Время умирать - Смит Уилбур. Страница 16

И в этот момент на другом берегу коротко подал голос какой-то зверек — тревожный звук, прозвучавший так отчетливо и громко, что Клодия невольно вздрогнула. И тут же почувствовала легкое прикосновение Шона к бедру — предупреждение — и услышала, как часто и тяжело дышит отец, будто он только что закончил долгий и трудный подъем.

Теперь тишина приобрела какой-то зловещий оттенок, как будто окружающий мир затаил дыхание. Затем она услышала, как отец делает негромкий выдох, и искоса взглянула на него. На лице у него застыло восторженное выражение, как у юноши, преклонившего колени перед святым причастием. Господи, подумала она, какой же он все-таки симпатичный. Если не считать серебрящихся висков, он выглядел куда моложе своих лет, такой загорелый, изящный и ловкий. Пока еще не было заметно никаких внешних признаков того, что его собственное тело предало его, уничтожая самое себя изнутри.

Его возбуждение было заразительно, и она почувствовала, как и ее кровь быстрее заструилась по жилам, подгоняемая учащенными ударами сердца. Клодия медленно повернула голову, чтобы проследить за взглядом отца. Он смотрел куда-то направо, на другой берег — туда, где деревья заканчивались и начиналась поляна.

Единственным живым существом там была серая, отдаленно напоминающая попугая птица, устроившаяся на верхушке куста. Шон как-то говорил ей, что это серый лури — знаменитая птица-отгонялка, которая своим пронзительным криком, спугивающим добычу, порой доводила охотников до отчаяния. Вот и сейчас она принялась орать «Уйди-уйди!». В то же время она изгибала голову, стараясь разглядеть что-то в высокой траве под кустом, на котором сидела.

— Он идет. Птица его видит, — прошептал Шон в каких-то нескольких дюймах от ее уха и Клодия принялась напряженно искать взглядом, сама не зная, что именно.

— Вон там, в траве, — снова шепнул Шон, и она наконец сумела заметить движение. Верхушки стеблей дрожали и наклонялись — едва заметное скрытное движение какого-то животного по поляне к берегу. А потом трава снова застыла в неподвижности. Все это очень напоминало движение большого лосося в неподвижном пруду — самого его не видно, и лишь на поверхности воды остается след его движения под водой.

Всякое движение прекратилось на долгие несколько минут.

— Он прислушивается и принюхивается, — пояснил Шон. Она никогда не думала, что он способен проявить такую эмоцию, как возбуждение, но сейчас почувствовала, насколько его шепот хрипл и сдавлен.

В траве снова стало заметно какое-то движение, и, судя по колышущимся стеблям, целью его было дерево с приманкой. Отец негромко перевел дыхание, и в то же мгновение Шон снова предостерегающе коснулся ее. Возможно, он и на сей раз собирался лишь коснуться ее бедра, но вместо этого его пальцы сомкнулись на нем.

Его прикосновение оказалось для нее настоящим потрясением, которое лишь усилилось оттого, что как раз в этот момент она в первый раз увидела льва. Он как раз миновал брешь в зарослях травы, протоптанную львицами, и Клодия наконец увидела верхнюю часть его головы, густую темную кудрявую гриву, покачивающуюся в такт его медленным величественным шагам, и на мгновение даже успела заметить, как из-под гривы блеснули его желтые глаза.

До сих пор ей еще в жизни не приходилось видеть столь грозное и величественное создание. Хотя она видела его лишь кратчайшее мгновение и он почти тут же снова скрылся в траве, но и это мимолетное зрелище совершенно потрясло ее, а тут еще и рука Шона продолжала как ни в чем не бывало лежать на ее бедре.

В этот момент она вдруг с удивлением осознала, что охвачена сексуальным возбуждением. В нижней части живота вдруг все напряглось, она почувствовала, как внезапно затвердевшие соски упираются в хлопчатобумажную ткань футболки, а в промежности разливается тепло. Она почувствовала почти непреодолимое желание расслабиться и развести бедра, пропуская туда пальцы Шона, даже несмотря на то, что потом остаток жизни будет чувствовать себя грешницей. Если бы ее попросили описать человеческое существо, которое больше всего на свете оскорбляет ее и выводит из себя, то под него лучше всего подходил бы именно Шон. Она знала, что прояви она хоть малейшую уязвимость, он безжалостно воспользовался бы этим. «А ведь он мне даже не нравится», — в отчаянии убеждала она себя. И, тем не менее, ноги ее дрожали — он наверняка чувствовал это. — а тело словно оцепенело, не в состоянии шевельнуться.

Потом он убрал руку с ее бедра, но даже и то, как он это сделал, было невероятно оскорбительно. Он не просто поднял руку, он превратил свое движение в нежное поглаживание, медленно проведя пальцами по бедру и ягодице, приведя ее уже в окончательное замешательство теми ощущениями, к которым она была совершенно не готова. Она почувствовала, как ее щеки и шея наливаются краской от возмущения, но упорно продолжала смотреть на поляну по другую сторону русла на это крадущееся движение, которое наконец прекратилось у дерева с приманкой.

В царящей в скрадке тишине Клодия отчаянно пыталась взять себя в руки и справиться с нахлынувшими эмоциями.

«Дело не в нем, — убеждала она себя. — Я реагировала вовсе не на него. Он для меня — пустое место. Это просто результат напряженнности и взвинченности, а вовсе не его рука. Он ничуть меня не привлекает. Я люблю чувственность и тонкость, а он просто быдло, наглое и жестокое.

На другом берегу среди травы вдруг снова возникло движение и донесся звук тяжелого тела, шлепнувшегося на землю.

За ее спиной Шон вдруг зашелся в приступе беззвучного хохота, и на одно невероятное мгновение ей померещилось, что он смеется над ней, но тут он прошептал:

— Он улегся. Не поверите, но он решил передохнуть прямо под приманкой. Ну и наглый же сукин сын!

Мысли Шона были заняты девушкой в ничуть не меньшей степени, чем львом. Он возвращал ей ту неприкрытую антипатию, которую она проявляла к нему в полной мере. Тем более приятно было поддразнивать ее и всячески ей досаждать. Само собой, скрадок во время львиной охоты всегда являлся самым подходящим местом, чтобы вывести женщину из равновесия. Именно так начиналось множество его самых примечательных любовных приключений. Сидя в скрадке, они всегда оказывались под его полным психологическим контролем, как дети на уроке. Тут он был хозяином, и они вынуждены были полностью подчиняться ему. Возникающее в результате напряжение и нервное возбуждение делали их особенно восприимчивыми и податливыми, предвкушение опасности и кровопролития повышало их чувствительность, как физическую, так и сексуальную. Было забавно узнать, что эта надменная, испорченная, лицемерная американская стервочка ничем не отличалась от всех остальных.