опять мой скромный номер с проницательным Измайловым не прошел. Не пролез, скрючившись. Выход в звери мы обещали Севе давно. Но то полковник Виктор Николаевич изволит служить до одурения, то у меня что-нибудь экстренное случается. И вот завтра малышу отправляться в подаренное отцом путешествие, мы решили поднатужиться и сдержать слово, но…

— Мне вчера вечером позвонили из редакции. Просили подъехать для «срочных, серьезных и личных» переговоров с Лизой, замом по рекламе. Она, по словам ответственного секретаря, настоятельно приглашала к пожертвованию ей части выходного, но в чем дело, не объяснила. Я бы тебя сразу предупредила, Вик, но ты, похоже, явился за полночь.

— Дома я был в ноль часов двадцать три минуты, — уточнил он.

— Бедняга. Получается, я тебе опять выспаться не дала, ворвалась и разбудила ни свет ни заря.

— Лучше бы ты мне заснуть не дала, — проворчал Измайлов. — Поленька, мы так редко бываем вместе, что твой порыв разбежаться в разные стороны меня не устраивает. Я тебя подброшу в редакцию. И мы с Севой подождем, пока ты освободишься. А потом махнем в зоопарк. Ну, не отстану я от тебя сегодня, смирись. Кстати, в какой редакции народ уик-эндов не признает?

Я назвала одну из трех газет, с которыми сотрудничала.

— Понимаешь, там люди тактичные из равнодушия. Они бы никогда не вызвали в субботу без крайней необходимости, потому что сами бы не вышли. Они в своем труде поднаторели и умеют решать практически любые проблемы и с рекламодателями, и с авторами с помощью телефона и факса. Оснащены всем.

— Значит, работать не хотят. И это неплохо, такие умельцы долго не задержат.

— Будем надеяться. А ты молодец, организатор.

— Я собираюсь еще кое-что организовать, — улыбнулся Измайлов, раскрывая заманчивые объятия. — Сева до девяти-десяти спит, а сейчас только семь часов…

Обычно так и бывало. Но во входную дверь легко и властно забарабанили. Сева не залежался в постели, ему не терпелось увидеть тигра. Он привычно прошел в кухню, чмокнул меня, сказал «Привет» Измайлову и показал на разбросанный повсюду кофе:

— Мама, как тебе удалось столько рассыпать?

Измайлова, конечно, расстроило раннее появление мальчика, но виду он не подал. Более того, сумел расхохотаться. Я надулась. Да, метание кофе вполне в моем духе. Но сегодня-то отличился бестрепетнейший полковник.

— Сева, кофемолку крышкой не закрыл я, — проявил бытовое благородство господин, у которого погоны, временами чудилось, вросли в голые плечи.

— Вечно ты маму выгораживаешь, — не поверил суровый сын.

И попросил есть. Пока Измайлов с Севой мели пол, я приготовила завтрак. Такая вот идиллия предшествовала поездке в редакцию. Как там у Пушкина: «Ну, теперь твоя душенька довольна»? Именно она, душенька, была у меня в то утром в полном порядке.

Машину Измайлов водит так, что в ней можно забыться. А это мое основное занятие. Как же быстро Севушка привык к жизни на два дома. Бегает из нашей квартиры на третьем этаже в Измайловскую на втором, когда потянет и заблагорассудится. А моему роману с полковником Измайловым всего ничего — одно лето. Зато какое…

Наша любовь начиналась на страшном фоне — в подъезде убивали. Измайлов валялся в своей берлоге со сломанной ногой и расследовал дело, как потом говаривал, по-соседски. Сведения он собирал по принципу ОБС — одна баба сказала. Болтливой этой особой оказалась я. Когда он сделал мне предложение, я категорически отказалась. С меня пока хватит. Да и для него семья — тяжкое бремя. Он живет, в сущности, в рабочем кабинете, так что, полагаю, я поступила правильно. Вот если ему вдруг захочется своего ребенка, тогда посмотрим. Я вообще после развода никуда не тороплюсь. Послал Бог любовь, смакую. А загадывать наперед не пытаюсь. И так промечтала последние годы, теперь наверстываю. Мечты прекрасны. Будто видишь сквозь знойное марево озеро в чащобе, и кажется оно чистым, теплым, с шелковистым песчаным дном. А приблизишься — грязное, холодное, и камешки в пятки впиваются острые. Но ведь жарко жить, так жарко, что заходишь в воду реальности. Плаваешь, фыркаешь, даже умудряешься забыть, каким представлялось купание, и какое-никакое удовольствие получаешь. Я очень благодарна Измайлову: его озеро вблизи оказалось почти таким же, как издали. Чего еще желать?

Если я вплотную приступила к использованию образных выражений, значит, безмятежной притворяюсь. И то верно, раздражал меня предстоящий визит в редакцию. Чем ближе подъезжали, тем сильнее. А дело, как обычно, в людях. Например, в Лизе, невысокой тоненькой брюнетке лет сорока, которая производила на меня впечатление женщины, упивающейся своей манией величия. Не могу точно сказать, из чего оно складывалось. То ли острый ее носик вечно торчал вверх, то ли умела она нарываться на комплименты, то ли слишком небрежно, хоть и жила с рекламы, открывала свою распираемую карточками предпринимателей визитницу, то ли говорила банальности важно и холодно, то ли смотрела пренебрежительно на ответственного секретаря и редактора. В общем, чувствовалось, что Лиза пыталась заправлять делами. Энергично и, на мой взгляд, манерно. Она предпочитала, чтобы у нее все получалось, а в пору неизбежных в работе провалов становилась придирчивой и заносчивой мегерой. Почти хамкой. Дескать, как с облепившими меня бездарностями заниматься рекламным бизнесом? Ничего не знают, не умеют, поэтому портачат напропалую и без устали. Относилось это ко всем рекламщикам без исключений, что тоже настораживало. Исключения из правил, а не установленные себе правила — точная характеристика человека. В редакции ее звали по имени и отчеству. Зато рекламодателям она представлялась с девичьей небрежностью: «Лиза». Приезжаешь работать, а бизнесмен: «Мы с Лизой договорились о четверти полосы на третьей странице»… И поначалу я недоумевала: в друзьях они у нее все ходят, что ли? Лиза умела отмежеваться от коллег, но в то же время бдительно следила за своей прической, косметикой, одеждой. Что-то ей от людей было надо. Но что? Похоже, она сама этого не уразумела, вот и злилась. И не смотрелась, блеклой была, как все проложившие межу, полагающие, что больше остальных достойны почитания дифирамбами и денежными премиями.