Парк Горького - Смит Мартин Круз. Страница 28

Рынок подержанных автомобилей был на самой окраине города. Долгая поездка затянулась еще больше, потому что по пути Паша увидел, что с машины торговали ананасами. За четыре рубля он купил один размером с хорошее яйцо.

– Кубинский, повышает потенцию, – признался он. – Некоторые мои приятели, штангисты, бывали там… твою мать! Черные девочки, пляжи и отличная еда. Рай для рабочих!

Рынок автомашин представлял собой участок, заполненный «Победами», «Жигулями», «Москвичами» и «Запорожцами»; одни безнадежно старые, другие будто только что из выставочного салона. Получив после многолетнего ожидания миниатюрный «Запорожец» за 3000 рублей, ловкий владелец может сразу ехать на рынок подержанных автомашин, продать свою игрушку за 10.000, зарегистрировав в государственном комиссионном магазине сделку всего на 4000 рублей и уплатив 7 процентов комиссионных, затем вернуться и на заработанные таким образом 6650 рублей купить подержанные, но более просторные «Жигули». Рынок был как улей, но мед у каждой пчелы был здесь свой. Пчел было что-то около тысячи. Четыре армейских майора окружили «мерседес». Аркадий погладил белый «Москвич» по капоту.

– Хороша задница, а? – рядом стоял грузин в кожаном пальто.

– Ничего.

– Ты уже в нее влюбился. Не спеши, дорогой, походи, посмотри.

– Правда, ничего, – Аркадий не спеша обошел машину сзади.

– Сразу видно, что человек разбирается в машинах, – грузин многозначительно поднял палец. – Тридцать тысяч километров. Есть люди, которые сбрасывают километраж, но я не из таких. Мыл и полировал каждую неделю. Посмотри, какие «дворники»! – достал он их из пакета.

– И дворники ничего.

– Совсем новая. Сам видишь. – Он заслонил спиной Аркадия и написал карандашом на пакете: «15.000».

Аркадий сел в машину и оказался почти на полу – сиденье было вконец истерто. Пластмассовая баранка вся в мелких трещинах, как бивень с кладбища слонов. Он повернул ключ зажигания и в зеркало заднего обзора посмотрел на шлейф черного дыма.

– Ничего, – он вылез из машины. В конце концов, сиденье можно перетянуть, а мотор подремонтировать, зато кузов был в прекрасном состоянии.

– Я знал, что ты так скажешь. Покупаешь?

– А где Голодкин?

– Голодкин, Голодкин, – ломал голову грузин. – Что это такое – человек, машина? – Он никогда не слыхал такого имени… пока следователь не предъявил удостоверение, все еще держа ключи от зажигания. – Ах, тот самый Голодкин! Тот самый негодяй! Он только что уехал.

– Куда? – поинтересовался Аркадий.

– В «Мелодию». Когда вы его найдете, скажите ему, что честные люди, как я, платят комиссионные государству, а не такой шпане, как он. А вообще, уважаемый товарищ, руководящим работникам я могу сделать скидку…

Проспект Калинина был застроен пятиэтажными прямоугольниками из бетона и стекла вперемежку с 25-этажными зданиями, тоже из бетона и стекла. Копии проспекта Калинина можно было увидеть в любом новом городе, но ни один не был так величествен, как их московский прототип. Над пешеходными туннелями мчались восемь рядов машин. Аркадий и Паша сидели за столиком кафе на открытом воздухе напротив узкого высотного здания, в котором помещался магазин грампластинок «Мелодия».

– Летом здесь веселее, – заметил Паша, дрожа над кофейным пломбиром с клубничным сиропом.

На другой стороне проспекта появилась и свернула в переулок ярко-красная «тойота». Минуту спустя Федор Голодкин в шикарном пальто, каракулевой шапке, ковбойских сапогах и джинсах не спеша вошел в магазин. Следователь и Паша тем временем поднимались из туннеля.

Сквозь витрину «Мелодии» они видели, что Голодкин не стал подниматься на второй этаж, в отдел классической музыки. Паша остался в дверях, а Аркадий прошел в магазин мимо подростков, дергающихся под рок-н-ролл. В глубине зала, между стеллажами, Аркадий увидел, как рука в перчатке перебирает альбомы с речами политических деятелей. Подойдя поближе, он мельком взглянул на модную прическу из рыжеватых волос, опухшее лицо со шрамом у рта. Из угла выходил продавец, убирая в карман деньги.

– «Речь Л.И.Брежнева на Двадцать четвертом съезде партии», – прочел вслух Аркадий, подходя к Голодкину.

– Отвали, – Голодкин толкнул Аркадия локтем, но тот завернул ему руку назад, так что Голодкин головой достал до своих сапог. Из конверта к ногам Аркадия выкатились три пластинки. «Кисс», «Роллинг стоунз», «Пойнтер систерс».

– Веселый съезд, – заметил Аркадий.

Голодкин тупо глядел из-под красных набрякших век. Ни модная прическа, ни отлично пошитый костюм не мешали Аркадию избавиться от впечатления, будто перед ним извивающийся на крючке угорь. Заполучив Голодкина в прокуратуру на Новокузнецкой, Аркадий поймал его сразу на несколько крючков. Во-первых, Голодкин на законном основании находился в полном распоряжении Аркадия. До окончания следствия ему нельзя было пригласить адвоката. Во-вторых, в течение сорока восьми часов Аркадий даже не был обязан ставить в известность прокурора о задержании Голодкина. К тому же, доставив Голодкина туда, где работал и Чучин, он тем самым наводил того на мысль, что либо старший следователь по особым делам поставил крест на своем главном осведомителе, либо самому Чучину что-то грозит.

– Я не меньше вашего удивился, когда увидел эти пластинки, – возражал Голодкин, когда Аркадий вел его в комнату для допросов на первом этаже. – Здесь какая-то ошибка.

– Спокойнее, Федор, – Аркадий удобно устроился по другую сторону стола. Подвинул арестованному штампованную жестяную пепельницу. – Курите.

Голодкин открыл пачку «Уинстона» и широким жестом предложил собеседнику.

– Лично я предпочитаю советские, – любезно отказался Аркадий.

– Вам самим станет смешно, когда увидите, что все произошедшее – ошибка, – убеждал Голодкин.

В комнату вошел Паша со стопкой папок.

– Мое дело? – полюбопытствовал Голодкин. – Теперь-то вы увидите, что я ваш. Я уже давно с вами сотрудничаю.

– А грампластинки? – спросил Аркадий.

– Хорошо. Расскажу все как на духу. Операция с грампластинками задумана с целью проникнуть в сеть заговорщиков в рядах интеллигенции.

Аркадий постучал пальцами по столу. Паша достал бланк обвинительного заключения.

– Спросите любого, вам скажут, – продолжал Голодкин.

– Гражданин Федор Голодкин, проживающий по улице Серафимова, 2, город Москва, – начал читать Паша, – вы обвиняетесь в том, что препятствовали женщинам принимать участие в государственной и общественной деятельности, подстрекали несовершеннолетних к совершению преступлений.

Неплохое определение сутенерства: тянуло на четыре года. Голодкин откинул волосы назад и свирепо посмотрел на следователя.

– Возмутительно!

– Подождите, – остановил его Аркадий.

– Вы обвиняетесь, – продолжал Паша, – в незаконном получении комиссионных за перепродажу личных автомобилей, в эксплуатации людей при перепродаже жилплощади, в продаже с целью наживы предметов религиозного культа.

– Все это вполне объяснимо, – обратился Голодкин к Аркадию.

– Вы обвиняетесь в том, что ведете паразитический образ жизни, – продолжал читать Паша. На этот раз угорь завертелся. Указ против тунеядства первоначально имел в виду цыган, но потом с широким прицелом был распространен на диссидентов и всякого рода спекулянтов. Наказание – как минимум поселение где-нибудь в деревянной халупе ближе к Монголии, нежели к Москве.

Лицо Голодкина скривилось в короткой злой усмешке.

– Я все отрицаю.

– Гражданин Голодкин, – напомнил ему Аркадий, – вам известно о наказании за отказ помогать официальному расследованию. Судя по вашим словам, вы знакомы с нашими порядками.

– Я говорил… – он остановился, чтобы снова закурить «Уинстон», и сквозь клубы дыма смерил взглядом груду бумаг. Только Чучин мог дать им столько документов. Чучин! – Я работал на… – тут он снова запнулся, несмотря на поощряющий взгляд Аркадия. Подставлять другого старшего следователя было равносильно самоубийству. – Что бы я…