Божество реки - Смит Уилбур. Страница 43

Однако раб не может отказать царю, и я со вздохом достал со дна сундучка кожаный мешочек с лабиринтами. Я отложил его в сторону и приготовил смесь сушеных трав, которые открывают глаза души, чтобы она могла заглянуть в будущее. Выпил смесь этих трав и подождал, пока знакомое ужасное ощущение, будто я поднимаюсь из собственного тела, не охватило меня. Я чувствовал сонливость, реальность казалась далекой, когда наконец достал из кожаного мешочка лабиринты.

Лабиринты Амона-Ра состояли из десяти кружков слоновой кости. Десять — таинственное число величайшей силы. Каждый кружок представляет одну из сторон человеческой жизни от рождения до смерти и после нее. Собственными руками я вырезал знаки на плоской стороне каждого лабиринта. Каждый из них был маленьким шедевром. Постоянными обращениями к ним, прикосновениями и своим дыханием за многие годы я сумел вдохнуть в них часть собственной жизненной силы.

Я высыпал их из мешочка и начал ласкать, сконцентрировав на них всю свою энергию. Очень скоро они стали теплыми на ощупь, как живая плоть, и я почувствовал знакомое состояние опустошения, когда моя собственная сила стала перетекать в кружки слоновой кости. Я расставил лабиринты лицевой стороной вниз двумя стопками и предложил фараону взять по очереди каждую стопку и тереть диски пальцами, сосредоточив на них все свое внимание и повторяя одновременно вслух свои вопросы: «Будет ли у меня сын?», «Выживет ли моя династия?».

Я полностью расслабился и раскрыл свою душу, чтобы духи пророчества вошли в нее. Звук голоса фараона начал проникать в мою душу все глубже и глубже, как камни, выпущенные из пращи, когда они бьют в одну и ту же точку.

Я начал раскачиваться, сидя на полу, как кобра качается под флейту факира. Зелье подействовало всей своей силой. Я почувствовал, будто тело мое не имеет веса, а сам я парю в воздухе. Заговорил, и голос мой раздался где-то далеко и странным эхом откликнулся в моей собственной голове, как будто я сидел в пещере глубоко под землей.

Я приказал царю подышать на каждую стопку, а потом поделить их на две половины, отставив в сторону одну часть и взяв себе другую. Я снова и снова заставлял его делить стопки пополам и снова складывать остатки до тех пор, пока у него в руках не осталось два кружка лабиринтов.

Он последний раз подышал на них, а затем по моему указанию вложил кружки в мои ладони. Я сжал пальцы и прижал кулаки с лабиринтами к груди. Почувствовал, как сердце мое забилось, ударяясь о сжатые кулаки и поглощая влияние лабиринта.

Я закрыл глаза, и в темноте начали появляться тени, странные звуки наполняли мои уши. Ни в звуках, ни в тенях не было ни формы, ни связности — только смятение. Голова моя кружилась, чувства притупились. Я почувствовал, что стал еще легче и поплыл в пространстве. Позволил себе улететь вверх, словно превратился в стебелек сухой травы, подхваченный смерчем, песчаным демоном летней Сахары.

Звуки в моей голове прояснились, и темные образы стали приобретать формы.

— Я слышу крик новорожденного. — Голос мой звучал искаженно, словно небо мое было разодрано при рождении.

— Это мальчик? — Вопрос фараона забился, запульсировал у меня в голове так, что я скорее почувствовал, чем услышал его.

Затем видение начало укрепляться и твердеть, и я увидел себя в длинном черном тоннеле, в конце которого сиял свет. Кружки из слоновой кости, сжатые в моих руках, обжигали кожу, как головешки.

И вот в конце тоннеля в нимбе света я увидел ребенка, лежащего в кровавой луже родовых вод, а на животе у него свернулся питон плаценты.

— Я вижу ребенка, — прохрипел я.

— Это мальчик? — спросил фараон из окружающей меня темноты.

Ребенок заорал и вскинул ножки вверх, и я увидел между пухлыми бедрами маленький пальчик плоти, увенчанный колпачком из сморщенной кожи.

— Мальчик, — подтвердил я и почувствовал вдруг неожиданную нежность к этому призраку, рожденному в моем сознании, как будто он был реальным существом из плоти и крови. Сердце мое потянулось к нему, но образ уже угас, и крик новорожденного затих в темноте.

— А династия? Что станет с моей породой? Выдержит ли она испытания?

Голос царя достиг меня и снова затерялся в какофонии других звуков, заполнивших голову, — он затерялся в звуках боевых рогов, криков людей в смертельном бою и звоне бронзовых клинков. Я увидел небо над своей головой: оно было темным от стрел, пролетавших надо мной.

— Война! Я вижу огромную битву, которая изменит этот мир! — прокричал я, чтобы перекрыть звуки сражения, заполнявшие мое сознание.

— Выживет ли моя династия? — В голосе царя слышалась лихорадочная тревога, но я не обращал на него внимания, потому что в ушах у меня стоял могучий рев, подобный самуму пустыни или же водам Нила, прорывающимся через скалистые пороги. Я увидел странную желтую тучу, которая закрыла горизонт, в туче то и дело вспыхивали огоньки, и я понял, что это солнце отражается на доспехах и оружии.

— Как же моя династия? — Голос фараона снова притягивал меня, и видение это угасло. В голове наступила тишина, и я увидел дерево на берегу реки. Это была огромная акация в полном расцвете сил, ветви ее клонились под тяжестью плодов. На самой верхней ветке сидел царственный ястреб. На моих глазах ястреб изменился, превратился в двойную красно-белую корону обоих царств Египта, в которой сплелись папирус и лотос — символы Верхнего и Нижнего царств. Затем перед моими глазами воды Нила поднялись и спали. И так пять раз наступало половодье Нила. Я смотрел до боли в глазах. Вдруг небо над деревом потемнело, и плотная туча саранчи опустилась на него. Саранча полностью скрыла дерево. Когда стая поднялась, оно было объедено, не осталось ни следа зелени. Ни листочка не было на сухих коричневых прутьях. Затем мертвое дерево наклонилось и тяжело рухнуло на землю. Падение раздробило ствол, и корона разлетелась на кусочки. Осколки ее превратились в пыль, и ветер пустыни унес их. Ничего не осталось на том месте, кроме ветра и сыпучих песков.

— Что ты видишь? — спросил фараон. Видение угасло, и я снова ощутил себя на полу царской спальни. Я задыхался, словно пробежал огромное расстояние, соленый пот жег глаза и ручьями тек по моему телу, на полу подо мной образовалась лужа. Меня трясла лихорадка, я чувствовал знакомое подташнивание и тяжесть в животе. Знал, что буду испытывать их еще много дней.

Фараон смотрел, широко раскрыв глаза, и я понял, какой страшный и осунувшийся у меня вид.

— Что ты видел? — прошептал он. — Выживет ли моя династия?

Я не мог правдиво рассказать ему свое видение, поэтому придумал другое, чтобы удовлетворить его.

— Я видел лес могучих деревьев, который простирался до самого горизонта. Деревьям этим не было числа, и на вершине каждого из них сияла корона. Красно-белая корона обоих царств.

Фараон вздохнул и на некоторое время закрыл ладонями глаза. Мы сидели молча, и я понимал, что моя ложь принесла ему облегчение. Даже исполнился сочувствием к нему.

Потом я снова солгал.

— Лес, который я видел, представлял ваших потомков, — прошептал я, пожалев его. — Он простирался до конца веков, и на каждом из них была корона Египта.

Он убрал ладони с глаз, и на лице засияла такая благодарность, что сердце мое наполнилось жалостью.

— Благодарю тебя, Таита. Я вижу теперь, как ясновидение сказалось на твоих силах. Ты можешь пойти отдохнуть. Завтра двор отплывает в мой дворец на острове Элефантина. Я отведу тебе и твоей госпоже отдельную ладью, чтобы вы путешествовали в полной безопасности. Храни ее! Ты отвечаешь за нее жизнью, потому что она — тот самый сосуд, в котором зреют семена моего бессмертия.

Я так ослаб, что мне пришлось опереться на спинку кровати, когда вставал на ноги. Доковылял до двери и оперся о косяк. Однако я не настолько ослаб, чтобы забыть свои обязанности по отношению к госпоже.

— Нужно позаботиться о брачной простыне. Жители города будут ждать ее, — напомнил я ему. — И ваша репутация, и репутация моей госпожи зависят от этого.