В погоне за блаженством - Смит Бобби. Страница 2

— С этой точки зрения вы, конечно, правы, Чарлз, — согласился Роджер.

Он пригласил Энн прогуляться по саду. Сейчас, в начале мая, он был весь в цвету. Это так романтично! Роуз вздохнула, вспомнив молодость, когда Чарлз ухаживал за ней в Новом Орлеане.

— Ну что, дорогая, взгрустнулось? — Чарлз обнял ее.

— Да нет же, Чарлз! — тряхнула головой Роуз. — Просто вспомнила нашу первую прогулку при луне.

— Ты угадала мои мысли, дорогая.

— Ах, сколько было романтики тогда!

— Тогда? Наши отношения и сейчас полны романтики, милая! — Чарлз нежно поцеловал ее.

— Пусть Энн повезет так же, как мне. — Роуз улыбнулась и положила голову ему на плечо.

Вечер был прохладный. Энн шла рядом с Роджером. Ее большие глаза блестели при ярком свете луны.

— Ты все время молчишь. Почему? За ужином ты говорила без умолку. — Роджер пытался вытянуть из нее хотя бы слово.

Она взглянула на него с укоризной, но, увидев улыбку на его лице, смягчилась.

— Иногда хочется просто помолчать, в такие минуты не нужно никаких слов.

Губы ее были влажными, рот слегка приоткрыт.

Энн жаждала поцелуя, и Роджер это понял, но ему было необходимо сначала выразить свои чувства словами.

— Нам надо поговорить, Энн. — Оглядевшись, он заметил маленькую скамейку под деревом. — Пойдем.

Он взял ее за руку, подвел к скамейке и усадил рядом с собой.

— Что-нибудь важное, Роджер? — спросила она, и сердце ее бешено заколотилось.

— Я хочу, чтобы ты поняла: это не игра. — Он помолт чал. — Теперь, когда ты рядом, я потерял дар речи. Я мысленно готовился к этому разговору с тех пор, как впервые встретил тебя, а сейчас не могу вымолвить ни слова. Ты мне нужна. Я люблю тебя. И прошу стать моей женой.

Роджер произнес этот монолог очень быстро, на одном дыхании.

— Прости. — Он взял ее руку и засмеялся. — Никогда прежде я не испытывал ничего подобного, и мне никогда не приходилось говорить подобных слов. Думаю, ты правильно поймешь мою неловкость. Возможно, если б речь моя была гладкой, ты бы усомнилась в ее искренности.

От волнения глаза ее наполнились слезами, и она слегка коснулась их платочком.

— Ты плачешь? Я огорчил тебя или обидел?

Роджер был потрясен. Он не ожидал, что его клятва в вечной любви будет встречена слезами.

— Я плачу от счастья.

— Значит, ты выйдешь за меня замуж?

— Да. Утром мы поговорим с мамой, и она поможет нам все устроить. Я почту за честь стать вашей женой, Роджер Фонтейн.

Он улыбнулся и вздохнул с облегчением.

— Ты никогда не пожалеешь об этом, Энн. Обещаю, ты будешь счастлива. — Он обнял ее.

Первый поцелуй заставил их забыть обо всем на свете.

Спустя десять дней в доме Чейзов на свадебное торжество собрались немногочисленные гости. Паркеры, родственники Энн по первому мужу, были против ее замужества, считая его неподобающе скоропалительным, и это несколько омрачило ее счастье. Походя они обрушили свой гнев на ее избранника, католика из Миссисипи, и всячески старались помешать этому событию. Энн давала клятвенные заверения, что маленькая Элизабет будет регулярно навещать их, но даже это не возымело действия. Зато Эндерсоны и миссис Чейз оказались на высоте, мужественно отражая нападки Паркеров.

В июне 1837 года чета Фонтейнов вместе с любимой четырехлетней дочерью Энн, Элизабет, поселилась в доме Роджера в Луизиане.

Плантации Фонтейнов раскинулись на берегах Миссисипи в Лемане, к северу от Нового Орлеана. Строительство большого дома, о котором мечтал Роджер, близилось к концу. Энн оставалось только обустроить его по своему вкусу. Здесь должна царить любовь и звучать детские голоса. Во флигелях Роджер предусмотрел специальные комнаты для мальчиков. Скоро в них поселятся сыновья!

Энн расцвела в мягком южном климате. Счастье переполняло ее. Этому благоприятствовала и новая семейная жизнь, которую можно было без преувеличения назвать идиллией. Энн постоянно чувствовала дружелюбие соседей и заботливое отношение Роджера и дочери. Вскоре Элизабет стала называть его папой и не упускала случая забраться к нему на колени. По ночам Энн почти не спала: его непрестанное желание не давало ей заснуть и приводило в состояние блаженства. Никогда прежде никто так не любил и не лелеял ее. Накануне их первого Рождества она радостно сообщила мужу, что летом у них будет ребенок.

Роджер был на седьмом небе от счастья. Сын! Он скоро станет отцом! Нельзя сказать, что он не любил Элизабет. Ведь она как две капли воды была похожа на свою мать. Хрупкая светловолосая девочка с годами станет еще красивее. Но иметь собственного ребенка! В этом, наверное, и есть смысл жизни. Роджер торопился с завершением строительства, чтобы дать возможность Энн подготовиться к родам.

Наконец в феврале трехэтажный дом из кипариса и белого кирпича был готов. Казалось, он возведен на века. Восемь массивных колонн украшали фасад, а застекленные двери комнат выходили на верхние и нижние галереи. Холлы были полны света и воздуха, высота потолков в них достигала шести метров. Каждая комната обогревалась мраморным камином и освещалась хрустальными люстрами. Мебель Роджер заказывал в Европе — в ней сочетались красота и уют.

С большим воодушевлением Роджер занимался и садом. Магнолии и кизиловые деревья были высажены прямо перед домом, чтобы следующей весной наслаждаться ароматом их цветов. Последние месяцы беременности Энн трудилась над окончательной отделкой комнат. Теперь ей было смешно вспоминать, как Паркеры возражали против того, чтобы их единственная внучка росла на ферме среди болот. Построенный дом выглядел намного красивее поместья Паркеров в Филадельфии.

Роджер, трепетно относившийся к Энн, не предавался с ней любви в течение последних трех месяцев. И вовсе не потому, что пресытился ею, — просто он думал о наследнике, который скоро появится на свет.

Рени Фонтейн родилась в конце июня. Конечно, они ждали сына, но эта малышка с волосами, как у отца, и глазами, как у матери, обещала быть красавицей, покорительницей мужских сердец.

Роды были несложными, и уже через несколько недель Энн снова хлопотала по хозяйству. Радость переполняла ее, когда она видела, как маленькая Элизабет играет с новорожденной сестренкой.

Однажды в конце августа Энн пожаловалась на головную боль и прилегла, не подозревая ничего серьезного. Но к приходу Роджера она уже вся горела, а вскоре и совсем впала в беспамятство. Это была страшная желтая лихорадка.

Роджер переселил детей в комнату для мальчиков, чтобы они не заразились, а сам день и ночь дежурил у постели Энн. Так и не придя в сознание, через четыре дня Энн тихо умерла, оставив мужа в безутешном горе.

После похорон Роджер находился в прострации; он слонялся по дому, не замечая никого и ничего. Шено делал для него все что мог, но это не принесло ему облегчения. День ото дня он все острее чувствовал свое одиночество, совсем перестал заниматься делами, а детей отправил к матери. Это был конец. Ради чего жить? Он потерял свою любовь. Он продаст эти земли и переедет, возможно, во Францию, где можно ничего не делать и бездумно прожигать остаток жизни. Однажды, по прошествии нескольких месяцев после смерти Энн, когда Роджер, казалось, совсем потерял человеческий облик, приехал Шено. Дом пребывал в запустении, в комнатах было темно и безлюдно. Еще только забрезжил рассвет, а хозяин уже лежал в кровати пьяный.

— Возьми себя в руки, Роджер.

— Зачем? Моя жизнь кончена, — сказал он безразлично.

— Дурак, ты хоть понимаешь, что происходит? — Шено был явно взволнован.

— О чем ты? Выпей, и сразу успокоишься. — Роджер подтолкнул к другу полупустую бутылку.

— Роджер! Паркеры уже в Бейтон-Руж. Они хотят забрать Элизабет. Ты должен до вечера привести себя в порядок. Не можешь же ты показаться им в таком виде?

Роджер, спотыкаясь, подошел к окну. Глаза его были полны слез.