Неофит - Смит Гай Н.. Страница 62

Он застонал, поднялся со стула. Ему казалось, что последнее время она стучит палкой по полу днем и ночью. Никчемные, пустые просьбы, только чтобы заставить его побегать. «Принеси воды. Я хочу прочесть газету. Я не видела ее сегодня». Выдумывает всякие глупости, лишь бы отвлечься от монотонности умирания.

С недавнего времени Клифф стал спать внизу. Нельзя ожидать от мужчины, что он будет спать в одной постели с женщиной, у которой от кашля постепенно разрываются легкие, заливая кровью простыни, которая мечется беспокойно всю ночь. Невозможно было это вынести, но Эми, казалось, так не считала. Она стала еще более жесткой по отношению к нему, чем была все эти последние двадцать лет. Надо было позволить им увезти ее в приют, забот было бы в сто раз меньше. Теперь, однако, слишком поздно.

Стук стал еще более отчаянный, от него закачался абажур над столом. Он представил Эми, лежащую наверху, проклинающую его, кашляющую кровью, размахивающую палкой с такой злостью, с какой только позволяли ей слабые силы. Грохот; что-то покатилось. Она выронила палку, лучше ему подняться наверх, а то она еще ненароком попытается через силу сойти вниз, а на черта она ему здесь нужна.

Он пошел к двери; порыв ветра сотряс дом, и ему показалось, что с крыши слетела еще одна шиферная плитка. Ну и черт с ней, даже если протекать начнет. Он ничего не станет ремонтировать в Спарчмуре, просто останется тут и будет наблюдать, как все вокруг разваливается.

Неохотно Клифф Моррис поднимался по лестнице наверх, подсознательно желая, чтобы эта лестница никогда не кончилась, чтобы ему не надо было пересекать площадку, открывать дверь спальни и видеть...

Эми лежала, откинувшись на подушки, на белом материале алели пятна крови, некоторые были еще влажные. Глаза ввалились, горят в темных веках, щеки впалые, такая бледная. Смятая ночная сорочка, волосы растрепаны: женщина, которая сдалась, с нетерпением ждет смерти.

— Тебя не дозовешься. — Губы ее кровоточили в том месте, где она прикусила их, извиваясь от боли; действие морфия начало ослабевать, рак побеждал его. Начался отсчет времени в обратном порядке.

— Ветер, — пробормотал он. — Плохо слышно.

— Или, может быть, ты не хотел услышать, — злобный сарказм. — Больше того, чем ты слышал меня все эти годы. Но тебе недолго осталось меня слушать, Клифф. Завтра меня уже не станет.

— Нет. — Он хотел сказать «да», но вынужден был произнести «нет» ради нее. — Доктор Овингтон приедет утром.

— Чтобы выписать свидетельство о смерти. — Ее тихий смех потонул в очередном приступе кашля, и ей пришлось подождать несколько секунд, прежде чем она смогла продолжить. — Но я должна тебе кое-что сказать, Клифф.

Он затаил дыхание, невольно сглотнул, выпятив кадык. Он пожалел, что поднялся сюда. Палка ее лежала на полу у комода; если она не вспомнит об этом, он оставит палку лежать там.

— Что... что ты должна мне сказать?

— Ты знаешь... — голос ее стал почти нормальным, словно транзистор, который барахлил и вдруг исправился. — Ты знаешь, Клифф, мы ведь уже больше двух лет не жили супружеской жизнью.

— Я...

— А до этого дело ограничивалось пятью разами в год. Так почти двадцать лет. И ты все еще пытаешься обмануть себя, что я с этим мирилась?

Он стоял, не в силах ответить, вспоминая слухи, то, как он ударил ее в день, когда ушла Салли Энн.

— Вот почему у меня есть дочь, а у тебя — нет. — Эми Моррис визгливо засмеялась. — Салли Энн — не твоя, Клифф, и она это знает!

— Ее уже несколько недель нет. — Его протест был жалок, он пытался сменить тему, не хотел слышать. — Она где-то с Джоби.

— Да, она с ним, и этого-то я и боялась. Я боялась все эти годы, что этот день настанет, Клифф, зная, что когда-нибудь эти двое сойдутся, и когда это случится, наступит ужасный день для деревни Хоуп, для всех ее жителей, в том числе и для нас с тобой.

У нее бред, подумал он.

«У меня было несколько любовников». Это не было похвальбой, ей стало трудно говорить, транзистор опять испортился. «Но я совершила ужасную ошибку, и поэтому все так получилось. Я умираю медленно и мучительно, это мое наказание, но если на то будет Божья воля, я скоро обрету покой. Другие умерли из-за того, что я совершила, и будут еще смерти. Но это не только моя вина, Клифф, я хочу, чтобы ты подумал об этом после моей смерти, подумал, как ты довел меня до этого». Она помолчала, чтобы набрать воздуха для последней словесной атаки на человека, которого она ненавидела больше всех на свете. «И я оставляю свое проклятье, Клифф Моррис, точно так же, как Хильда Тэррэт той ночью. Ты пытался построить для себя империю, но она рушится вокруг тебя. Да придет смерть в Спарчмур, да не услышит больше никто имени Моррисов в этих краях! А теперь — вон из этой комнаты, я не хочу тебя больше видеть».

Клифф Моррис закрыл за собой дверь и впервые с детских лет он заплакал, потому что знал, что его жена сказала правду.

Доктор Овингтон не приехал на следующий день, потому что река у почерневших развалин, которые некогда были станцией «Амоко» Тэннинга, вышла из берегов и затопила дорогу, отрезав Хоуп, как будто пытаясь преградить путь злу, существующему там. Говорили, что ночью в реку съехала машина, что пассажиры утонули.

Вернувшись в свой кабинет, доктор позвонил в Спарчмур. Он не удивился, когда узнал, что Эми Моррис ночью умерла.

Наутро, после сильной бури Джо Роуэлл отправился в Хоупский лес. Несколько деревьев было повалено ветром, огромные дубы с мощными стволами, которые в течение ста лет, а то и больше выдерживали самые грозные нападки стихии. Остатки старого каменного дуба тоже исчезли, почерневший ствол отлетел у самого основания, гнилое дерево распалось на кусочки, падая на землю. Дуб был полностью уничтожен, пепел развеян по ветру.

Егерь издали смотрел на обломки дуба, ему показалось, что он все еще чувствует запах обуглившегося дерева. Все было возможно, когда дело касалось Хильды Тэррэт. Он содрогнулся. Дерево исчезло, но она продолжала жить. Отчасти он пожалел, что пришел сюда; он не был здесь с того дня, когда приводил на это место Джоби, и он помнил, как парень в ужасе бросился бежать. Потому что он понял, что его мать не умерла. Хильда была здесь, сомнения быть не могло, ее присутствие чувствовалось в холодном ветре, в том, как он сердито налетал на него.

Ворон прокаркал у него над головой, борясь с последствиями бури, почти паря в воздухе. Роуэлл увидел птицу, понаблюдал за ней, но не поднял ружье, которое держал под рукой. Еще вчера бы он выстрелил в ворона безо всякого разговора, но сегодня птице была оставлена жизнь, потому что егерю было плевать. Плевать на все! После того, как в девять утра зазвонил телефон. Ему потребовался час, чтобы понять содержание этого разговора, даже теперь он продолжал складывать разрозненные предложения, словно рассыпанную игру-головоломку, пытаясь сообразить, что они означали. Он искал путь к спасению, лазейку. Он хватался за соломинку. Но выхода не было, не было другого объяснения, не было отсрочки. Вот почему он оказался в Хоупском лесу.

Позвонил Бреттон, выразитель мнения всего синдиката. Он сообщил о сговоре хоупских помещиков — избавиться от Джо Роуэлла! Они хотели, чтобы он ушел, уступил место человеку помоложе, вот в чем дело. С птицами в этом году не повезло, но это не полностью вина егеря. Холодная, дождливая весна не способствовала выведению птенцов, а сильные грозовые ливни в июне утопили много цыплят. Да и лисицы внесли свою лепту, и здесь у Роуэлла руки были связаны. Не убивай лисиц возле Хоупа, потому что мы на них охотимся. Лисицы и фазаны могут жить рядом, если умеешь стрелять. Ни хрена! Все было против него, и недавно принятый закон об охране природы не облегчил труд егеря. Да, Джо Роуэлл подстрелил несколько лис, но ему приходилось заботиться, чтобы несколько зверей оставалось в округе, когда начиналась охота на них, а иначе бы на него нажаловались, выгнали бы с работы.